/медитативная лирика/
В этой дороге теряли всё, что было,
Всё что будет,
Чего никогда не случится.
В этих краях крошились камни-сердца,
Срываясь с вершин, которым негде укрыться.
В этих приливах всегда было море сетей
Хладнокровною вереницей,
Это кольцо горизонта могло увести совсем,
Но только памяткой треснуло
На ноге нелетающей птицы.
Это небо всегда менялось -
Потому никогда никому не божилось,
Это небо осталось лазурным,
Потому что выше обиды милость.
И тысячи лет оно смотрит на мир в неприкрытом трансе,
А ты...
Сумел бы так высоко,
И таким же лазурным остаться?
Помнишь.
Было время, и ты был очарован грудным молоком тайностей,
И прибитым в потерянности,
И привязанным к слабостям.
Уверенностью, что умеешь летать выше хлеба,
Не выученной и забытой опасности,
но не дальше начинки собственной боли в том,
Что дано для радости.
Но так много времени до сострадания,
Тысячи жизней ...
И еще больше умственной отсталости,
Бамбуковых ростков - сомкнутых пальцев в прошениях о здравости,
Не полученных писем от причины и следствия...
Хотя бы в краткости,
Вытаптывания к себе самому жалости,
Настоек и эликсиров из следов животных и песен акына.
Но это ты сам давал всем надеждам одно и то же имя,
Не веря,
Что их как планет, нет давно и в помине.
Они были так высоко, не разберешь и поныне…
Но запали провалами
Под ребрами жесткости выстоянной скуластости…
Они развязали руки,
И сказали что ты - это ты.
И нет… это не странности.
И сердце твое все чаще и чаще торопится, и пропускает сильную долю.
Никто ни в чем не неволит,
Покуда внезапно ты не проснешься безглазым, глухим и немым незнакомцем,
Поющим всем,
Поющим собой,
Но чужими пальцами,
Что выбрал ты сам когда-то в заветности,
По краю не столь драгоценных внутренних чаш,
И в этой бедности
Оставит тебя докучный мираж.
И в щедрости этой
Ты ближе всего будешь к цели и месту:
К смирению и насилию божественной песни.
К тому, что всё здесь не вечно,
Но ты бессмертен.
И все что нужно -
Быть невидимым
В этом лазурном цвете…