18. Полёты во сне и наяву

Толстый Дедушка Медведь
(Андрейкины рассказы).

       Полёты всегда занимали в жизни маленького Андрейки значительное место. К его пяти годам ( а впервые он оторвался от земли года в три) никто в целом мире не смог бы подсчитать количество часов налёта (Так именно и называется в авиации время, проведённое лётчиком в воздухе) столь велико оно было. Конечно, все пилоты, обычно, ведут тщательный учёт, т.к. в их карьере и жизни от налёта много чего зависит. Тут и присвоение классности, и размер будущей пенсии… Но Андрейку карьерный рост не волновал, ему хватало самой радости от ощущения полёта, до пенсии ему было так фантастически далеко, что он ни о чём подобном и не думал. Он просто летал, и ему это очень нравилось. Он летал и в солнечную, ясную и безветренную погоду, и в грозу, и в очень сложных метеоусловиях, и ночью. Особенно ночью. Преимущественно. Он летал в своих снах.
        Первый взлёт был неимоверно труден. Три ночи подряд Андрейка смотрел один и тот же сон про себя. Желая взлететь, он разбегался, но воздух вокруг становился таким плотным и вязким, что ничего не получалось. Движения делались тягуче-медленными, и даже дышать таким воздухом не представлялось возможным. Андрейка начинал задыхаться, каким-то образом он понимал, что это – всего лишь сон, что надо как можно скорее проснуться… Проснуться удавалось, но ценой неимоверных усилий. В какой-то момент приходило осознание того, что сон остался позади, и что кричит он, Андрейка, и хватает ртом воздух, снова ставший обычным, уже здесь, наяву, где Деда Миша кладёт ему на лоб прохладно-мокрую тряпочку, поглаживает Андрейкино плечо,  и бормочет что-то себе в усы, не понять, что именно, но что-то спокойное и ласковое, где на диване тихо поскуливает пересравшаяся Бабуся, где кот Вазя, приоткрывший на минутку глаз, тоже помогает успокоить Друга Андрейку, напевая свою тырмыртырную песню… На четвёртую ночь всё повторилось, с той лишь разницей, что финал был несколько иным, чем обычно. Почти проснувшегося Андрейку вдруг затрясло, пальчики на руках зажались в плотные кулачки ноги стали сгибаться в коленках, руки в локтях, глаза снова закрылись… Этого никто не ожидал. Бабка носилась по дому с криками «Боженьки-ж-мои-помирает-жи-мой Андрейка-ж-ибит-жи-иво-мать!, Дед же успел просунуть свой палец между судорожно сжимавшимися Андрейкиными зубами, и теперь придерживал им маленький язык, чтобы тот не перекрыл собой горло. Много чего знал Деда Миша, потому и находил из любой ситуации верный (а порой – единственный) выход. Через пару минут его активные действия принесли  результат, Андрейка пришёл в себя. Совершенно вымотанный только случившимся припадком, он посмотрел на Деда и сказал тихо: - « а я, когда был там, слышал, как ты меня звал сюда». И уж совсем шёпотом: -« я уписался… нечаянно». Деда Миша ответить не успел. Бабуся, видя, что от её матерных обращений к «Боженькам» толку – ноль, решила проявить себя человеком дела при спасении Внука. Ломанув на кухню, в полной уверенности, что лёгкое побрызгивание водой в лицо является необходимым для всех «pizdанумшихся в омарак»,  она, зачерпнув ковшик кваса, прошлёпала к Андрейке с Мишкой. Обратить внимание на то, что в её услугах уже никто не нуждается, ей было некогда. Набрав полный рот кваса, она не просто брызнула им, как на бельё при глажке, она обдала мощным квасным фонтаном и внучка и мужа!.. Андрейка не понял, - за что, и от всего пережитого, и от обиды за квас, тихо заплакал. Дед поднял на Фису грустный взгляд и спросил, совсем ли она ebanулась, или так, временно… Тут до Бабки дошло. Она ещё пыталась привирать что-то, сочиняя на ходу, о пользе именно кваса в таких случаях, но быстро обломалась и, сказав Мишке, что сам он «ибанутый», затихла.
