Королевский гамбит. Книга

Марина Сергеева-Новоскольцева
 ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ

   —

 IC.XС.NIKA
 
 ИСКОНИ БЕ СЛОВО И СЛОВО БЕ ОТЪ Б-А • И Б-Ъ БЕ СЛОВО…

  —
 

 Адони, Йешуа hа-Машиах Бэн-Элоhим,
 Rex tremendae majestatis,
 для Тебя


 2015 – 2022 гг.
 
 
 Расположившись в уделах своих, вы стали бы, как голубица,
 которой крылья покрыты серебром, а перья – чистым золотом:
 когда Всемогущий рассеял царей на сей земле,
 она забелела, как снег на Селмоне…

 Св. Давид, пс. 67
 
 
 Прекрасное Далёко...
 
 РАБОТА НАД КНИГОЙ
 /черновик/

 Да только кольцами года завиваются
 В водоворотах пустых площадей.
 Да только ржавая вода разливается
 На портретах Великих Дождей.

 Александр Башлачёв
 
  —
 
 Валерий Новоскольцев
 
 КОРОЛЕВСКИЙ ГАМБИТ
 книга
 
 Памяти дорогого учителя
 Виктора Александровича Сосноры
 13 июля 2019 г.
 
 
 СИМФОНИ́Я
 
 Да будет со мною приседящая
 престолу Твоему Премудрость!..
  В. Н.
 
 Ты когда-нибудь сбудешься эхом Вселенской Воли
 Ослепительной мощью сорвавшихся водопадов
 Разметавшейся плотью бушующей в безднах моря
 Мы когда-нибудь сбудемся светом одной лампады.

 Чёрной молнией были и болью разящей небыль
 На грозящего Зверя плевать молодой Державе
 Разметавшейся плотью бушующей в недрах Неба
 Мы когда-нибудь сбудемся словом одной скрижали.

 Это новая музыка молний грядущей бури
 Ослепительным ливнем целующей лик Младенца
 На Смоленском пути начертавшей строку живую:
 Ты когда-нибудь сбудешься эхом Христова сердца.
 
 10 декабря 2010 г.
 
 Марина Сергеева-Новоскольцева
 
 
 МОСКВА, 10 дек РИА Новости. Гигантский смайлик размером с весь солнечный диск,  образованный неоднородностями магнитного поля, можно наблюдать сейчас на Солнце, сообщают учёные Физического института имени Лебедева (ФИАН).
 
«Улыбку размером около 600 тысяч километров и глаза диаметром 200 тысяч километров образуют магнитные поля Солнца. Чёрные области являются полями отрицательной полярности, а белые  положительной. Зрачки Солнца примерно в четыре раза больше диаметра Земли, то есть в этих глазах, действительно, можно утонуть», – говорится в сообщении Лаборатории рентгеновской астрономии Солнца ФИАН.
 
«Судя по выражению лица и широко раскрытым глазам, нрав у звезды, рядом с которой мы живём, вполне спокойный и немного беспечный», – шутливо отмечают учёные.
 
Они отмечают, что «солнечный смайлик» можно разглядеть и в других диапазонах, например, на фотографиях солнечной короны.
По словам астрономов, смайлик исчезнет через несколько дней, когда Солнце, вращаясь вокруг своей оси, «отвернётся» от Земли.
 
  —
 
 Обновится яко орля юность твоя
 Пс. 102, 5
 
  —
 
 Мне будут Ангелы служить,
 Откроются врата.
 Я буду тихо восходить
 К подножию Креста.
 И в чашу царскую мою,
 Прижатую к груди,
 Слезу я красную пролью
 О всём земном пути.
 О всех, кому за упокой
 Я сослужу теперь.
 И Ангел хлеб положит свой,
 И отойдёт за дверь.
 И вот тогда, наедине,
 Когда лишь – я и Бог,
 Всей неприкаянной стране
 Я подведу итог.
 И Чашу к небу подниму
 С причастием Твоим.
 И всех прощу, и всё пойму,
 И стану – молодым.
 
