Всматривался, остолбенев, в это лицо. Проносились огни станций метро, но я их не замечал. Ну что тут поделаешь, если взгляд не всемогущ – не может втянуть объект внутрь – стремительно, взахлеб, оставив лишь пустую идеальную оболочку, знак, похожий на иероглиф, на стилизованный рисунок птицы или зверя. Чуть курносый нос, высокий лоб, гладко зачесанные назад волосы, подбородок – ну почему взгляд не всемогущ? – а в розоватой белизне прорезаны отверстия, в которых поблескивает темная лава. Поглотить это лицо, и в то же время пусть оно останется на фоне весенней листвы, стен, волн, пусть плачет, смеется - каким было пятнадцать лет назад, каким будет через тридцать. Обладать. Здесь даже не вожделение. Как бабочкой, рыбой, стеблем травы, только тут еще больше тайны. Вдруг я понял – после стольких попыток дать названия этому миру могу лишь без конца повторять высокое, единственное признание, за границы которого не в силах пробиться: я существую – она существует. Соберитесь в толпы, орите, дудите в трубы, пляшите, рвите на себе одежду – вы лишь повторите это "существует!» К чему все страницы, тонны, библиотеки страниц, если это все тот же лепет, лепет того, кто зародился однажды в иле на отмелях океана? К чему все эти цивилизации под солнцем, красная пыль на распадках городов, пушки и танки в песках пустынь, ведь ничего не добавят они к звукам «существует»?
Она вышла на бульваре Распай. Я остался средь лавины существующих вещей. Бедная губка. Бедная оттого, что не может наполнить себя водой. Река, несчастная оттого, что отражения деревьев и облаков – это не облака и деревья.
с польского перевел Андрей Пустогаров
Оригинал:
ESSE
http://ibidem.blox.pl/2006/05/Czeslaw-Milosz-ESSE.html