       Доктора, к которым Андрейку потащил Дед, сказали, что  это эпилепсия. Скорее всего. Точно не скажешь, а чтобы сделать электроэнцефалограмму, нужно ехать за пятьсот вёрст. Да если у них там аппарат исправен…
       Старая ведьма, к которой Андрейку потащила Бабка, внимательно выслушав из Бабусиных уст диагноз официальной медицины, сказала,  что «…никакая енто к бесам не пилепсия, а самая обныкновенная падучая…».  Месяц накачки барбитуратами под  жутковатые ведьмины  нашёптывания прошёл вообще без сновидений. Андрейка стал спокойным, неторопливо – отрешённым. Припадки больше не повторялись. 
        Прошёл ещё месяц, когда яркий сон вдруг явился во всей красе. Андрейка даже чуть испугался, что опять нельзя будет дышать, но воздух во сне не густел, слабенький встречный ветерок был ласковым, он приносил с собой все ароматы летнего луга, над которым пролетал, прежде чем встретиться с Андрейкой… И тогда Андрейка рискнул! Он расставил руки широко-широко и побежал навстречу ветерку.  Он бежал всё быстрее, вот уже и луг, со всеми своими травами и цветами слился в сплошной полосатый ковёр, и на ковре этом, далеко внизу, виднелась скользящая  Андрейкина тень… Он летел!  Он летел легко и свободно. Выше птиц, под самые облака!  Он видел землю, машины, людей, дома… Он управлял полётом, не задумываясь и без усилий. Снижаясь, он проносился в каких-нибудь двух-трёх метрах над цветущим лугом, и взлетев «свечой» превращался для земных жителей в точку, терявшуюся в солнечных лучах…  Редкая ночь проходила теперь без полётов. А уж после того, как Андрейка понял, что он сам решает, летать ли ему сегодня во сне,  он совершенно успокоился и повеселел. Андрейка взрослел, полёты становились не столь частыми, но всё же он мог взлететь, когда только пожелает.   
           Пришёл конец лета, сбылось то, о чём Андрейка мечтал когда-то, - что его Мама заберёт его жить к себе. Насовсем. Только вот, странное дело, - теперь этого не очень-то и хотелось…  Бабуся всем плакалась, что «вот Мишка тока помер, таперь эта лярва, - Алька ещё и Андрейку заберёт, и останется она, бедная Фиса, никомушеньки не нужная, одна-одинёшенька, как рябинушка в чистом полюшке!»… Мама ничего не говорила, но и без её слов Андрейка ощущал, что если бы он помог Бабусе, выразив хоть малейшее желание остаться жить у неё (понятно,- не навсегда, на какое-то время), то Мама была бы очень даже не против такого поворота событий…  Однако, был у Андрейки один, но очень сильный стимул к тому, чтобы отправиться с Мамой.
       Дело в том, что до большого Города из Городишки  можно было добраться разными путями. По железной дороге. На красиво скользящем над поверхностью Речки теплоходе с названием «Ракета». На пыльном жёлтом ПАЗике с тонированными окнами в потолке…  Из Большого Города в другой Большой Город, где жила Мама с Братиком Андрейки, тоже можно было доехать на поезде… Но! И это,- главное, Мама решила все передвижения осуществить только на самолётах, хоть с Андрейкой, хоть без него. Как же это? В полёт, в настоящий, не во сне, - наяву, и – без него?!! Этого Андрейка допустить никак не мог!..