  —
 
 Часть первая
 ГОЛОСА НОЧНОГО ГОРОДА
 
 Между Господом и ГОСТом
 Бродит ветер по погостам...
 
 
 1919
 
 Тот мир объявлен вне закона.
 На новый выписан мандат.
 Как почерневшая икона,
 Висит повешенный солдат.

 Верёвкой веру не навяжешь –
 Её инерция страшна.
 Россию всю пройдёшь и ляжешь,
 И не изменишь ни рожна.

 История сменила скорость
 И не берёт теперь в расчёт,
 Какой уезд, какую волость
 В какую сторону качнёт,

 И по каким таким мотивам
 Кричат «Ура!» или «Долой!» –
 Она летит локомотивом,
 Полна жестокости одной.

 В семь дней весь мир перевернуть бы,
 Железный выковать финал!
 А чьи-то души, чьи-то судьбы
 Удобны, как оригинал.

 История наводит глянец.
 Солдат ей высунул язык.
 И вся Россия, как германец,
 Уже насажена на штык.
 
 
 ПОЭМА «ГОЛОСА НОЧНОГО ГОРОДА»
 
  1.
 
 Кровь города – ветер, и город бормочет,
 Свои разминая суставы.
 Он прошлой и этой, особенной, ночью
 Свистком провожает составы.

 Он вытащил свет, как дежурное платье,
 По-зимнему чистоплотен.
 Он дворникам чистой валютой заплатит
 За чистку его подворотен.

 А ночь посылает заряд за зарядом,
 Взрывая деревья и путая карты,
 Чтоб утром мели по аккордным нарядам
 Ленивые люди в брезентовых фартуках.

 Прохожий в прошитом пальто на ватине,
 Прищур припорошенных век:
 – Что может быть в городе консервативней,
 Чем ватник, и фартук – поверх?

 Сметая метлой этот век с тротуара,
 Он важен, как Наполеон.
 И так не хватает фигуры жандарма
 За первым углом!
 
  2.
 
 Ночная стража разбежалась
 И дрыхнет честно.
 На стенах храма роспись сжалась,
 Грозя исчезнуть.

 А храм, побеленный, громаден.
 В пылу традиций
 В него ходили по команде,
 Успев родиться.

 В него ходили добровольно:
 Привычка – старшим!
 Будил он звоном колокольным,
 Как будят маршем.

 Привычку новую посеем,
 Как зуб Дракона...
 И в храмах выросли бассейны
 Во время оно.

 И бледный ангел с аквалангом,
 Покинув купол,
 В купальник влез – и белым флагом
 В глубины рухнул.

 Осталась надпись на латыни:
 «Ворота Трои...»
 Вход подержался по полтине
 И вырос втрое.
 
  3.
 
 А он для звучанья подыскивал повод.
 Он тронул случайно троллейбусный провод,

 И словно струну ущипнули на арфе,
 И ветер запутался в собственном шарфе.

 Он слушал аккорды ночного оркестра.
 Он занял водителя чёрное кресло.

 И белый троллейбус, смычок поднимая,
 Вступил в разговор с Паганини-трамваем...
 
  4.
 
 В пустых, с электронной защитой, подъездах,
 Как в сейфах Госбанка.
 Куда не проникнуть ни пьяным, ни трезвым,
 Ни детям, ни панкам.

 Оттуда, с минуту поклацав защёлкой,
 Чуть небо подсохло,
 Выходит старуха с плетёной кошёлкой,
 В японских кроссовках.

 О, нас поманил несгнивающий Запад
 Богатствами Креза!
 Кто знает, в чём старость появится завтра
 Из наших подъездов?

 Очищенных вдруг от столетнего хлама,
 От запаха кошек...
 На крышах взрывается светом реклама,
 Царапая кожу.
 
 
 ЖЕНЩИНА ЧЕТЫРНАДЦАТИ ЛЕТ
 «Сайгон»
 
 Женщина четырнадцати лет
 Смотрит так, как будто вас здесь нет,

 Сигаретку пальчиками мнёт
 И охрипшим голоском поёт.

