Общество "Поэты России" выпустило в свет первый сборник серии "Антология современной русской поэзии" - "Поэзия Северной Пальмиры". В книге представлены работы питерских поэтов Рахмана Кусимова (Кукурме), Антона Прозорова, Александра Ланге, Владимира Плющикова, Клавдии Смирягиной-Дмитриевой, Ирины Мельник (Летящая над Дебаркадером), Светланы Романовой (Товарищ Мяузер), Ольги Королёвой, Ирины Тульской, Владимира Репина, Веры Ермак (Алины Марк), Романа Ляпкова (Луарвик Луарвик), Ларисы Махоткиной. В книге использованы цветные иллюстрации фотографа Дмитрия Бакулина.
Издание книги осуществлялось за счет Общества "Поэты России". Авторы сборника получат по 5 бесплатных экземпляров книги.
Книга изготовлена в твердом переплете на мелованной бумаге и полностью цветная.
На этой страничке - мои стихотворения, вошедшие в этот сборник.
Стрельчиха
Стрельчиха караулила зарю, синицею застыв оцепенелой: ей утром обещали выдать тело, подвешенное в пыточной на крюк, обрубленное катом неумелым и брошенное сверх сырых дерюг.
Соколик, разве был он виноват? Опутали царевнины посулы,она их, горемышных, всколыхнула…
Мол, каждый будет волен и богат. Да дух стрелецкий требовал разгула… Вот сдуру и ударили в набат.
Детишки на подворье у кумы. Наплакались, меньшому только годик, одела впопыхах не по погоде. Куда податься, кто возьмёт внаймы? Всё сгинуло, беда одна не ходит. Увидим ли теперь конец зимы?
Стрельчиха караулила зарю. Но кровью напоённое светило, упавшее за кромку, как в могилу упившийся до чёртиков бирюк, на небе появляться не спешило – оно давало выспаться царю.
А царь не спал. Зарывшись с головой в лавандовую немкину перину, всё видел и не мог прогнать картину: Матвеева на копьях над толпой, за матушку убитого невинно, раззявленные рты, да бабий вой.
Сестра. Змея. Родная кровь. Сестра. С тяжёлыми мужицкими шагами, искусно раздувающая пламя, забывшая про бабий стыд и срам, играющая пешками-стрельцами. Так выжечь зло! Пора. Давно пора.
И Софья в Новодевичьем не спит, последние надежды провожая. Навек замкнулась клетка золотая. Какой позор? Какой девичий стыд? Повисла жизнь на ниточке у края. Монашеский клобук и мрачный скит.
Она ли затевала эту прю? А братец рвался к трону, как волчонок, настырный и припадочный с пелёнок. Пригрел вокруг себя рваньё, ворюг.
А ей смотреть из окон на казнённых…
……………………………………………………….
Стрельчиха караулила зарю…
***
Розовое пальто
По улице задумчиво и грустно шагала лошадь в розовом пальто, надев поверх зелёного бурнуса кокетливое в рюшах решето. А ей навстречу свежий летний ветер бросал обрывки содранных афиш, и кошки, те, что знают всё на свете, сочувственно смотрели с низких крыш. Какой-то любопытный иностранец на мыльницу снимал её наряд, мальчишки танцевали глупый танец, выкрикивая что-то невпопад. Брела под эти выкрики кобыла, и жалости, и смеху вопреки. Она сегодня утром наступила на розовые старые очки. И шла туда, где в створе узких улиц под пение ликующих цикад сумеет посмотреть без слёз, не жмурясь, на розовый торжественный закат.
***
Рассказ соседки
Это стихотворение написано под впечатлением
от книги замечательного писателя Владислава Крапивина
"ПРОХОЖДЕНИЕ ВЕНЕРЫ ПО ДИСКУ СОЛНЦА"
Дело было в мае, было жарко. Я тогда рожала в первый раз. В клинике сказали: "Перестарка! Наблюдаться будете у нас." Я и наблюдаюсь. Раз в неделю, по жаре, живот на нос полез, к ним катаюсь. Надо, в самом деле, знать, как прибавляется мой вес. Как-то раз на людном переходе закружилась сильно голова. Я тогда при всём честнОм народе на асфальт не грохнулась едва. Точно потеряла бы ребёнка - удержаться не хватало сил, но какой-то беленький мальчонка вдруг меня под локти подхватил. Нос курносый, синие кроссовки, на штанине - свежая дыра. "Как тебя зовут?" Ответил: "Вовка. Ну, Вы дальше сами. Мне пора." И поднялся над проезжей частью, лишь разок подпрыгнул на бегу. Вот, осталось пёрышко на счастье. Я его для сына берегу.
***
Тише, девочка...
«Мёрзнет девочка в автомате» (с)
А. Вознесенский
« Простите, Вы не могли бы позвонить и позвать к
телефону одного человека?»
