Глава 19. Возвращение к цивилизации.
Все замерли.
Слон появился так неожиданно, что казалось, будто он специально ждал в засаде, дабы застигнуть путешественников врасплох. Размашистым шагом слон направился в нашу сторону, заставляя сердца биться часто-часто. Если этот гигант-одиночка решит напасть, то шансов спастись, практически не будет. Во всяком случае у того человека, за которым он бросится.
Андрей и Михаил уже были однажды в похожей ситуации во время сафари и помнили из наставлений масаев, что если находишься в непосредственной близости от животного (метрах в 10-15), то убегать нужно не ОТ слона, а К нему, меняя направление так часто, как это только возможно. Но рассказать своим приятелям об этой хитрости они не успели.
Слон прошел еще пару шагов и вдруг резко остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. Он вздернул хобот, изогнув его в виде английской буквы S, несколько раз хлопнул себя огромными лопухами ушей, и, вытянув хобот к небу, громко протрубил.
- Маманя-я-я-я! – Вика вскочила и, теряя розовые шлепки, понеслась в сторону нашего импровизированного лагеря.
Слон озадачено глянул ей во след, развернулся на 180 градусов и огромными скачками бросился в чащу….
Это уже потом, рассматривая видеопленку, на которой заснята вся эта сцена, профессор Дроздов скажет, что слон был еще совсем молодым, почти подростком. Что, скорее всего, это не классический одиночка, а несмышленыш, отбившийся от стада. Такое, увы, хоть и редко, но в семьях слонов случается… Что изогнутый хобот, прядение ушами и предупредительный крик – типичное поведение для испуганного животного. Да и сам факт того, что слон появился совсем рядом с нами, не учуяв запаха людей и костровища, говорит о нежном возрасте лесного гиганта и его определенной неопытности.
Кстати, и Александр, который в тот исторический момент находился довольно далеко от нас, занимаясь панорамными съемками поляны, и в объектив камеры которого попала вся сцена, уверял, что «огромный слон» был, мягко выражаясь, не таким уж и огромным.
Но в тот момент мы едва переводили дыхание. Не от страха, скорее – от внезапности. Зато пигмеи, которые присутствовали при появлении слона, Жермен и Ричард не скрывали счастливых улыбок, весело перегукивались и даже приплясывали.
- Рич, что они говорят?
- Они говорят, что Дава нас пропускает! На памяти старшего пигмея это всего второй раз за всю его жизнь. Он приходил к этой поляне уже раз тридцать и лишь единожды, лет десять назад, когда им попалась в сети живая окапи и они несли ее в Нолу, чтобы обменять на ножи и топоры – Дава разрешил проход через свои территории.
- Вы представляете, друзья, - повернулся к нам Миша, - как много теряют бедные пигмеи из-за своих предрассудков. Выдумали себе знак Давы, ищут слона-бомжа и ждут у моря погоды. А ведь могли бы жить не в своих болотах, а здесь. И рельеф местности здесь лучше, и дичи значительно больше, и всякие фрукты-ягоды буквально на каждом шагу, как на огороде…
- Может быть, вернемся, и объясним, что нам был дан еще один знак Давы (по дороге придумаем какой) согласно которому все племя может спокойно перекочевать в эту курортную зону? – Андрей закурил и хитро взглянул на товарищей.
- Шутишь? – Каждый из нас вдруг с ужасом подумал, что Петрович говорит абсолютно серьезно. А подумав так, тут же испытал чувство огромной неловкости из-за того, что африканские «каникулы» на поверку оказались значительно более жесткими, чем это грезилось из Москвы и хорошенько истрепали нас и морально и физически.
Не то, чтобы мы были не готовы к трудностям. Отнюдь. Ведь и до этого мы путешествовали много и даже уходили на более долгие маршруты. Но признаемся честно, и в сельве Амазонки, и даже в глухих джунглях Папуа Новой Гвинеи мы не чувствовали такого полного отрыва от современной цивилизации, от родины, от своих близких.