 Женщина четырнадцати лет
 Презирает всякий интеллект,

 Переходит с песен на жаргон
 И уходит вечером в «Сайгон».

 К женщине четырнадцати лет
 Подойдёт потерянный субъект,

 Прислонившись к стеночке плечом,
 Заведёт бодягу ни о чём.

 А она, не слушая речей,
 В обществе поношенных плащей

 Будет пить свой «маленький двойной»
 И молчать, как мир перед войной.

 Женщина из нашего двора.
 Итальянской девочки сестра.
 
 
 ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ

 Пляшут веки у спящей подруги.
 Накануне московской весны
 В занесённой снегами округе
 Чёрных птиц восклицанья слышны.

 Скрыта тайна в бессоннице птичьей.
 Спят влюблённые в тесном тепле.
 И, невидимый им, Третий Лишний
 По заснеженной бродит земле.
 
 
 ОТОБРАЖЕНИЕ
 фантазия

 Такая тишина на небесах,
 Где заповедей зыбких заповедник,
 Где Старый Бог, как старый проповедник,
 Устав шептать на разных языках,
 Слагает речь для Страшного Суда
 И рассыпает семена знамений...
 И ангелы, без лишних откровений,
 Как призраки, спускаются сюда,
 Обугливаясь в воздухе ночном,
 Ломая крылья, как поэты – перья,
 И падая перед закрытой дверью...
 Бескрылый ангел – безобразный гном.
 Но в хриплых и тяжёлых голосах
 Такая мощь, что ночью дети плачут,
 А взрослые глаза куда-то прячут...
 И тишина стоит на небесах.
 
 
 НЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ

 По лирике, как по болоту,
 Тропу опробуя пером…
 Одним пожертвовать ребром,
 Как прорубить окно в Европу.

 Исторгнуть из груди восторг,
 Забыть, что надобно прощаться,
 И никогда на тот порог –
 Тем мальчиком – не возвращаться.
 
 
 А ТОГДА, В НАЧАЛЕ ЛЕТА…
 
 А тогда, в начале лета,
 Красном, как немецкий плед,
 Ты была моя Джульетта
 Двадцати неполных лет.

 Ты тогда смеялась звонко,
 Не курила, не лгала.
 От волос твоих заколка
 В ящик пряталась стола.

 Старый кот, как третий лишний,
 Не сводил серьёзных глаз...
 Барабанил дождь по крыше
 В этот очень поздний час.

 И цветы, как микрофоны,
 Всё стояли на столе.
 И молчали телефоны
 В этой сумрачной стране.

 И в притихшем было мире
 Ночь царапала окно.
 Мы в нетопленой квартире
 Пили тёплое вино.

 Как союзники на Эльбе
 В час усталости земной,
 Спали войны в колыбели
 И земля была сырой.
 
 
 НОВЫЙ ГОД
 
 Новый Год. Мы на кухне, вдвоём,
 Из бокала разбитого пьём
 И целуемся, второпях,
 Потому что сидим в гостях.

 А Луна на полу лежит,
 И хозяин на всех брюзжит,
 И пластинку идёт менять,
 Чтобы в танце тебя обнять.

 Белый снег за чужим окном.
 Тесен мир за одним столом,
 И колени твои крепки,
 Как два шлюза одной реки.

 Ночь темна, и рука тепла,
 И осколок блестит стекла,
 Словно будущему грозя:
 «Из разбитого пить нельзя...»
 
 
 НОЧЬ
 
 Ночь подула на ресницы,
 На столе – цветы.
 Я хочу тебе присниться
 Так, как снишься ты,

 И боюсь, что ты устало
 Встретишь этот сон.
 Ничего. Начну сначала.
 Я в тебя влюблён.

 Спи и слушай... Очень-очень,
 Словно зодчий – в храм.
 Не отправлены по почте
 Сотни телеграмм.

 Помещу, пока я точен,
 На один листок.
 Спи и слушай... Очень-очень,
 Как пчела – в цветок.

 Мир без слов моих непрочен
 Для тебя самой.
 Спи и слушай... Очень-очень,
 Как никто другой.

