у меня нет своего кабинета, я просто слоняюсь где-то,
где перепадает бесплатный ужин, а если потом завтрак - еще лучше!
но сегодня я добрался наконец до квартиры, включил свет,
и зашел в свой несуществующий кабинет,
а там, на столе псевдо-письменном сидит она -
незнакомая ЖЕН-ЩИ-НА
ноги скрещены, неестественно прямая спина,
смотрит на меня боковым взгядом, разрывающим сетчатку на части,
и начинает без всякого здрасьте:
сколько ты себя потратил, чтобы этот мир что-то значил?
а знаешь, что через 2 года все будет иначе
восприниматься, так зачем стараться?
может проще перейти на сторону похуизма,
знаешь, сколько людей в мире страдает
безо всякого экзистенционализма?
и ведь было бы тебе не так за них плохо,
если бы похуй.
поигрывая в худых пальчиках кольтом
рассказывала, как будто бы кто-то
кого-то бросал, сильно, громко и даже на полгода,
и что в октябре такая погода, что хочется лечь на дорогу-
и стать таким же мокрым и грязным, и мама строго
скажет: вставай, хватит играть!
а тебе уже тридцать пять
и память уже не пытается выбирать, что помнить,
а что стирать.
она поворачивает дуло ко мне:
я не собираюсь в тебя стрелять,
это не ограбление и не кража,
да черт бы с ним, он даже не заряжен!
она встает и подходит ближе:
скажи, ты читал ницше?
не находишь в нем ничего мерзкого?
он будто герой достоевского
из ненаписанного романа, правда?
что тебе ближе всего из канта?
много внутренней пустоты у камю,
приравнивания себя к нулю,
и у сартра в Nausee что-то было..
правда Антуан очень милый?
а тебя никогда не тошнило
от себя?
- ни разу,
и мне хочется ей рассказать,
что мы тоже герои рассказа
или даже стиха.
но она к этому глуха,
а мне хочется предположить,
что времени не бывает - нечем в общем-то дорожить,
если нет ни после, ни до - ни скоро, ни срочно,
если мы -заключенные между первой и последней строчкой.
впрочем,
кому это важно, она говорила уже про кино, про гондри и кустурицу
я пошел на кухню размораживать курицу.