мир на паузе. исправленный искалеченный

Насилие Над Кенни
"мне здесь так душно, мне здесь так тесно"

уставшие глаза - дело век утопающего в бездне
этот век украденных крышек гроба изнутри разрезан
истерзан нежно, но кофе вперемешку с кровью
ищет новую версию свободы в подполье по подолом
платья на манекене - она застыла в странной позе
временно, примерно на мнговение, но сколько можно
плакать пластиком, когда твой выход - лишь гниение
когда твой выход опечатан и задержан, как свидетель
событий неких, пока зубами ты вгрызаешься в чужие склепы
разучивая старые макеты бреда, где город грехов
готовится к обеду, распятый среди кухонной посуды
наивно ждёт, что эта странная прелюдия не приведёт
его к наивным трупам, столовые ножи при людях
будут только спать, прерывая свои инстинкты
их плоть печально истязать, апатия их сгрызла, так не кстати
но всё же они могут стать здесь революцией столь нужной
и встанут со столов, взрезая ткани, по окружностям
кружа вдоль шеи и питаясь влагой из разрезанных сосудов
получили ссуду на паскудную покупку мира, устроив
жалостливые пир для человечества-уныния, в коротком перерыве
между восторганием своими действами по разрезанию
их человечности и тканей, впуская в себя липкие эмоции
по граммам в пропорциях столь верных для перископов
утопающих и наблюдающих за миром, таящим, не стоящим
ни одной изломанной улыбки, взятой измором, зубы стиснув
в оскале в стиле триллеров, кривые зеркала стали прямыми
их приравняли к бесцветным инвалидам и отражения
в них замерли, простыли, скидывая кожу по осколкам, смолкли
под дождями, смывшими каркассы спален с теплокровных трасс
разлившихся по спорным травмам - это простая паперть
для усложнивших всё улиток, прытко проникающих под инструменты пыток
оружие не ради, но для видов, и всё же ради исчезания
их титры вырезаны за ненужностью, ведь хуже уже не будет
в камерных залах, ведь в них отчаянно пытаются колибри
стать оружием колибра некого, который войдёт в мозг ваш
клетками, ведь он размок и сдохли все распятые здесь манекены
кроме одной, что в своей розовой ржавой пижаме украла
краеугольный камень стрёмных стен, давайте верить, что двери
их пережуют и выплюнут в вольеры, распростёршие свои объятия
для перемен, но их не будет. ведь эта мода на стерильность всё погубит
отрывая губы - улыбка вечная не трудна, под морфином
безболезненна, но всё же скука протекает в венах вместе с кровью
стухшей, а шеи вдеты в нитки ради клиник ради сбитых пальцев
боявшихся касаться склепов, робких, зацикленных на бесконечной
перемотке, вы все ведь давно сдохли и разлагаетесь на скобки
в которых как бы сноска на нечто важное
но пережёванные ртутью мутные глаза
ей снова вмазались.

мир стоит на паузе, хотя мы выдавили педаль газа до отказа
коммерческого сердца или просто тесно в этих душных плетях
нами поедаемых и поглащаемых для возведения тщеславия
в ранг ран на пролетающих камнях в портреты тающего
космоса, перемолотого в атомы дискуссий о распоротой
плоти Плутона, и мы выткем его снова лишь бы быть кем-то
стоящим за чертой, заматывая себя скотчем, глотая скотч
и вырывая рёбра сточеные с точностью до сколов
ногти крошат их как можно резче, переваривая эти чувства в вещи.

эпиграфы под градусом разорванных артерий
кишки намотаны на пули жаждущие возвращения
в успевший стать таким родным и близким маузер
но он на паузе и вряд ли станет плавностью.