 Ночь подула на ресницы,
 На столе – цветы.
 Я хочу тебе присниться
 Так, как снишься ты.
 
 
 ТОПОЛЯ
 
 Мы мало меняемся внешне.
 На родине наших отцов
 В рассохшейся старой скворешне
 Никто не выводит птенцов.

 Машины, солдаты и куклы
 Давно свезены на пустырь.
 Задрал продырявленный купол
 К седым небесам монастырь.

 Нас солнце горячее будит,
 Прямыми лучами пыля.
 Весёлые сильные люди
 Пускали в распыл тополя.

 Взлетали фонтанчики пуха.
 В лучах испарялась роса,
 И плакала горько старуха,
 Что с этой аллеей росла.

 Мальчишка ногами затопал.
 Застыл на земле муравей.
 Простился с живущими тополь
 Стремительным взмахом ветвей.

 А вечером крупные звёзды
 Угрюмо светили во мгле,
 Но птичьи разрушены гнёзда
 И пух размело по земле.
 
 
 НА РОДИНЕ МОЕЙ
 
 Наверное, на родине моей
 Сирень цветёт и птицы не смолкают,
 И Тихий Дон в ручей перетекает,
 И свищет ветер в куполах церквей.
 Наверное, на родине моей
 Ещё живут мои однофамильцы.
 Чем постоянно кормятся кормильцы?
 В счастливом детстве нет очередей!
 Наверное, на родине моей
 Лишь памятники обо мне и помнят
 И половицы уцелевших комнат,
 И старый двор, забытый и ничей.
 
 И всё в порядке смысла и вещей
 На родине оставленной моей.
 
 
 И ЭТО БЫЛО
 
 Ах, это было в нашем веке!
 И в доме, полном старины,
 Фортепиано фирмы «Беккер»
 Считалось русским, как блины.

 И девушек сухие пальцы,
 По белым клавишам кружа,
 Старинные играли вальсы,
 В которых плакала душа.

 Десятилетия, как ливни,
 И ни мелодий, и ни слов...
 Желтеют клавиши, как бивни
 Забытых в комнатах слонов.

 На стороне играют свадьбы.
 Самостоятельность ума.
 И вымирают, как усадьбы,
 Большие русские дома.
 
 
 ТВОИ ЛАДОНИ
 
 Твои ладони – две иконы.
 Когда охватывает страсть,
 Мужчина твой им бьёт поклоны
 И их старается украсть.

 Но редкий вор бывает нежным…
 И, в памяти его храня,
 На белые твои одежды
 Ложатся отблески огня.

 И ты стоишь свечою строгой,
 И смотришь в тёмное окно.
 И кто-то долгою дорогой
 К тебе идёт давным-давно.
 
 
 ТВОЁ ИМЯ
 
 Де́фте Лаи́, апа́ндес симфо́нос...
 Византийский гимн

 Твоё имя – на моём языке,
 А язык мой – за зубами давно.
 И моя синица сдохла в руке,
 А журавль стучится клювом в окно.

 Он ко мне с небес спустился вчера.
 Птиц небесных не пускают в дома!
 А душа моя молилась с утра,
 И отбеливала строки зима.

 А на атласе ладони твоей
 Столько линий, сколько в церкви – икон,
 И когда-нибудь ты будешь моей,
 С наступлением Последних Времён.
 
 
 ЭХО ИЗ БУДУЩЕГО
 Солнечный ветер
  Челеста
 
 Oh, que bella poesia!..
 
 – Pero es cierto que en La Russia de Dios Largas heladas queman con su helor?
 (Правда ли, что в благословенной России ледяные просторы обжигают своим холодом?).
 
 Maria dela Concepcion Marcella Arguello
 La Beata

  Солнечный ветер!
 Огненный дух вдохновения – под лавиной накатывающего, накрывающего желания...

  Любимый мой!
 Нежность твоя... Вечернее солнце, чуткими пальцами пробегающее по волосам, обнажающей, тёплой, волнующей тканью льющееся на колени. Тканью, падающей с колен в море ликующего огня!

