Джон Уилмот, граф Рочестер (1647-1680). Сатира против Разума и Человечества
Основанное, до некоторой степени, на восьмой сатире Буало,
это известное стихотворение обязано также Гоббсу, Монтеню,
и традиции либертенства вообще.
Коль мог бы я (кто ныне человек,
И существо нелепое вовек),
Надеть, как дух, свободою мне данной
Любую плоть и облик взять желанный,
То стал бы псом, медведем, обезьяной, [5]
Но только не тщеславной тварью сей,
Гордящейся разумностью своей.
Измыслит он, хоть чувств имеет пять,
Шестое, чтобы те опровергать,
Надёжному инстинкту предпочтёт [10]
Он разум, заблуждения оплот,
Тот разум, «ignis fatuus» души,
Что, чувства позабыв, бредёт в глуши
Среди опасных топей непролазных,
Сквозь тернии своих ошибок разных. [15]
Ползёт поборник разума с трудом
На горы сумасбродств в мозгу своём;
Об мысль споткнувшись, словно о вериги,
Летит в сомненья море он, где книги
Ему дают возможность средь глубин [20]
Плыть в пузырях учений и доктрин.
В надежде свет настигнуть на просторе,
Химера пляшет в его мутном взоре,
И тянет к вечной ночи на изморе.
И дружно старость с опытом ведут [25]
Его до гроба, чтоб он понял тут:
Хоть в поисках он долгих исстрадался,
Всю жизнь свою наивно заблуждался.
Разумный механизм – среди дерьма,
А так гордился остротой ума. [30]
Он пойман спесью, как простак – жульём,
Чтоб жалким стать в желании своём.
Он счастье губит мудростью в стремленье
Познать весь мир, отвергнув наслажденье.
И тщетно остроумие его – [35]
Довольствовать собою большинство.
На умников глядят, как на б***ей,
Попользуют и гонят из дверей.
Хлыщи уйдут – сомненья остаются,
Пугая нас, что горести вернутся. [40]
Опасное оружье – остряки,
Их любят, восхищаясь, дураки,
Кого влекут губительные басни;
Но к остроумцам нет у нас приязни,
Ведь вся их злость исходит из боязни. [45]
Решился кто-то из святых отцов
Испытывать меня. Сэр, я готов!
Быть может, коль одобрите в раздумье
Вы строки против язвы–остроумья,
Его я оценю; но в сей заботе [50]
Не будьте строги Вы к моей работе.
Возможно, муза бедная моя
Пригодна к ней, ведь исстрадался я
От остроумья, и ему судья.
Я бичевал его, как только мог, [55]
Но Вы мне – стой! – сказали как знаток,
Чтоб повернуть чернил моих поток:
«Ваш гневный скудный ум толкнул опять
Вас Разум с Человечеством ругать.
О, человек! Ведь Небом только он [60]
Бессмертною душою награждён.
Его Творец наш создал потому
По образу, подобью Своему
И дивной плоти яркий разум дал,
Чтоб человек всех тварей выше стал. [65]
Ведь разум, окрыляя нас, даёт
Вне ощущений нам свершить полёт
В познанье тайн, постигнув дерзновенно
Просторы пламенеющей вселенной,
Небес и Ада изучить глубины, [70]
Надежд и страхов выяснить причины».
Вскричал я, мы об этом узнаём,
Читая Ингело занятный том,
Труд Патрика, иль Сиббса монологи,
Но разум презираю я в итоге: [75]
Сей дар волшебный – просто медный грош,
В нём бесконечность мира не найдёшь,
Жизнь разума – короткий бурный миг,
Он вечности блаженной не достиг.
Он суетный виновник всех сомнений: [80]
Создавши тайны, их находит в рвенье,
Наполнив скопом мыслящих глупцов
И школы, и бедламы городов.
Летит на крыльях разума пьянчуга
Познать предел божественного круга – [85]
Вот так натёршись мазью заговорной
Летает ведьма старая проворно.
