В далеком ущелье бил звонкий родник
Под черной, как уголь, скалой...
Легенда из траченных временем книг
Живой становилась судьбой.
Жил в горном ауле красавиц-джигит
За тысячи лет до меня;
И ныне порою над ухом звенит
Стрела из вчерашнего дня.
Росла я тихонько; и он возмужал,
И срок пришел выбрать жену.
Но в целом ауле он сколь не искал -
Не смог полюбить ни одну.
В тревоге отец, смотрит искоса мать,
Как парень уходит в поход;
Я так же однажды уеду искать,
И тоже никто не поймет.
А сказка, как встарь, раскрывает сюжет
Гораздо скорее, чем быль,
И сколько промчалось недель или лет -
Лишь книжная ведает пыль.
Был, кажется, май. Где-то в дальних горах
Тот юноша сбился с пути.
Плутая в глухих и безлюдных лесах,
Где мало, кто сможет пройти,
Он встретил невесту, каких не сыскать.
И тотчас явился к отцу,
Поведав взахлеб свой чудесный рассказ
О деве, бродившей в лесу.
Был пир до небес, по традициям гор,
Искрились любовью глаза...
А вскоре... безводие, голод и мор...
Джигит не решился сказать,
Как давеча страшную правду открыл,
На брачное ложе взойдя:
Атласную кожу жены не клеймил
Тот след, что любое дитя
Несет на себе от начала веков -
Печать пуповины живой.
Чья в жилах красавицы плещется кровь?
Кого же он выбрал женой?
В груди холодеет, и снится во сне
Мне до сих пор горный аул,
Скрываясь и тая в немой глубине,
Где всякий давно б потонул...
Томилась душа удалого юнца.
В селении крепла беда...
И вот, положившись на мудрость отца,
Седины его и года,
Раскрыл, наконец, парень странный секрет,
И, выслушав речь старика,
Явился к жене, крепко помня совет.
Коль скоро занялся закат,
Приказано скрыть все запасы воды
И пищу обильно солить:
Как тронет вершины покров темноты -
Захочет красавица пить...
Так все и случилось. Погасли огни,
И в сонной ночной тишине
Пугающий образ джигита пленил -
Змея воплотилась в жене.
Покинув постель, не раскрыта никем,
Тихонько скользнув из окна,
Шурша чешуей, устремилась к реке
И выпила реку до дна.
И понял юнец, кто виною беде,
Смятением страшным объят:
Приветил змею, погубивши людей -
Смертелен змеиный яд.
Меж тем за окном уже брезжит рассвет,
И лик человечий приняв,
Спит мирно бесовка, наделавши бед.
Сплю в кресле над книгой и я...
Тяжелой тоскою томился джигит,
Не в силах решенье принять,
И видел, и знал он, что нужно спешить:
Бесовка родит бесенят.
И сердце скрепив, он явился к жене,
Не выдав тревогу свою,
И долго рассказывал ей о войне,
Пылающей в дальнем краю,
О славе и чести он ей говорил,
О том, что его ждет долг,
Что ради покоя любимой решил
В горах ей построить дом.
И в горном ущелье, в тяжелой скале
Он вырубил хижину ей,
И вскоре жилище покинуть велел,
И сам проводил до дверей.
Бесовка покорно вошла в новый дом,
Не ведая мужа обман,
И юноша, вход привалив валуном,
Не внемля ее словам,
Разжег вокруг дома огромный пожар.
Жена заметалась в огне,
И вышла на свет ее злая душа,
И пламя прильнуло к змее.
И тотчас забил под скалою родник
Смертельных змеиных слез,
А вскоре огонь напитался и сник,
И ведьму с собою унес.
Шли годы. Родник стал целебен и чист,
И славен на мили окрест,
А горы по-прежнему тянутся ввысь,
Храня этот страшный секрет.
И ныне под небом цветет тот аул,
И люди в достатке живут.
Джигита, что счастье народу вернул,
Как славного предка чтут.
Об этой легенде народ здесь молчит,
Скала та, как уголь, черна...
И только порою над ухом звенит
Стрела из вчерашнего дня.