  Ласковое сильное движение рук!
 И я тону в тебе таю в тебе расцветаю навстречу тебе для тебя...

  Любимый мой!
 Нежность твоя... Дуновение на лице, мимолётное ласковое прикосновение губ
 там, где слетаются брови, спорхнув, разлетаются мысли.

  Сердце – в море ликующего огня!
 И я тону в тебе таю в тебе расцветаю навстречу тебе для тебя...

 Слово моё – рассыпающаяся жемчужная нить
 или хрустальные цвета отражённого пламени бусины,
 льющиеся с ладони, теряющиеся...

 Нежность моя – незримые берега.
 Солнечный ливень! Вечная Arco Celeste!
 
 М., 28 января 2015 г.
 
 Слова донны Марии дела Консепсьон... – по А. Вознесенскому
 
 
 ЭХО ИЗ ПРОШЛОГО
 
 В пространстве свёрнутом Дыры,
 Где дышит времени петля,
 Лежат Священные Дары,
 О воскрешении моля...
 
 
 СЛОВА ИНЫЕ
 
 Небеса раскрылись на мгновение.
 Чистотой их мы поражены!
 Мне Господь послал стихотворение,
 О котором знать не все должны...

 В нём слова другие расположены,
 Молниями бьют они меня!
 И полны их буквицы угрозами,
 Порохом Небесного Огня.

 Но горит бумага легче пороха
 В таинстве восторженных стихий,
 И летят в дыму, летят по воздуху
 К Небесам горячие стихи.

 Там они найдут своё пристанище,
 В вечности, для Одного Чтеца,
 И земные строки, их товарищи,
 Не увидят тайного венца.
 
 
 КРЕСТ
 
 Живём – младенцем в колыбели,
 Когда качают без паденья.
 Пересекутся параллели –
 И этот Крест – как преступленье,
 Несовершённое, быть может!
 Но подставляя спины, плечи,
 Берём. И всё! И совесть гложет.
 И расплатиться – нечем. Нечем.
 
 
 ПЯТНИЦА, 13-е
 
 Копытца цокают – Москва полна чертей.
 С друзьями чокаюсь и думаю: ты чей?..
 Друг улыбается и кормится с руки,
 И притворяется, что сточены клыки.

 И эта МЕРЗОСТЬ ЗАПУСТЕНИЯ видна
 Последним пьяницам, и формула вина
 Не в Кану канула, а кинута к ногам.
 В вине нет градусов – так кажется врагам.

 С утра под окнами бьют дворники стекло.
 Нам всем когда-то здесь родиться повезло.
 Нас тоже бьют, чтоб было легче подобрать.
 Какая разница во что нас собирать?
 
 
 ПОСВЯЩЕНИЕ
 Евгению Вишневскому
 
 Генералом казачьего войска
 Можно стать нынче в мирное время.
 Успокойся, дружок, успокойся:
 Носом – в землю, копытами – в стремя!

 Наши ушки давно на макушке,
 Наши рыльца – в пушку и, однако,
 Наши жёны ещё не старушки,
 Наши хлопцы не ходят в атаку.

 Наши хлопцы – барыгами в банках,
 В орденах африкано-московских
 На кремлёвских танцуют пуантах,
 На чеченских воюют подмостках.

 Наши братья по разуму – в мыле.
 Что их гонит? – как спрашивал некто.
 Не они ли страну развалили
 В состоянии полуаффекта?

 Всё, к чему прикоснутся, Евгений,
 Наши братья по двум полушарьям,
 Превращается в гниль поколений,
 В тот продукт, что уже не мешает

 Ни чертям, ни врагам, ни блаженным...
 Эти полу- (и post-) человеки
 Прокопали ходы по вселенным,
 Поднимая кредиты и веки,

 Высекая из задницы – искру,
 Раздувая мехи или жабры...
 Как партнёры они слишком быстры,
 Как враги – исключительно жадны.

 Посмотри, мы среди этих недо-! –
 Разменявших последние лица.
 Так какая нужна нам победа,
 Если не с кем потом поделиться?
 
