1
Помнишь, Валя, как в дружине
С полосой на рукаве
Вечерами мы кружили
По окраинной Москве?
Мы ловили, но не воров,
Не бандита с пугачом-
Мы ловили разговоры
Обо всём и ни о чём.
Не вели мы счёт минуткам,
Не мечтали по домам,
Мы смеялись глупым шуткам,
Что смешными были нам.
Мы на старой Госпитальной
Незаконно шли в кино,
Мы друг другу наши тайны
Подоверили давно.
Нам на кладбище Немецком
До зажёгшейся звезды
Не смущённые соседством
Пели песенки дрозды.
Мы дружинили, дружили,
Обживали тесный мир...
Валя, как там Витя Ивлев,
Наш нестрогий командир?
2
Как поживаешь, давний друг?
Какая ты сейчас?
Всё так же видит всё вокруг
Твой ироничный глаз?
Всё так же волосы черны,
И талия тонка?
И так же всем вокруг нужны
И ум твой, и рука?
И не померкнул от забот
Твой угольковый взгляд?..
Все говорят - смотри вперёд,
А я гляжу назад.
И вижу в том, что позади
Всё лучшее во мне,
Что всё ещё в моей груди
На левой стороне.
И пусть мы ссоримся с тобой,
Как в прошлые года,
Но мой лирический герой
С тобою навсегда.
3
Подруга, знаешь, в юности моей
Встречался я с Эль Греко и Пикассо,
В саду Моне мне щёлкал соловей,
Мане знакомил с барменшей прекрасной.
А Ренуар своих роскошных дам
Хоть сам любил, но мне не разрешал он.
Он, видимо, считал – моим годам
Ещё не время для бабёнок шалых.
Но всё равно водил меня Ван Гог
В ночной притон в горячем южном Арле,
А Писсаро мне дружески помог
Узнать Париж сквозь дождевую марлю.
Меня не очень жаловал Сезанн,
Отшельник, жизнь проживший нелюдимо.
Сидел, молчал, покуривал кальян -
(За что его жена моя любила?!)
С Тулуз-Лотреком не был я знаком
Но кажется, что были мы знакомы –
Мой друг-приятель Сашка Ермаков,
Как и Лотрек, скончался от саркомы.
Не пил я с Модильяни – очень жаль,
Ушёл он в наркотическом удушьи -
Ахматова, его любовь-печаль,
Ему дарила тело, но не душу.
С Малевичем срезались мы стократ,
Когда сидели в Сандуновских банях,
Он говорил, что жизнь - сплошной квадрат,
А я считал, что он меня болванит.
Я в "Мир искусства" бегал иногда,
Я Сомова любил, а после - Бакста.
Кандинсий мне качал свои права,
Кричал, что лучше нет его абстракства.
Не в северном родном Санкт-Петербурге,
Оставшемся в немыслимой дали,
А во флоридском, после ночки бурной,
Я дружески беседовал с Дали.
Он пил мадеру, говорил о личном,
Забыв на час привычный эпатаж,
О том, как видеть странное в обычном,
И нетипично передать типаж.
Но повзрослев и телом, и душой,
Я по-иному стал искусство мерить,
Мне очень поздний стал Моне смешон,
И ближе стали Рембрант и Вермеер!
4
Лес морозный дороги сторонится,
Скорость – сто километров за час.
И вступает душа, словно в горницу,
В подмосковный российский пейзаж.
Напои меня вечером допьяна,
Уложи меня спать под сосной,
Разбуди меня - дальняя Родина
В голове моей будет хмельной.
Уведи меня снежными далями,
Развяжи мне глаза у лыжни –
И душа улетает опальная
В молодые заветные дни.
Сосны дремлют под шапками снежными,
Воздух зимнею свежестью пьян,
И душа исполняется нежностью
К неродным нероссийским краям.
Я захвачен горами Катскильскими,
Оторваться от них не могу,
Даже если душою и мыслями
Всё равно на ином берегу.
5
Уехали двое
В мороз и снега.
Исчезло плохое
На день. На века.
И звёздная крошка -
Их счастью салют.
Но чёрная кошка -
Она тут как тут.
Мелькнёт стороною -
И вроде бы нет.
Но сердце заноет
Предчуствием бед.
Как острою спицей
Его пригвоздит,
Обоим не спится,
И кошка не спит.
И льётся по окнам
Свеченье луны,
И спать не даёт нам
Лишь чувство вины.
6
Талантлив был. Окончил МГУ.
Да Биофак – ни менее, ни боле.
Была планида выдана ему
Учителем остаться в средней школе.
Не мог отдаться лучшей из наук –
Генетика была тогда в загоне
Её гонял ветвистых злаков друг,
Трофим Лысенко – почвенник в законе.
С такой планидой он прожить не мог,
И повинуясь зову кровных генов,
Пошёл туда, куда направил Бог -
Искать пути в литературных стенах..
Жену любил. Дочурку обожал.
И, избегая жизненного краха,
На книжках о ежах и об ужах
Себя готовил к подвигу без страха.
Он жил порой на сущие гроши,
Себе ни часу не давал покоя,
Он подвиг свой по жизни совершил –
Перевернул сознание людское.
Великий Брэм – биологов кумир –
Животных Жизнь объял своим умищем,
Но Игорь нам открыл животных Мир,
Как Мир людей, но праведней и чище.
Судьба его печальною была,
Набил себе он много горьких шишек,
Но в памяти останутся дела,
И пять томов его волшебных книжек.
Справка.
Игорь Иванович Акимушкин (1 марта 1929, Москва — 1993) — писатель, учёный-биолог, является автором научно-популярных книг о жизни животных.
