Как сельский незатейливый плетень
Изящней новомодного забора,
Так гордая шпалера - только тень
Ковра ручного, тканого не скоро.
Патина гобелену ни к чему.
Он сам - былого сомкнутые звенья.
И если он - ни сердцу, ни уму,
Своё не даст увидеть откровенье.
Он некрасив? Он груб? Шершав и сир?
Ты плохо смотришь! Отойди подальше.
Такой великой мощи эликсир
Не терпит приближения и фальши.
Его хранят и шёлк, и шерсть, и лён;
Он дух того, кто зла не убоялся.
Тот гобелен крестами осенён,
И, как иконы, ткач его касался.
Волшебна лицевая сторона,
А что с изнанки - лишь ткачу известно.
Содержит в равной мере всё она,
Добро и зло там место делят честно.
Все узелки, где нить была слаба,
Так тщательно и мастерски укрыты!
Содеянного цвета ворожба
В орнамент по кайме старинной свита.
И он, кто ткал, чьи пальцы чутко нить,
Что вплетена в изделие основой,
Ласкали и старались сохранить,
Сказал своё неслышимое слово.
Не властен над ковром старинным тлен,
Но лишь пока. Всё в мире преходяще.
Как жизнь свою, ткал мастер гобелен.
И ткал её до боли настояще.