         В те далёкие времена летали очень многие… Рекламные щиты размером с торцевую стену пятиэтажки, красовавшиеся тогда в разных городах Большой Страны, и призывавшие граждан летать самолётами «Аэрофлота», вряд ли способствовали постоянному увеличению пассажиропотока.  Во-первых, и без них любому было ясно, что коль уж приспичит полетать, то сделать это можно будет только с помощью самолётов «Аэрофлота»,- никаких других авиакомпаний на просторах Родины просто не существовало! Скорее, эта реклама могла предостеречь от полёта, - помимо надписи там была изображена милая аэрофлотовская стюардесса с грустной улыбкой. Она держала в руках две (!) гвоздики… Летал народ по другой причине. Билет на рейс Хабаровск-Минводы стоил 175 рублей,  из Минвод в Москву – 22, в Омск – 36… Даже при сторублёвой зарплате гражданин мог себе позволить полёты вместо поездок. Места в салонах самолётов не пустовали, на большинство рейсов билеты приходилось  приобретать за 15 дней, а то и за месяц…
       Между Большими Городами курсировал ТУ-104.  Это был первый из советских пассажирских самолётов, оснащённых реактивными двигателями. Хоть и был он переделан из стратегического бомбардировщика ТУ-16, он всё же обладал весьма высокой по тем временам степенью комфортабельности. А вот из Городишки в Большой город выполнял свои рейсы старенький 12-ти местный АН-2, известный как «Кукурузник». Весь комфорт заключался в откидных сиденьях, да в синих, давно не знавших стирки, занавесочках на окошках. Главный кайф состоял в том, что перелёт длился всего сорок пять минут.
        Самолётик сразу понравился Андрейке, - маленький, курносый, гордо растопыривший две пары крыльев… До этого Андрейка никогда не видел самолётов столь близко… Так, в небе прострекочет…  Десяток пассажиров ждали, когда их запустят в салон. Кто курил, кто присел ( а кто и прилёг) на травку тут же, рядом с самолётом… Ждать надо было минут сорок,- лётчики обедали.  В углу площадки для стоянки этого «авиалайнера», обнаружилась внушительных размеров железная коробка, где жил воронёнок, найдёныш с перебитым крылом. Аэродромное начальство по имени товарищ Сидорчук смотрело на факт незаконного проживания благосклонно. В коробку добрые люди накидали чистой ветоши, а на случай дождя она закрывалась сверху специальной крышкой. В лётной столовой обязательной частью ассортимента являлись варёные куриные яйца, и для заведующей,-  Антонины, это было настоящей бедой. Кушать их никто не хотел, списывать пропавшие (в таких-то  количествах!) – тоже. И не варить нельзя, - нагрянет проверка, и – прощай, квартальная премия! С появлением птенца яичная проблема сильно уменьшилась. А уж когда объявилась его мать-ворона с ещё одним воронёнком, да и решила здесь поселиться!.. Тут уж дела совсем на лад пошли! Ассортимент – в наличии, списывать – нечего, пропадать яйца не успевают, так как томящиеся в ожидании пассажиры сметают их за милую душу, кому же не интересно покормить представителей «дикой» природы из собственных рук!  Более того, 5 копеек за яйцо, которые Тоня стала брать с пассажиров (лётчикам и прочему персоналу полагалось бесплатно), приносили предприимчивой тётеньке стабильный доход, и делали бесплатным для лётчиков и начальства по имени товарищ Сидорчук пиво из столовского буфета. Благодаря воронёнку-инвалиду и его семье, довольны были все. Андрейка тоже кормил птичек, пока разжиревший инвалид не тяпнул его за палец.  Больно не было, только немного обидно.