Самой известной его работой является 5-титомный труд «Мир животных».
До сих пор благодарен Вале Пищагиной, родной сестре писателя, за возможность прочитать все пять томов, ставших раритетами.
7
Хоть пиши мне триолеты,
Хоть лимериками пой,
Но пиши о том, как лето,
Засыпается золой.
Напиши ты мне, зануде,
Как разлука тяжела,
Напиши об этом чуде -
Как антоновка цвела.
Напиши о тяжкой доле
Быть любимому женой,
Напиши о вольной воле
На природе быть весной.
Напиши о том, как осень
Лечит душу тишиной,
Как душа покоя просит,
Но не хочет быть одной.
Напиши обычным слогом,
Так, как Лермонтов писал,
Как искрит кремнями слово
Под ударами кресал.
И не мучь себя куплетом,
Полным всяческих причуд -
Напиши о том, об этом
Просто-просто. Для зануд.
8
...Здесь снег идёт, как в глаз попасть соринкам -
моргнул, и нет, слезами истекли...
Но помню снегопад, где счёт снежинкам
теряли дали неба и земли,
а я стоял на лыжах, угнетённый
той снежной лавой, льющейся с небес,
всего-то, может, полчаса от дома,
но мне казалось - времени в обрез,
и надо всё прожить в метели белой
среди мехов альбиносных шиншил
и пожалеть о том, чего не сделал,
и пожалеть о том, что совершил,
и попросить прощения у бога,
и вспомнить всех родных и всех чужих,
и пожалеть о том, что жил убого,
и записать ещё последний стих.
Не как Есенин - кровью на манжете,
но лыжной палкой прочертить сугроб,
и попросить, пред коими в ответе,
прощения перед схожденьем в гроб...
Но так внезапно, как и ниоткуда
валили хлопья в тайной тишине,
явилось мне земного неба чудо
в его прозревшей вдруг голубизне.
И я пошёл по направленью к дому,
не выбиваясь из последних сил,
и знал, что я не стану по-другому,
а буду жить так, как и раньше жил...
9
...Побыть на природе, где нет ни души -
какая завидная доля!
Сиди в карантине и строчки пиши,
как Пушкин - ни мене, ни боле.
Я брёл со своею душою вдвоём
по ровному полю для гольфа,
И в горы, где льёт водопад в водоём,
я шёл, как Исус на Голгофу.
И грустные мысли роились во мне
в потоках ночного озона
О том, что по сути обидно вдвойне
оставить обжитую зону,
Где долгие годы давался простор
для явных и тайных желаний,
Куда я сейчас возвращаюсь, как вор,
в предчувствии всех наказаний.
Как тот человек, кто смиреньем своим
не тронул Господнюю душу,
Как тот, кто сегодня ещё побратим
всем тем, кто запреты нарушил...
10
...Что творится на Гаити –
словно вздыбилась земля!
Люди, люди, к носу трите,
по-другому жить нельзя.
Потому что по-другому
значит голову в песок,
ни на шаг ступить из дому
и забиться в уголок,
ожидая, что бандиты
где-то бомбу подорвут,
или жулики открыто
оберут за пять минут.
Или в небе катаклизмы
ясный день вернут во тьму,
а медсёстры вставят клизмы
не туда и не тому.
Или новые напасти
принесут реформы нам,
разнося насильно счастье,
не спросивши, по домам.
Надо нам забиться в угол,
в туалет, в чулан, в подвал,
чтобы даже Яху! с Гугл
нас нигде не отыскал...
11
...Мы праздновали, но однако,
лишь покрути со всех сторон,
из каждого такой вояка,
как из чего-то Цицерон.
Но не язви в хороший праздник -
все, кто служил и не служил,
его любили с очень разных
позиций из последних жил.
Конечно, были ветераны,
кто этот праздник принимал,
как мёд на ноющие раны,
и все медали надевал.
Кто помоложе, по-другому
его любили потому,
что можно не идти до дому,
а выпить, и не одному,
а посреди коллег и женщин,
забывших на денёк-другой,
кому зарплату платят меньше,
и кто такой, и кто сякой.
И над застольями со старта
под шутки и весёлый смех
уже видать восьмое марта,
что стало праздником для всех.
И тут уже гуляй, рванина,
поскольку - аромат весны,
и Вали, Лиды, Гали, Нины
так симпатичны и нежны!
12
Нас с тобою связывало много
И хороших, и не очень, дней.
Океан – далёкая дорога,
Но из дали прошлое видней.
Я уехал – так оно сложилось,
Пятерых беспомощных увёз,
И свои вытягивая жилы,
Я тянул назначенный мне воз.
Я ни дня не просидел на шее,
И семью свою кормил я сам.
Женщин, оказавших мне доверье,
Я не слал с уборкой по домам.
Есть в мужчинах женское начало
( Что не унижает нас ничуть ),
И оно во мне подчас кричало
И слезам указывало путь.
Я терпел,не шёл ему навстречу,
Я к труду упорному привык.
Я чужой несвойственной мне речью
Гнул гортань свою и свой язык.
Всё из дали видится иначе,
Что-то и обидное подчас,
Но и нынче я своей удачей
Вижу всё, что связывало нас.
И сегодня я неудержимо
Ко всему российскому тянусь.
Если ты пропустишь это мимо,
Значит так тому и быть, и пусть...
Только если всё же близко к сердцу
Примешь ты того, кто так далёк,
Как бы мне хотелось по-соседски
Заглянуть к тебе на огонёк.
Потрепаться просто, без обиды,
Без рифмовки, не чеканя слог,
Как трепались, если помнишь, сидя
Локоть к локтю. Или бок о бок.