У этой власти высшей и незримой
Дела нелепы и невыполнимы,
Из-за неё мудрец, что сир и гол, [90]
Простору мира бочку предпочёл.
И ныне есть магистры, чей удел,
Лишь мыслить, но никчемные для дел;
Ведь мысль дана руководить делами,
Нет действия – абсурдны мысли сами. [95]
Деяние приносит нам удачу,
И тот осёл, кто думает иначе.
Пока я ложь суждений поношу,
Мой разум прав, и я ему служу:
Он познаёт все через восприятье, [100]
Добра и зла дарует нам понятья
И волей ограничивает страсть,
Чтоб в злодеянье грешное не впасть.
Ваш разум – путы, мой – творец услады,
Ваш разум губят страсти без пощады, [105]
Мой разум друг мне, ваш – утратил честь,
Он морит голодом, а мой даёт мне есть.
Ваш – дразнит аппетит вам всякий раз,
Но пища говорит: «Который час?»
И в этом сэр, отличье, а не блажь, [110]
Не истинный хулю я разум – ваш.
Для всех мой разум истинный – колючка,
Так защитите Вы его от взбучки.
Он горд, и философией идей,
Звериными по сущности своей, [115]
Он мудрецов-бездельников умней.
Те существа мудры на самом деле,
Кто верным средством достигает цели.
Коль джолер лучше зайцев убивает,
Чем стулья Мерс в комиссиях меняет, [120]
В юстиции охотничья собака
Была б мудрей политика, однако.
Разумней становясь из века в век,
Природу улучшает человек,
Чьи принципы верны и благородны, [125]
Чьим нравам доверяли б Вы свободно.
Так дайте мне решение своё:
Кто ниже, человек или зверьё?
Зверь зверя ест, клюёт и птица птицу,
Но злобный человек предать стремится, [130]
Зверь ради пищи должен убивать,
Но люди люты – рать сражает рать.
Даны природой когти и клыки,
Чтоб голод зверя не зажал в тиски.
Но дружбой, смехом, похвалой, объятьем, [135]
Жизнь человек испортит даже братьям,
Он сам себя ведёт к большой беде,
Забавы ради, но не по нужде.
За клёв иль самку бьётся даже птаха,
Но человек вооружён из страха, [140]
И сам, боясь меча не напоказ,
От страха предаёт он каждый раз.
Обычный страх – источник каждой страсти –
Кичится честью, славою и властью,
Той властью, у которой в рабстве он; [145]
Лишь для неё он смел и исступлён;
Лишь для неё он составляет планы,
Он щедр, и добр, и вежлив неустанно,
И, надевая маску мудреца,
Он действует с притворством без конца. [150]
Но жизнь его страдальчески скучна,
И жалким лицемерием полна.
Так вот в чём суть идеи этой, право,
Где слиты мудрость, власть его и слава:
Свершает человек добро и зло [155]
От страха, чтоб несчастье не пришло.
Взяв славу, жить он хочет безопасно,
И в храбрости он трус, мне это ясно.
Быть честным – здравым смыслом пренебречь:
Лишь плут себя сумеет оберечь. [160]
Коль думаете Вы, что так чудесно
Средь шулеров играть стремиться честно,
Вас уничтожат.
И репутацию Вам правдой не спасут,
Все плуты тут же крикнут: «Вы есть плут!» [165]
Тот будет оскорблён и угнетён,
В злодействе кто не будет уличён.
Вот, сэр, в чём суть природы человека:
Все трусы и мошенники извека.
Ведь лжив, как видим мы, не сам предмет, [170]
Подход к нему различен – вот ответ.
Вся сущность нашей темы обсужденья:
«Кто больший жулик с самого рожденья?»
С негодованьем я швырнул сатиру,
Свой правый иск, в надменный облик мира, [175]
Что дарит нас в тщеславье неустанном
Свободой ложной и святым обманом,
И лжёт своим рабам, чтоб стать тираном.