Казалось бы, пустяк, - не работающий спутниковый «телефон»… Чем бы он смог помочь РЕАЛЬНО, даже если связь и была бы? В ЦАРе нет служб экстренного спасения, МЧС или малой авиации. Впрочем, в других «диких» уголках планеты их тоже нет. Но вот, поди же, ты…. Оказывается человеку достаточно обычной уверенности в том, что достаточно вставить аккумулятор и наббрать домашний номер с непередаваемым московским «але-а» его любимой бабушки, чтобы тут же почувствовать аромат гречишных блинов с антоновкой, увидеть на оконном стекле налипший янтарный кленовый лист, потрепать по загривку любимого котяру…. И можно возвращаться назад, под черничное африканское небо с единственным в нем Крестом – Южным Крестом, на который не перекрестишься… И уже снова - сам черт тебе не брат. Даешь новые приключения! Глушь так глушь! Африка так Африка…
Впрочем, бывалые путешественники знают, что критической датой любой поездки является десятый день, а критической массой в группе путешественников – десятый человек. Нас было меньше, но день наступил самый тот, кризисный. И теперь каждому нужно было проявлять максимум терпения и терпимости, деликатности и осторожности, чтобы избежать катарсиса, не дать накопившейся усталости, раздражению и избытку впечатлений выплеснуться негативом на близких людей.
- До Нолы полтора дня перехода, - обрадовал нас Ричард.- Это первичный лес, так что идти будет значительно проще. Только километров за десять до поселка начнется та же болотистая гнусь, что была вокруг пигмейской деревни. Кстати, пигмеи спрашивают, будем ли мы охотиться, и если да, то какое мясо нам бы хотелось добыть?
- А чем они собираются охотиться? Нас слишком мало, да и сетей мы не взяли. Или они решили обойтись копьями?
- Думаю, им не терпится увидеть, как белые пигмеи плюют огнем из своих больших трубок. – Рич засмеялся.
- Лучше бы нам обойтись без стрельбы. И охранникам будет проще отчитываться в столице, да и шумом мы распугаем животных. А ведь мы шли не убивать их, а фотографировать.
(Безусловно, по поводу «отчитаться» мы лукавили, но всё остальное было чистой правдой).
- Воля ваша. – Ричард приуныл, - Я бы, например, подстрелил какую-нибудь антилопу. Мяса хочется – сил нет.
- Чего ж в деревне не ел? – Михаил хитро прищурился.
- Издеваешься? Услышав, как эти козы орали, пока с них шкуру снимали, я бы не смог ни кусочка проглотить.
- А сегодня нам обещали черепаховый суп. – Леша задумчиво пожевал травинку. – Может, предупредить Викторию, чтобы она черепашек не гладила? А то еще успеет подружиться с Тортилами и не даст из них щей наварить.
- Давайте от греха подальше, пока готовится обед, пойдем по окрестностям погуляем. Только надо оставить кого-то одного последить за процессом готовки. Мало ли… Рук пигмеи точно не моют, но хорошо бы, чтоб все остальное хоть в ручье сполоснули…
Черепашье жаркое удалось на славу. Пусть не обижаются на нас Гринпис и вегетарианцы, но есть, действительно, очень хотелось.
Мы вернулись к костру, когда «стол» был уже накрыт. Сервировка представляла собой чашки из черепашьего панциря, установленные порционно прямо на углях. Одна чаша на троих….
Внутри панцирей булькало густое варево из мяса и кореньев. Если бы его посолить, не экономя по пигмейской привычке каждую крупицу соли, то получилось бы очень даже вкусно. Вроде русской ухи из петуха, когда куски рыбы плавают в густом курином бульоне. Наша же соль была в полном распоряжении проводников, и мы знали, что они быстрее расстанутся с жизнью, чем потратят свои драгоценные запасы.
- Ничего! Почки здоровее будут, - улыбнулась Вика, зачерпывая ложкой первую за весь поход еду, приготовленную не из концентратов.
— Сейчас пигмеи станут пьяными,— сказал Жермен доверительно.
— А разве это мясо опьяняет?
— Кровь и мясо дичи всегда опьяняет. Ведь пигмеи считают, что сейчас они пьют кровь и едят тело своих врагов. Так они, во всяком случае, пели, пока готовили еду. А разве вам Ричард не рассказывал?
У нас мурашки побежали по коже.
После трапезы на наших проводников напала безграничная лень. Они улеглись, засунув пятки прямо в угли и бездумно ковыряя соломинкой в зубах.
