1
Мировоззрение основывается на выборе тезиса или антитезиса в антиномиях Канта; такой выбор принципиально вненаучен, и потому мировоззрение не может быть научным.
2
Догматический системности Фихте и Гегеля противостоит внесистемное философствование Канта и Шеллинга. Кант преодолевает системность своим анализом, Шеллинг преодолевает ее своими интуициями.
3
"Научное мировоззрение" - противоречие в терминах. Мировоззрение начинается там, где кончается наука. Мировоззрение основывается на предпочтении одной из кантовских антиномий, каждая из которых недоказуема, то есть одинаково верна с научной точки зрения.
4
В антиномиях Канта великая ирония бытия.
5
Согласно Канту, Ding an sich есть непознаваемое, так как существует; если бы Ding an sich было проявлением или конструкцией сознания, оно не могло бы быть непознаваемым.
6
Категорический императив Канта был опровергнут смутным порывом гётевского Фауста, но категорический императив был объявлен сознанием, а смутный порыв – подсознанием, чтобы то и другое сошло на нет в заунывном, выхолащивающем противопоставлении.
7
Если кантовское “Ding an sich” – монада по Лейбницу или субстанциальный деятель, один субстанциальный деятель может судить о другом субстанциальном деятеле по себе, даже ничего о нем не зная, даже если он непостижим ни с какой другой точки зрения.
8
Поскольку мы по Канту ничего не знаем о вещи как таковой и при этом знаем, что есть мышление (иначе некому и не о чем было бы говорить), мы вправе и даже вынуждены полагать: вещь в себе мыслит.
9
Только вещь как таковая (вещь в себе) имела бы настоящие основания сказать: cogito ergo sum.
10
“Это чтобы стих-с, то это существеннейший вздор-с”, - говорит Смердяков, которого цитирует Иван Карамазов: “Да ведь это же вздор, Алеша, ведь это только бестолковая поэма бестолкового студента, который никогда двух стихов не написал”. Поэма о великом инквизиторе внушена Ивану Карамазову Смердяковым.
11
Канта восхищало звездное небо над ним, и нравственный закон в нем, а русский школьник возвратит карту звездного неба исправленной; русский лакей обращается ко Христу: “Мы исправили подвиг твой и основали его на чуде, тайне и авторитете... И мы сядем на зверя и воздвигнем чашу, и на ней будет написано: “Тайна”. Так лакей-идеолог представляет себе Грааль. “Нет, я никогда не был таким лакеем”, - восклицает Иван Карамазов, и, действительно, это он только отчасти, как Рене Генон и Юлиус Эвола; (“Эволюция марксизма”); традиция прослеживается отчетливо: русский школьник (студент), русский лакей, Великий инквизитор, Иуда, тоже по-своему исправлявший Христа, и, наконец, страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия... с длинным гладким хвостом, как у датской собаки.
12
Если закон по Канту – нечто формально человеческое, необоснованное никаким высшим благом, или эдипов закон досократиков, тогда и категорический императив – слишком человеческое, выкалывающее человеку глаза перед тем, как его уничтожить.
13
Канту чуждо чаянье Софии, а именно чаянье Софии Пифагор называл философией. Стихия Канта – критика несуществующего, уничтожающая разницу между несуществующим и существующим.
14
Даже не зная друг друга, Александр Поуп и Иммануил Кант не были бы друг другом друг без друга: чистый разум недоступен критике без «Опыта о человеке».
15
Кант – идеолог свифтовской Лапуты.
16
Органичность чужда Канту, ибо вещь как таковая вне восприятия и потому лишена органичности, а может ли органичность обладать притягательной силой органичности, если о ней известно, что она всего лишь феномен?
17
Кантовское «Ding an sich» не относится к вещам, о которых говорил Анаксимандр, ибо о нём нельзя сказать, что оно возвратится туда, откуда оно произошло, поскольку о нём нельзя сказать ничего.
18
Кант без маски – Кант в поисках Бога; маска Канта – Кант, при смерти нашедший Бога… или самого себя (быть может).