Но коль в Суде, столь правом, есть судья
(Хоть правых судей там не видел я), [180]
Кто свой подхалимаж направит вспять –
Не угнетать и бить, но защищать
(Ведь лесть, чья суть – фальшивые понятья,
Налог с того несчастного занятья);
Коль Вы найдёте честного во власти, [185]
Чей хладный ум закабаляет страсти,
Кто двигает политику свою,
Дабы страну поднять, а не семью,
Пока он не берёт, чтоб жить в достатке,
Тайком через друзей продажных взятки – [190]
Найдётся ль и священник с верой в Бога,
Кому вероучение подмога?
То не надутый гордостью прелат,
Кто, порицая грех, сулит нам ад,
Чья проповедь от зависти притворна, [195]
И в дерзком красноречье непокорна,
Чтоб ум и королей бранить упорно.
То не бесстыжий клан, чьё достиженье
В обжорстве, спеси, алчности и лени,
Кто жаждет благ, благую жизнь браня, [200]
И в искрах похотливого огня
Блуд с жёнами творит день изо дня:
Годов так через двадцать гордый взгляд
С высокой бросив кафедры, узрят
Они своих (все полприхода) чад. [205]
То не старик-епископ бестолковый,
Чтоб взять в совете власть на всё готовый,
Фат величайший в восемьдесят лет,
Любитель пустяков, кто, выйдя в свет,
Как юный шут, расхваливает бурно [210]
Своих любовниц и наряд мишурный.
Но это кроткий, честный человек,
Кто, наставляя нас, бежит от нег,
Чья набожность докажет нам, что он
Один в святые тайны посвящён. [215]
Коль на земле есть муж подобный Богу,
Я отрекусь от критики. Ей богу!
Святыни тех достоинств я почту,
С народом их законы предпочту.
Ведь человек от человека (верю) [220]
Всё ж отличён сильнее, чем от зверя.
6-7 Ссылка на Аристотеля, который сказал, что «Человек есть разумное животное».
12 ignis fatuus — (лат.) блуждающий огонек (перенос.) обманчивая надежда
73-74 Натаниэль Ингело, автор романа «Бентиволио и Урания»,
Симон Патрик, автор «Притчи о Пилигриме», и Ричард Сиббз –
популярные авторы религиозных работ.
90-91 Речь идёт о Диогене Синопском, ярком представителе кинической
философии, который жил в бочке, доказывая этим свой аскетизм.
119 Джолер – охотничья собака (гончая) с мощной челюстью.
120 Сэр Томас Мерс (1634 - 1715) – английский политик,
член Палаты Общин между 1659 и 1710 гг.
A Satyr against Reason and Mankind
By John Wilmot, Earl of Rochester
Were I (who to my cost already am
One of those strange, prodigious 1 creatures, man)
A spirit free to choose, for my own share
What case of flesh and blood I pleased to wear,
I'd be a dog, a monkey, or a bear, [5]
Or anything but that vain animal,
Who is so proud of being rational. 2
The senses are too gross, 3 and he'll contrive
A sixth, to contradict the other five,
And before certain instinct, will prefer [10]
Reason, which fifty times for one does err;
Reason, an ignis fatuus 4 of the mind,
Which, leaving light of nature, sense, behind,
Pathless and dangerous wand'ring ways it takes
Through error's fenny bogs and thorny brakes; [15]
Whilst the misguided follower climbs with pain
Mountains of whimseys, heaped in his own brain;
Stumbling from thought to thought, falls headlong down
Into doubt's boundless sea where, like to drown,
Books bear him up awhile, and make him try [20]
To swim with bladders 5 of philosophy;
In hopes still to o'ertake th' escaping light;
The vapour dances in his dazzling 6 sight
Till, spent, it leaves him to eternal night.
Then old age and experience, hand in hand, [25]
Lead him to death, and make him understand,
After a search so painful and so long,
That all his life he has been in the wrong.