- Лимбоку бьяка – позевывая и почесывая лоснящийся живот, проговорил старший пигмей, а его приятель захохотал.
- Жермен! Что они говорят?
- Дословно не переведу, но вроде бы «лимбоку бьяка» - это особый танец, который женщина исполняет мужу, если первая хочет с ним близости. Сиприанус рассказывал нам в Бамбио, что местные…., гм-м-м, проститутки, которые завлекают клиентов, предлагают им исполнить лимбоку бьяку…
- А как будет на пигмейском женщина?
- Гри-гри… - Жермен сощурился и засмеялся.
Алексей обрадовался, что слово очень простое, хлопнул по плечу старшего пигмея, подмигнул, показал на Викторию и произнес:
- Гри-гри! Мокунди!
Мы уже выучили, что «мокунди» - это общее название танца.
Пигмеи переглянулись, кивнули, вскочили на четвереньки, согнув ноги в коленях и легко касаясь ладонями земли, порыкивая и повизгивая, бойким галопом понеслись к Вике, которая неподалеку плела из местных «ромашек» сентиментальный венок.
- Ксой! – рявкнул Жермен, вскочил, еле-еле успев ухватить одного из пигмеев за ногу, и с негодованием обратился к Ричарду с какой-то длинной тирадой. Рич за словом в карман не полез. Минут пять пигмеи, Жермен и Ричард орали друг на друга, мы же хлопали глазами, не понимая, что происходит.
Позже выяснилось, что виноваты все. И Жермен, который не совсем верно объяснил, что гри-гри – это не просто женщина, а вдова, которую в деревне назначают для ублажения юношей до инициации и тех мужчин, которые устали от жен. И наш Алексей, который непостижимым образом умудрился двумя словами объяснить, что Виктория (гри-гри) якобы готова станцевать (мокунди) для пигмеев тот самый «лимбоку бьяка», о котором они мечтали после обеда.
С тех пор мы навсегда запомнили, что знание языка, точнее, знание отдельных слов, еще не гарантия того, что тебя поймут правильно. Тот самый случай, когда молчание – золото. И прав был Андрей, запомнивший всего три слова на пигмейском диалекте банту, которые выручали его практически всегда: «гозо» - маниока, то бишь картошка, «кванге гозо» - жареные ломти этой картошки, что-то вроде наших чипсов, «пимен» - смесь соли и приправ, и «пирога» - лодка. Произнося их исключительно в нужной ситуации, он гарантировано был сыт и обеспечен транспортом.
Впрочем, это все лирические отступления.
Нам предстоял еще довольно длинный путь, который казался тем сложнее, чем красивее были пейзажи вокруг, неистребимей желание сфотографировать любой цветок, птичку или зверька, благостней и ленивей настроение.
День был слишком наполнен впечатлениями. Шли медленно, щадя ноги Вики, которые хоть и зажили почти волшебным образом, сохранив на месте кровавых пузырей лишь красноватые пятна напоминания о них, но всё еще побаливали. Наша приятельница брела в шлепках, старательно обходя любые влажные участки почвы. На свои ботинки, подвешенные на палке у одного из пигмеев, она смотрела почти с ненавистью.
Пару раз мы натыкались на довольно большие слоновьи семьи, которые беззаботно гуляли по джунглям. Когда слонов так много, они ведут себя очень спокойно, практически не опасаясь никого из хищников. У сплоченных коллективов таких гигантов нет и не может быть врагов.
Неоднократно в чаще деревьев мелькали большие волосатые спины горилл, которые тоже не отличаются трусостью, тем не менее, предпочитают вести себя крайне осторожно, отрываясь даже от самой вкусной еды и унося ноги при малейшей опасности.
Ощущения и впечатления этого дня трудно передать словами. Все предыдущие дни в Африке мы воспринимали довольно рационально, отдавая себе отчет в том, что находимся в НАШЕМ времени, хотя и в совершенно иной цивилизации. Здесь же, в вотчине Давы, временной континуум был разрушен до основания. Представьте, что вас выдернули из кинозала во время просмотра старого фильма «Миллион лет до нашей эры» и, не раздумывая, без спроса и согласия засунули непосредственно в белую виниловую пленку экрана. Вы остались собой, но мир вокруг вас изменился до неузнаваемости. Вы кожей ощущаете, что находитесь в том времени и пространстве, которое видели еще глаза какого-нибудь питекантропа или неандертальца.