 
 НЕ МОИ СТИХИ
 LГ
 
 Прекрасный вечер во Вселенной,
 И память века – безразмерна.
 Я – полусмертный, полупленный –
 В послеполуденной пивной

 Адамом, изгнанным из рая,
 Сижу и мысли собираю,
 И Еву верную ругаю,
 Что стала жертвой и женой.

 В какую выйти половину?
 Какую вырвать пуповину?
 Какою лестницей древесной
 Вскарабкаться на небеса?..

 Я – полунищий, полутрезвый...
 Мой век вчерашний – век железный –
 Закончился, и смотрит бездна
 В мои бесстыжие глаза.

 А в них – сплошным калейдоскопом –
 Осколки дней вчерашних пляшут.
 И Атлантиды, и Европы
 Песчаные пустеют пляжи.

 И все на дно идут, и в пене
 Пивного зала исчезают...
 И только тот, кто ценит время,
 Он из пивной – не вылезает.

 А вечер распускает слухи,
 Что жить – не лучше и не хуже.
 И юные гуляют шлюхи,
 И каблучками входят в лужи,

 И в души входят каблучками.
 И ноготочки перламутра
 Карабкаются за ключами...
 Щёлк! щёлк! – и наступает утро.

 О, эти девы-автоматы!
 Они – предтечи Интернета!
 И эта течка виновата,
 Что быстро пролетает лето.

 Не пролетает – протекает,
 Не на постель, так между пальцев.
 И время меру отмеряет,
 И золотые взвесит яйца,

 И разобьёт их, непременно!
 И где та мышка чумовая?..
 Прекрасный вечер во Вселенной!
 И жизни центр её – пивная.

 Когда отсюда – напрямую
 Я вывожу свою кривую,
 Свою дорогу столбовую,
 Свою тропу непроходную.

 Не зарастает?.. – ну и ладно!
 А если к нам не проложили?
 На ваш асфальтовый и смрадный
 Мы вместе с рифмой положили...

 И, Господи, куда же скрыться?!
 Ведь не старухи и не старцы!
 Глядим в разбитое корытце
 И радуемся не стараться.

 Язык мой – мой предмет последний!
 Так Буратино – за зубами –
 Держал свои большие деньги,
 За что и вздёрнут вверх ногами!

 От Карабаса-Барабаса
 Не убежит его Мальвина...
 Разбит мой вечер, но прекрасен!
 Какую выбрать половину?
 
 
 ДВОРНИК
 XX век
 
 Скребя лопатой по сугробу,
 Законнорожденному – в ночь,
 Она с зимы снимает пробу
 И, разровняв, уходит прочь.

 Её ущербная лопата
 Всё перегрызла, что могла.
 И жизнь её трудом богата,
 Где больше света, чем тепла.

 Но если жить наполовину,
 Мы все окажемся в долгах
 Пред теми, кто ломает спину
 И держит нас в своих руках.
 
 
 БЕЛГРАДСКИЕ СТИХИ
 
  1.

 В партнёрстве с собственною тенью,
 Что путается под ногами,
 Мешая внутреннему зренью
 Своими внешними долгами.

 О, внешний долг! Помеха свыше
 Моим попыткам в строе века
 Пропеть своё, построить крышу,
 Растить другого человека...
 
  —
 
 Война миров. Так цифра слово
 Перебивает при разводах.
 Ушла эпоха Горбачёва.
 Пришла эпоха счетоводов.
 
  2.
 
 Страна моя на выданье –
 Распутница-страна!
 Прибор ночного виденья,
 Да грош ему цена.

 Смотри в него, рассматривай:
 Вот кабинет в Кремле,
 Вот Президент-развалина,
 Уснувший на руле,

 Но руль не выпускающий...
 Куда плывём? Куда?
 Не спят его товарищи.
 Горит его звезда.

 Звезда его свердловская
 Сияет над Кремлём.
 Казна его московская
 Одарит нас рублём.

 А если рубль под градусом
 Высоких перемен,
 То только смерть под парусом
 Страшней кремлёвских стен.
 
  3.
 