Huddled in dirt the reasoning engine 7 lies,
Who was so proud, so witty, and so wise. [30]
Pride drew him in, as cheats their bubbles 8 catch,
And made him venture to be made a wretch.
His wisdom did his happiness destroy,
Aiming to know that world he should enjoy.
And wit was his vain, frivolous pretense [35]
Of pleasing others at his own expense.
For wits are treated just like common whores:
First they're enjoyed, and then kicked out of doors.
The pleasure past, a threatening doubt remains
That frights th' enjoyer with succeeding pains. [40]
Women and men of wit are dangerous tools,
And ever fatal to admiring fools:
Pleasure allures, and when the fops escape,
'Tis not that they're beloved, but fortunate,
And therefore what they fear, at heart they hate. [45]
But now, methinks, some formal band 9 and beard
Takes me to task. Come on, sir; I'm prepared.
"Then, by your favor, anything that's writ
Against this gibing, jingling knack called wit
Likes me 10 abundantly; but you take care [50]
Upon this point, not to be too severe.
Perhaps my muse were fitter for this part,
For I profess I can be very smart
On wit, which I abhor with all my heart.
I long to lash it in some sharp essay, [55]
But your grand indiscretion bids me stay
And turns my tide of ink another way.
"What rage ferments in your degenerate mind
To make you rail at reason and mankind?
Blest, glorious man! to whom alone kind heaven [60]
An everlasting soul has freely given,
Whom his great Maker took such care to make
That from himself he did the image take
And this fair frame in shining reason dressed
To dignify his nature above beast; [65]
Reason, by whose aspiring influence
We take a flight beyond material sense,
Dive into mysteries, then soaring pierce
The flaming limits of the universe,
Search heaven and hell, Find out what's acted there, [70]
And give the world true grounds of hope and fear."
Hold, mighty man, I cry, all this we know
From the pathetic pen of Ingelo;
From Patrick's Pilgrim, Sibbes' soliloquies, 11
And 'tis this very reason I despise: [75]
This supernatural gift, that makes a mite
Think he's an image of the infinite,
Comparing his short life, void of all rest,
To the eternal and the ever blest;
This busy, puzzling stirrer-up of doubt [80]
That frames deep mysteries, then finds 'em out,
Filling with frantic crowds of thinking fools
Those reverend bedlams, colleges and schools;
Borne on whose wings, each heavy sot can pierce
The limits of the boundless universe; [85]
So charming ointments make an old witch fly 12
And bear a crippled carcass through the sky.
'Tis this exalted power, whose business lies
In nonsense and impossibilities,
This made a whimsical philosopher [90]
Before the spacious world, his tub prefer, 13
And we have modern cloistered coxcombs who
Retire to think 'cause they have nought to do.
But thoughts are given for action's government;
Where action ceases, thought's impertinent: [95]
Our sphere of action is life's happiness,
And he that thinks beyond, thinks like an ass.
Thus, whilst against false reasoning I inveigh,
I own 14 right reason, which I would obey:
That reason which distinguishes by sense [100]
And gives us rules of good and ill from thence,
That bounds desires, with a reforming will
To keep 'em more in vigour, not to kill.
Your reason hinders, mine helps to enjoy,
Renewing appetites yours would destroy. [105]
My reason is my friend, yours is a cheat;
Hunger calls out, my reason bids me eat;
Perversely, yours your appetite does mock:
This asks for food, that answers, "What's o'clock?"
This plain distinction, sir, your doubt secures: [110]
'Tis not true reason I despise, but yours.
Thus I think reason righted, but for man,
I'll ne'er recant; defend him if you can.
For all his pride and his philosophy,
'Tis evident beasts are, in their own degree, [115]
As wise at least, and better far than he.
Those creatures are the wisest who attain,
By surest means, the ends at which they aim.
If therefore Jowler finds and kills the hares
Better than Meres 15 supplies committee chairs, [120]
Though one's a statesman, th' other but a hound,
Jowler, in justice, would be wiser found.
