Помню, как и в детстве, я смотрю в окно, только дом мой прежний позади давно.
И ребенком (мысленно) вижу паровоз, дедушкой подаренный: он зеленой змейкой, вдоль своих полос, пассажиров выдуманных вёз. И, возможно, будто взрослый, этот детский поезд думает о том, что Всевышний видит смысл только в том: кто на путь свой истинный встанет и его пройдет, тот в конце дороги Жизни счастье обретёт.
Все, что сердцу значимо, где-то далеко. Но, как в дымке утренней, затаит стекло тот же образ видимый – Катино лицо.
Небеса на месте, деревца бегут. И Катюшин образ – за окном. До заката, заглядевшись вдаль, скоротаю путь, ведь забыться, лёжа, легким сном от светлейших в памяти черт её лица очень уж легко.
И смотрю в окно я вновь и вновь: на речушку с краешка, то мелькнет изба. Дождик вездесущий на стекле окна. Зеленые массивы, белые столбы, красные закаты, серые мосты.
Мой вагон плацкартный: синий, номер два. В нем раздумья движутся – так, почти едва. Но тебя, Катюша, вспомнил я: в мыслях тут же – огонёк тепла. Вот представил мысленно: я спешу к тебе, ты встречаешь искренне, и губа к губе.
Я на нижней полочке, где вполне тепло. Взор приник к окошечку, на душе – легко. Весь состав шатается, сердцу не до сна. Неслучайно, милая, полюбил тебя.
Есть немного сожаленья о редких встречах в давних снах. Но взгляд твой западает в душу и скуку заменяет внутренним весельем за судьбу свою.
И твои глаза… их зеленый мягкий свет такой глубокий, как будто в них таится тишина.
Я уверяю всех, что и в дожде есть Бог. Но есть вопрос: что на стекле рисует каждому вагону дождь, что идет по общему пути с составом? Не знаю, в мыслях нет решенья.
Есть неистребимая мечта о встрече вопреки всему с тобой, Катюша. Так хочется оставить позади всё, мешающее взору.
Куда бы я ни шел, повсюду вспоминаю о тебе – люблю твой образ. В какую бы из сторон не устремлялся взгляд, всюду остаешься ты – навязчивой судьбой, как ниточка к Вселенной.
Твой образ – для меня источник жизни. И неминуемое касанье смерти лишь на мгновение прервёт видение мое, и образ твой неотвратимо возвратится по желанью вечности для его незримого слиянья с бесконечностью.
Нить земного трепетного увлечения не прервёт ничто иное, даже пусть сердечное увечье напоминает о сближении любви и грусти, но благостные ощущения ото всех переживаний неизгладимый след оставит на ауре души.
Моя любовь не измерима расстоянием в километрах, она крепка в любых моментах расставанья. Любовь, как моя жизнь, во мне, пока я существую в этом мире боли. И отличается от всех других по каплям крови, слёз и горя, потраченных на сладость мук сердечных. И смерть и чувства – вездесущи; их Путь соприкасается с идеей Жизни. Мы чувствами своими приближаем пальцы смерти, с рождения принявшей нас к себе в обитель мира тел и света. Человек идет туда, где ярче и теплее; и счастлив тот, кто свет души взлелеял по дороге к Богу. Источник истинной искрящейся любви – тот самый свет в конце тоннеля земного пребывания людского мира, нам вместе по пути.
Катерина, всё, чего хотел, уже когда-то было с нами. Но чувств не растерял своих, я их в крови оставил и ими землю окроплю, когда сознанию уйти быть суждено куда-то ввысь. Там встретимся – я знаю. И жизнь моя – слова, слова; в них боль моя и счастье прожитых моментов. Все это для тебя. Я говорю: спасибо и да простит нам Бог ошибки. Мы встретимся еще, поверь мне. Всё будет лучше, чем вчера.
Июнь 2010, август 2011, Тюмень-Екатеринбург
Газета «Московский железнодорожник» №36 (14 сентября 2011)