О ПОЭЗИИ ЕВГЕНИЯ ОБЖАРОВА
«Drum, da gehaeuft sind rings
Die Gipfel der Zeit, und die Liebsten
Nah wohnen, ermattend auf
Getrenntesten Berge…»
«…Кругом громоздятся
вершины времени
и любимые живут поблизости,
изнурённые разлукой,
на скалах…»
Ф. Гёльдерлин «Патмос»
…Физик по образованию, лирик по призванию Евгений Обжаров знает толк в противоречиях, антиномиях и парадоксах мироздания. Язык поэзии соединяет и сталкивает противоположные понятия. В его поэзии сопрягаются «далековатые идеи» — числа и образы.
Это сопряжение несоединимого создаёт эффект напряжения как если бы соединять магниты одинаковыми полюсами. Как физик он понимает, что это невозможно, а как поэт, предающийся весёлому ребячеству, увлечённо забавляется этим приёмом.
Отталкивание и притяжение — вот векторы его слова. На этом приёме строится его образ мира. Физика, поэзия и религия — три способа, три инструментария познания законов бытия задействованы им равнозначно и равноценно. Разум и сердце соединяются в любви и вере. Он восходит на гору Небо, откуда пророк Моисей оглядывал — перед смертью — дарованные Богом земли, и отпускает на волю рыбок — чувство нежности и любви к миру, и созерцает их мерцающий свет, ускользающий в космосе. Свет — одно из важных слов в его словаре.
Его лирическое сознание не вытеснено за круг мира, как бывает у романтических поэтов, оно является сокровенной частью этого мира, его неотъемлемой частицей.
Две цитаты: «Жизнь разольется песней со всех сторон,/ которую звездная тишина/превращает в сон», и «Все зыбко. / Есть только морской водоем. / И все, что хранит отражение в нём».
Прочность и зыбкость бытия — параметры равновесия, как два крыла, как два весла продвигают человека-странника в поэзии Евгения Обжарова не в мертвенную пустыню дурной бесконечности, куда упадает испуганный разум некоторых русских поэтов постмодернистского толка, а в вечность бытия. Эта вечность каким-то образом сопрягается у него с забвением.
Стих его порой как сланец: крошится, слоится на стихотворные фрагменты или отдельные слова, которые становятся равнозначными стихотворной строке. Ломкость стиха свидетельствует о хрупкости жизни. И порой поэту кажется, что жизнь куда-то проходит — как «сон», как «стон», как «боль», как «песня». Впрочем, у жизни будет много синонимов. «Соль» — один из них.
Мысль о том, куда же она проходит, точит сознание поэта, как «червячок». Всё-таки это мысль, и она становится внутренним двигателем его стихотворчества. Пока мысль делает свою незаметную работу, его чувство порой пребывает в растерянности. Именно оно расслаивает его стих. В россыпи слов и строк, будто в осыпи камней не всегда удаётся представить величественную гору, по которой, возможно, восходили библейские пророки. Теперь туристы и паломники. Пусть имя этой горы будет Бытие.
Название книги «Гора Небо» восходит к эпизоду из Пятой книги Моисеева, из Второзакония: «И взошёл Моисей с равнин Моавитских на гору Нево, на вершину Фасги, что против Иерихона, и показал ему Господь всю землю Галаад до самого Дана, и всю землю Неффалимову, и всю землю Ефремову и Манасиину, и всю землю Иудину, даже до самого западного моря, и полуденную страну и равнину долины Иерихона, город Пальм, до Сигора».
Нево — означает Гора на иврите. Стала именоваться «Небо». Как видим, горизонт души лирического героя Евгения Обжарова обнаруживается в небесах. Этот вектор является стержневым в его мироустройстве. Он не позволяет разрушать разум и тело, расшатываться его лодке бытия в волнах физической энтропии, «волнующейся в бесконечность» согласно Второму закону термодинамики.
В поэзии Евгения Обжарова соседствуют две стихии — твердь и вода. Твердь — это и камень, и город, и гора… Вода — это всегда море... Город у моря — Владивосток. Не названный нигде по имени, образ этого ещё юного русского города, так непохожего ни на один русский город, как спасительный якорь, зацепленный за берега Тихого океана уже исчезавшей российской империи, всегда узнаваем. Этот образ представлен как в приметах отдельных строф, так и в стихотворениях.
Этот город — как сонет
на странице белопенной,
где причальный парапет
дышит в темечко вселенной.
Я по городу пройду.
Облечу я пешеходом
эту родинку-звезду
на сырой щеке восхода.
И нельзя любить чуть-чуть.
Как на Троицу в соборе —
только по уши нырнуть
в это каменное море.