(реальная встреча на улице)
Что ты, девочка, не дрожи, не ломай голубые пальцы. Это просто старуха-жизнь полотно небелёной лжи растянула на старых пяльцах. Он тебе, говоришь, не лжёт, просто вас разлучили люди. Ах ты, милая, знать бы брод, ломок первый осенний лёд, а тепла до весны не будет.
Кто его караулит? Мать? Ну, давай телефонный номер. Как назвать его, как позвать?...
Мне сказали:
- Исчезни, б***, он для вас, потаскушек, помер.
Тише, девочка, не дрожи. Это поле – не поле битвы. Значит, больше не ворожи, спрячь подальше свои ножи, иглы, игры, таблетки, бритвы. Умер, стало быть – хорони! Проживи эту боль, как ломку. Знаешь, годы летят, как дни. Ты за шкирку себя возьми, ты – сама для себя соломка.
Ты – сама для себя вокзал, самолёт и дорога в небо. Ты забудь всё, что он сказал, губы, руки, его глаза. Ты реши, что он просто не был. Слёзы, девочка, не в цене. И цена у любви иная.
Он придёт. И не раз. Во сне.
Ты поверь, дорогая, мне. Потому что я знаю.
Знаю.
***
В.Д.
В медном подсвечнике сальная
Свечка у няни плывет...
Милое, тихо-печальное,
Все это в сердце живет... (с)
И. Анненский. «Сестре»
Ночь кудель сонливо тянет, перематывая дали,
заполняет сном корзинку, на скамеечку присев.
Под пушистыми кистями вижу кружево педали
и литые буквы «Зингеръ» на чугунном колесе.
По зелёному жаккарду бродят уличные тени,
звон последнего трамвая вязнет в плотных облаках.
И мурлычет песни барда наш приёмничек настенный,
сам себя перебивая позывными Маяка.
Стол, ночник, на гриб похожий, две кровати по соседству,
между ними дверь в кладовку, пола узкая межа.
Сладко-сладко, не тревожась, спит твоё смешное детство,
сдвинув узенькие бровки, мишку бережно прижав.
Спи, малыш, пока мы вместе. Сон с годами всё короче.
Жизнь таких узлов навяжет без раздумий и стыда!
Пусть тебе послужит вестью нежность этих междустрочий.
Может быть, прочтёшь однажды. Может, вспомнишь иногда…
***
Замостье
Деревне Замостье мощёные улицы
Не снились ни в трезвости, ни с бодуна.
Слепые окошки застенчиво жмурятся.
Три дома. Два деда. И бабка одна.
Да старая ёлка с колючими иглами,
Да дуб у забора, коряв и дуплист.
От сырости доски пропеллером выгнулись,
На крыше болтается шиферный лист.
Но в красном углу под салфеточкой вышитой -
Шкатулка Пандоры новейших времён.
И охает горестно бабка - услышала,
Что снова с откоса спустили вагон.
А дед только, крякнув, сильнее сутулится,
Поправив усы заскорузлой рукой:
- И ладно, и пусть немощёная улица.
Зато вон - и ёлка, и дуб. И покой.
***
Возвращение
Я вступаю в берега коридора
где на каждой половице твой след
передёрнуты дверные затворы
бьёт навылет ослепительный свет
/я реку верни река
мне мои водовороты
диких пчёл лесные соты
с терпким мёдом первых встреч
шорох тёплого песка
одуванчик желторотый
в щели красного капота
не сумели уберечь/
сквозь витражное окно на портреты
смотрит выгоревший старый портрет
было лето лето падало в Лету
сквозь шуршанье опадающих лет
/мозаичное стекло
лак перил чужие взгляды
было ясно что не надо
длить касаться и дразнить
только время сквозь текло
спелым соком винограда
и звенела беспощадно
натянувшаяся нить/
в коридоре бродит сонное эхо
дремлет в коконе седой шелкопряд
не зови меня не надо не к спеху
мы успеем возвратиться назад...
***
Слово
если легкомысленно играть словами, то они становятся
чересчур податливы. ©
(Шекспир. Двенадцатая ночь)
слова произрастали просто так
высокие и стройные, как свечи
порой он их безжалостно калечил
колол, рубил, топил словами печи
и грелся сам, и грел своих собак
слова дождями падали с небес
несли прохладу, жажду утоляли
он в них купался, думая едва ли
куда они текли, куда впадали
какой ещё питали дом и лес
слова стучались странниками в дверь
отведав снеди, в путь пускались снова
он их не помнил, мало ли такого
не стоящего вздоха или слова
случается порой среди потерь
и день пришёл ударив наповал
из пустоты, блестя алмазной гранью
возникло слово, и цветки герани
осыпались навстречу увяданью
он принял дар
и крест на плечи взял.