          А вскоре и эта мелкая обида забылась, так как пришли пилоты. Они открыли дверь, привесили маленькую, в две ступеньки, лесенку и пригласили пассажиров в самолёт. Легко догадаться, кто под Алькины крики «Стой, выродок!.. куда ты полез, гадское отродье!», под ухмылки  и смешки пассажиров, оказался впереди всех! Попав внутрь, Андрейка деловито окинул взглядом салон. Лётчиков он встретил уже в пилотской кабине. Пока Мама добралась до него, он успел познакомиться с экипажем, узнать, что ему лететь в кабине с дядей Толей и дядей Серёгой нельзя, и твёрдо решить, что в будущем обязательно станет лётчиком. Алька схватила сына за руку и пихнула на своё место, скомандовав «Сиди!». Ничего другого Андрейке и не оставалось. Дядя Серёга прошёлся по салону туда-обратно, раздавая желающим пакеты из плотной серой бумаги. Алька взяла три, один тут же развернув, сунула Андрейке под нос. «Это зачем?» - удивился Андрейка.  «Надо зачем! Блевать туда будешь.» - объяснила в двух словах Алька всё про «морскую болезнь». «Не буду я блевать…»,- попытался было отвертеться от Судьбы Андрейка. «Ещё как будешь!»,- обрадовала и утешила его Маманя. Увы, права была она… Да и сам пакет был сделан из такой вонючей бумаги!..
          Наконец, все расселись, пилоты заняли свои места. Что-то зажужжало в двигателе, потом послышались три громких чиха, винт крутнулся и остановился, двигатель умолк. «…лядь! Опять фокусы!»,- завершился шум обрывком фразы главного пилота, командира воздушного судна,  Дяди Толи. Пассажиры как-то напряжённо притихли… «Давай, Серёга, - чё сидишь?»,- спросил командир второго пилота. Второй пилот Серёга протопал на выход с полукувалдочкой в правой руке…  Среди стуков Серёги по какой-то железяке, чихания,  фырканья, кашля и хрюканья мотора,  до слуха пассажиров доносились фрагменты диалога лётчиков: «…ою мать! Ну, чё, попал?»  (ЧИХ! ДЫР-ТЫР!..) «…опу пальцем ты попал!» (ТЫР-ТЫР-ТЫР! Пу-у-у-у...) «…издани так же, тока сильнее!» (ЧИХ! ПУК!... ДЫР-ТЫР… ДЫР.) «…здец какой-то!»… И вдруг… (ЧИХ-ПЫХ… ТАХ… ТАХ-ТАХ-ТАХ-ТАХ-ТАХ) «...издячь сюда,- взлетаем!». В салон ворвался раскрасневшийся второй пилот Дядя Серёга, проскакал мимо бледных пассажиров в кабину, обернувшись, подмигнул Андрейке: - «Не ссы, Андрюха, - долетим!». «Кукурузник», чуть попрыгав по грунтовке, поднялся в небо.
           Дядя Серёга не обманул, - долетели. Как именно?.. Андрейка не помнил. Весь полёт самолётик болтало во всех возможных направлениях, и Андрейка был занят важным делом, - наполнял вонючий пакет тем, что съел за завтраком… И Мама его не имела возможности порадоваться своей победе в предполётном споре… Хорошо, что она взяла три пакета, - одного ей оказалось мало. Последние несколько минут полёта прошли в почти полной тишине, только встречный поток свистел в крыльях. Или пилоты остановили больной двигатель, или он сам сдох… Самолётик вполне сносно держался на посадочной глиссаде и без помощи движка. Спланировав к началу полосы, он прокатился по бетонке, зарулил на стоянку и выплюнул из себя бледно-зелёных пассажиров, аккуратно пристроивших к какому-то фонарику свои раздувшиеся пакетики из плотной бумаги… Регистрация билетов на ТУ-104 уже шла полным ходом.  Два часа в большом самолёте измотанный Андрейка проспал. По прибытии домой он даже не стал осматривать своё новое жильё, лег на диван и проспал ещё часов десять. Ему ничего не снилось.
         И лишь спустя неделю, вечером, перед тем, как заснуть, он подумал о том, что летать во сне намного приятнее, чем на самом деле.  Андрейка закрыл глаза… Перед ним вся земля расстилалась огромным цветущим лугом! Тёплый ветерок ласково обдувал лицо. Глубоко вдохнув аромат летних трав и цветов, Андрейка широко раскинул руки, разбежался и… полетел!
           Высоко, под самые облака…
Через неделю началась совсем иная его жизнь, - школьная. Но о ней  - совсем в  других историях.