Здесь, в этом городе, Евгений Обжаров начинался как поэт. Он был одним из зачинателей дальневосточного поэтического движения «Серая Лошадь» в начале девяностых годов, которая вошла в помещение местного Союз советских писателей как дар хитрых данайцев, обманувших троянцев. Их музой, однако, была не прекрасная Елена, а муза иронии.
Евгений Обжаров успел войти в антологию «Сто лет Приморской поэзии» одним стихотворением: «Не гуашь, не акварели…». Мне жаль, что автор убрал в нынешней публикации эпиграф из стихотворения приморской поэтессы Валентины Андриуц: «…Дай мне чистый лист!/ Дай мне карандаш простой!».
В биобиблиографических сведениях этой антологии об авторе сказано: «… родился 10 декабря 1966 года во Владивостоке. Стихи пишет с 1984 года. В 1990 году окончил Московский физико-математический институт по специальности «прикладная математика» и т.д.»
Весёлый человек с трагической судьбой Николай Олейников иронически живописал в «Самовосхвалении математика» русский феномен, когда в поэзию приходят люди абстрактного мышления. «Таракан, и звезда, и другие предметы — / Все они знаменуют идею числа. / Свечи, яблоки, гвозди, портреты — / Всё, что выразить в знаках нельзя».
Прежде поэты говорили о неизречённом слове, Николай Олейников высказался о «числе неизречённого» во «Фрагментах». Мне кажется, Евгению Обжарову более чем кому-либо из поэтов даровано размышлять в будущих стихах о неизречённости и образа, и числа. «Мои числа — не цифры, не буквы, / Интегрировать я их не стал: / Отыскавшему функцию клюквы / Не способен помочь интеграл». И кстати, в аристотелевской поэтике поэзия и математика в равной мере отражают законы бытия.
С тех пор как Евгений Обжаров перебрался в литературную метрополию, в стихах его чаще стали звучать иронические и пародийные интонации и мотивы. Иногда кажется, что это дань поэтической моде или манере поэтов одного круга. Поэты, конечно, отбрасывают друг на друга тень, как деревья в лесу, но у каждого, разумеется, своя жизненная энергия тянуться к свету.
Книга стихотворений «Гора Небо» для поэта является итоговой его творческих устремлений за последние три десятилетия. Строгий авторский отбор и композиционная расстановка стихотворений действительно работают на очень-очень трудный жанр «поэтической книги». В ней звучит музыка — и стиха, и души, и самой жизни. Гармония же не означает отсутствие царапающих наши чувства нот. Я жалею о том, что книга, зародившись во Владивостоке, выходит в столице. Не будем забывать, откуда родом эта книга. Она выходит в то время, когда ей настал срок.
Пожалуй, скажу напоследок: по моим наблюдениям его мироощущению жизни соответствовала бы скорей всего классическая форма стихотворения. В ней он чувствует себя органичней, нежели в современном ухабистом стихотворчестве. Мы видим, что Евгений Обжаров ходит разными тропами. Дорогой свободного стиха ходят бесстрашные люди.
Не знаю, пойдёт ли он дорогой поэтического релятивизма — подъёмов и спусков, обвалов и скольжений, обнаруживая разные ракурсы зрения, или он выберет прямой проторенный другими паломниками путь к известным вершинам.
Однако напомним слова одного современного поэтического мыслителя, не устававшего говорить, что самая высокая вершина в горной цепи Бытия — это гора Забвения. Иначе говоря, в связи с выходом этой книги, я хотел бы задать читателю ещё один вектор прочтения — в ту сторону, где поэзия встречается с мышлением, где поэзия становится самим мышлением.
Каждый выбирает свою вершину. Высота этой вершины измеряется силой духа. Дух же может возвыситься и в пустыне, где глазу не за что зацепиться. Книга «Гора Небо» стала восхождением автора на свою гору. У Сартра, размышляющего о бытии и ничто, я прочитал: «Это гора, по которой я взбираюсь, является мной в той степени, в какой я её покоряю. И, когда я нахожусь на её вершине, которую я ’приобрёл’ ценой этих самых усилий, этот обширный вид на долину и окружающие высоты — всем этим являюсь я; панорама — это я, расширенный до горизонта, так как она существует только посредством меня, только для меня…»
Цитата эта приведена не для комплимента, а чтобы вызвать сомнение. Если для романтического поэта сказать так в некоторой степени оправдано, то для мыслителя было бы, вероятно, сомнительно, ибо хвастливо.
Исконная нужда, исконная забота поэта в том, чтобы мыслить. Мыслить то, что скрывается, в тени забвения, значит совершать своё восхождение. Не будем же терять доброго юмора на этом коварном пути, ведь любимые живут поблизости.
Александр Белых
https://www.facebook.com/profile.php?id=100001725951364