Объяснить это трудно. Но желание постоянно щипать себя, чтобы убедиться в реальности происходящего, не тебя не оставляет. К этому просто нельзя привыкнуть.
Пигмеи, идущие во главе нашего отряда, вели себя странно. С их лиц, особенно с лица молодого воина, не сходило выражение ликования и энтузиазма. Они почти не разговаривали. Ни друг с другом, ни с нами.
Еще по выходу из деревни, Жермен предупредил, чтобы мы не интересовались именами проводников. Их личные имена – это табу, которое Аббутель наложил на своих соплеменников, отправляющихся к Даве. Поэтому мы не могли как-то окликнуть их, чтобы узнать, чем они занимаются, а на стандартные «Эй!» и «Товарищ проводник!» пигмеи не реагировали.
Время от времени пигмеи забирались на огромные деревья, помогая себе тонкими прутьями-кошками, накидывая их как лассо на ствол и поднимаясь все выше и выше. Предметом их интереса были дупла. Каждый раз, убедившись, что в дупле нет хозяина, пигмеи вытаскивали оттуда то клок пуха, то какой-то корешок, то кусок воска, складывая это все в заплечные котомки. Обращали они внимание и на поведение нашего телеоператора. (мы уже говорили, что после карточных фокусов Сашу считали нашим шаманом). Стоило Александру отвлечься на съемку какого-нибудь цветка или коряги, как пигмеи неизменно возникали рядом, дожидались ухода Саши, срывали растение и тоже отправляли его в котомку. Жермен не знал, зачем они это делают, а своих версий у нас не было.
И лишь поздно вечером, перед последним привалом, старший пигмей, которого Жермен просто замучил вопросами, ответил коротко: «ОлокО-а-дать». Как-то так, примерно.
Жермен пожал плечами…. Олокода – это знаменитая африканская секта вуддистов, к которой пигмеи, по слухам, не имеют никакого отношения. Возможно, наши проводники собирались обменять в Ноле все свои находки на какие-то ценные для племени вещи у представителей секты?
Все оказалось и проще и сложнее.
Когда вечерний костер запылал, а Ричард приготовил шампуры с нанизанными на них бананами, пигмеи отошли в сторонку и развели свой собственный, небольшой костерок. Предварительно они попросили у нас одну жестяную банку из-под кукурузы и налили в нее воды из большой лужи, находившейся рядом с поляной. Когда вода в банке закипела, старый пигмей стал сыпать туда мелкий порошок растертого мха, кидать мелкие кусочки листьев и корней растений, шепча при этом заклинания; потом он накрыл банку плоским камнем и стал тихонько мычать, раскачиваясь из стороны в сторону. Мы приподнялись на корточки и с любопытством следили за его действиями. Дождавшись, пока костерок прогорит полностью, пигмей снял с банки камень-крышку. Он плеснул себе в ладонь горячее варево, поморщился, обжегшись, затем всосал с шумом свое зелье с дурманящим запахом. То же самое сделал и второй пигмей. Передавая банку друг другу, проводники поочередно выпили по нескольку глотков. По мере того, как новые порции исчезали в их глотках, глаза пигмеев приобретали неестественный блеск, а движения становились живее. Убедившись, что в банке осталась только гуща, пигмеи запихнули в нее какие-то перья, пух, воск, мелкие камушки, словом все то, что тщательно собирали сегодня днем. Они отошли на несколько шагов и еще раз разожгли костер, засунув банку в самую его гущу. Рядом с костром они вырыли в земле небольшую ямку и разложили на ее дне несколько тонких хворостинок. Поскольку близко нас не подпускали, то рассмотреть все в подробностях было невозможно.
Еще через полчаса пигмеи тихо ухнули, завертелись на месте волчком, пошатываясь, словно пьяные и плюясь, выхватили из костра раскаленную банку, смазав предварительно ладони мокрой глиной и грязью, и опрокинули банку над ямкой. Младший пигмей тут же стал швырять в ямку мокрый песок, скрывая от нас ее содержимое.