You see how far man's wisdom here extends;
Look next if human nature makes amends:
Whose principles most generous are, and just, [125]
And to whose morals you would sooner trust.
Be judge yourself, I'll bring it to the test:
Which is the basest creature, man or beast?
Birds feed on birds, beasts on each other prey,
But savage man alone does man betray. [130]
Pressed by necessity, they kill for food;
Man undoes man to do himself no good.
With teeth and claws by nature armed, they hunt
Nature's allowance, to supply their want.
But man, with smiles, embraces, friendship, praise, [135]
Inhumanly his fellow's life betrays;
With voluntary pains works his distress,
Not through necessity, but wantonness.
For hunger or for love they fight and tear,
Whilst wretched man is still in arms for fear. [140]
For fear he arms, and is of arms afraid,
From fear, to fear successively betrayed;
Base fear, the source whence his best passions came:
His boasted honor, and his dear-bought fame;
The lust of power, to which he's such a slave, [145]
And for the which alone he dares be brave;
To which his various projects are designed;
Which makes him generous, affable, and kind;
For which he takes such pains to be thought wise,
And screws his actions in a forced disguise, [150]
Leading a tedious life in misery
Under laborious, mean hypocrisy.
Look to the bottom of his vast design,
Wherein man's wisdom, power, and glory join:
The good he acts, the ill he does endure, [155]
'Tis all from fear, to make himself secure.
Merely for safety, after fame we thirst,
For all men would be cowards if they durst. 16
And honesty's against all common sense:
Men must be knaves, 'tis in their own defence. [160]
Mankind's dishonest; if you think it fair
Among known cheats to play upon the square,
You'll be undone.
Nor can weak truth your reputation save:
The knaves will all agree to call you knave. [165]
Wronged shall he live, insulted o'er, oppressed,
Who dares be less a villain than the rest.
Thus sir, you see what human nature craves:
Most men are cowards, all men should be knaves.
The difference lies, as far as I can see, [170]
Not in the thing itself, but the degree,
And all the subject matter of debate
Is only: Who's a knave of the first rate?
All this with indignation have I hurled
At the pretending part of the proud world, [175]
Who, swollen with selfish vanity, devise
False freedoms, holy cheats, and formal lies
Over their fellow slaves to tyrannize.
But if in Court so just a man there be
(In Court, a just man, yet unknown to me) [180]
Who does his needful flattery direct,
Not to oppress and ruin, but protect
(Since flattery, which way soever laid,
Is still a tax on that unhappy trade);
If so upright a statesman you can find, [185]
Whose passions bend to his unbiased mind,
Who does his arts and policies apply
To raise his country, not his family,
Nor, whilst his pride owned avarice withstands, 17
Receives close bribes through friends' corrupted hands— [190]
Is there a churchman who on God relies;
Whose life, his faith and doctrine justifies?
Not one blown up with vain prelatic pride,
Who, for reproof of sins, does man deride;
Whose envious heart makes preaching a pretense, [195]
With his obstreperous, saucy eloquence,
To chide at kings, and rail at men of sense;
None of that sensual tribe whose talents lie
In avarice, pride, sloth, and gluttony;
Who hunt good livings, but abhor good lives; [200]
Whose lust exalted to that height arrives
They act adultery with their own wives,
And ere a score of years completed be,
Can from the lofty pulpit proudly see
Half a large parish their own progeny; [205]
Nor doting bishop, who would be adored
For domineering at the council board,
A greater fop in business at fourscore,
Fonder of serious toys, affected more,
Than the gay, glittering fool at twenty proves [210]
With all his noise, his tawdry clothes, and loves;
But a meek, humble man, of honest sense,
Who preaching peace, does practice continence;
Whose pious life's a proof he does believe
Mysterious truths, which no man can conceive. [215]
If upon earth there dwell such God-like men,
I'll here recant my paradox to them,
Adore those shrines of virtue, homage pay,
And, with the rabble world, their laws obey.
If such there be, yet grant me this at least: [220]
Man differs more from man, than man from beast.