- Глупый ритуал какой-то… – проворчал Саша. - Нет бы просто, напились своей бормотухи, от которой у них так глаза блестели, и спать пошли…. Зачем второй акт марлезонского балета устроили? Кто-нибудь в курсе?
Ответ мы получили от самих пигмеев и уже буквально через полчаса. А получив – не поверили своим глазам.
Старший проводник подошел к Михаилу и поманил его за собой. Естественно, вместе с Мишей пошли и все мы. Мужчина аккуратно разгреб песок и извлек из ямки странную фигурку. Это, без сомнения, была фигурка человека, причем настолько натуральная, словно ее отлили в профессиональной художественной мастерской. У куклы были голова, руки, ноги, туловище. В «теле» куклы угадывались пух, перья, грязь и воск, спрессовавшиеся до состояния пластмассы. Может быть, чуть мягче, чем пластмасса, скорее, как замерзший пластилин или зачерствевшее тесто для пельменей. Не спрашивая разрешения, пигмей стащил у Михаила с шеи бечевку с каким-то амулетом и продел бечеву сквозь куклу.
- Сегодня спать с ней. – перевели нам Жермен и Ричард. – Потом хранить или выбрасывать. Как захочешь. Я говорил, если тебе станет опять плохо, то ты три раза проткнешь ЕЁ и сразу выздоровеешь. А враг умрет.
Миша растерянно молчал.
- Пойдем, поговорим… - тронул приятеля за плечо Андрей.
Мужчины отошли к краю поляны.
- Миш, ты не думал, что твоя болезнь это совсем не грипп?…
- Думал, Андрюха. Но если честно, очень бы хотелось верить, что я ошибаюсь.
- Ты же понимаешь, что в случае, если наши с тобой подозрения верны, то с момента заражения, точнее, первого приступа, прошло уже непозволительно много времени.
- Хочешь сказать, что я уже необратимо наполнен этими проклятыми плазмодиями?
- Именно. И у нас на счету буквально каждая минута.
- И какие будут предложения?
- Завтра с утра и все последующие часы не отвлекаться ни на какие ладушки, съемки, экскурсии, фотосессии и т.п. Максимально быстро добираться до Нолы и до Йокодумы. Искать нормальный госпиталь.
- Ты прав. Не дай Бог, конечно. Но если ты все-таки прав, то до следующего приступа у нас есть дня два или полтора…. Я дам тебе знать, когда опять начнется.
- Хорошо. Я буду следить, и сам обо всем позабочусь.
- Давай пока нашим ничего не говорить. Как ты думаешь, еще кто-то догадался?
- Надеюсь, что нет. Если только Ричард…. Но ты же не скулишь, не ноешь, в панику не впадаешь, то есть ведешь себя не типично.
- Эх, брат, как же не хочется помирать, да еще и так глупо…. Веришь? Хрен им, этим мерзким тварям. Слово-то какое… Плазмодии… Сволочи одноклеточные…. Но я без боя не сдамся.
- Я тоже в этом абсолютно уверен. Как думаешь, может шарахнуть ударную дозу лариама?
- Не знаю. Но давай лучше не рисковать.
- Мальчики! Смотрите, смотрите! – зазвенел в тишине звонкий голос Виктории. Она стояла на противоположном конце поляны и восторженно вглядывалась в непроницаемую мглу. – Это что, опять гнилушки?
Где-то далеко-далеко, почти у горизонта, в небольшой котловине, в которую вел холм, на котором мы разбили лагерь, светились десятки желтоватых огоньков. Сердце защемило, а на глаза невольно навернулись слезы…
- Нет, Викусь, это не гнилушки. Это Нола. Это уже НАШ мир и его огни.
- Так чего же мы остановились? Они же совсем рядом? Стоило чуть-чуть пройти, и ночевали бы уже в нормальных условиях, возможно, даже ванну бы нашли!
Мы оглянулись на Рича и Сашу, которые крутили в руках навигатор:
- До Нолы по прямой - полтора километра, а через лес, да вокруг болот - шестнадцать с половиной. Но не грустите. Завтра уже будем дома…
Удивительное дело. В диких джунглях, даже таких прекрасных, как лес Давы, маленькая цивильная деревня казалась для всех родной и знакомой и слово «дома» никого не покоробило.
И только двое из нас ждали этой встречи с особенным нетерпением….