 Оковы тяжкие падут,
 И на Багамах вас найдут!
 
  4.
 
 Век виртуальный, агрессивный,
 Им заболела заграница.
 Нам – запасаться керосином,
 В век девятнадцатый стремиться,

 Где партизанские отряды
 Из декабристов-комсомольцев...
 – А в двадцать первый, если надо,
 Пошлём китайских добровольцев!

 – И будем жить... Как будем жить мы!
 В каких сойдёмся хороводах,
 Когда границы станут – ширмы
 Для наших ветреных народов!

 Мы снова полем перекатным
 Прокатимся по белу свету!
 Начнут в каких-нибудь палатах
 Чеканить звонкую монету...

 Там Царь, с Натальей Николавной,
 Ей танцем рейтинг повышая,
 Покажет всем, что Пушкин – главный,
 В него стрелять не разрешая.

 Да мы там сами – после бала! –
 С Дантесом, Берией, Чубайсом...
 Ах, как нам в жизни не хватало
 Старинным опьяниться вальсом!

 Когда б шампанским – не советским,
 Не сталинским и не молдавским…
 Но из бутылки неизвестной –
 Отхлёбывать глотком прекрасным!
 
  5.
 
 В окончание века бумажного,
 На поминках его безутешных,
 Остаётся нам вволю пображничать.
 Да прости Ты нас, Господи, грешных!

 И последнее наше желание
 Пусть исполнится полночью звёздной:
 А пошли нам на всех наказание –
 Посади нас на хлебушек чёрный!
 
 Пусть народы, привыкшие к белому,
 Век один посидят на диете,
 Станут добрыми, честными, смелыми,
 Если кто уцелеет на свете.
 
  6.
 
 Ни любви, ни надежды, ни времени
 На разбитом пространстве равнин.
 Мы в четвёртом живём измерении,
 Из которого выход – один.

 И по вере по нашей, по истинной,
 Нам воздастся. Готовы ли мы?
 Нелюдь тихая с пёсьими, с лисьими,
 У кремлёвской пасётся тюрьмы.

 На дорожке, другими размеченной,
 Так легко, поскользнувшись, упасть.
 Приучили кормить человечиной
 Нашу новую старую власть.

 Вот и кормим! И будь же ты проклята!
 За орлами летит вороньё...
 Сколько кровушки тёпленькой пролито
 За холодное слово её.

 Так по вере по нашей, по дурости,
 За любовь выбирать невпопад,
 Заплати нам за разницу в курсе,
 Ибо Ты, несомненно, богат!

 Ибо все мы умами-палатами
 Обнищали и бродим везде...
 Расплатиться последней зарплатою
 Обещай нам на Страшном Суде!
 
 
 ДУША
 
 В кормящих мамах – прочность стен Кремля.
 Они живут на тридцать три рубля.

 Они не спят шесть месяцев подряд.
 Они в пространстве собственном парят.

 Кормящим мамам две даны души.
 Одну оценят умные мужи,

 А вот другой, нигде и никогда,
 Не разгадать. Да будет так всегда!

 Она дана, как тайна и как речь...
 Попробуйте в себе её сберечь!
 
 
 КОЛЫБЕЛЬНАЯ
 
 Мой сыночек, не кричи!
 Мы с тобою – москвичи!
 Здесь, на красных площадях,
 Плачущих не пощадят.
 
 
 ВЕРУЮ
 
 Радости – россыпи, залежи,
 Но на какой глубине!
 Смилуйся, Господи, сжалуйся
 И оставайся во мне

 Тлеющей искоркой Божией,
 Воздуха Духом Твоим,
 Словом, что борется с ложью,
 Тем человеком – иным...

 Видишь, какие падения
 Нам без Тебя суждены!
 Чёрные месторождения
 Вскрыты с началом войны.

 Вот я, пустой и ограбленный,
 Тайных лишённый Даров,
 Всеми грехами отравленный,
 В лучшем из лунных миров

 Вырос и вышел из возраста,
 В коем – гуляй не хочу!
 Господи! сердцем и голосом
 Ставлю двойную свечу!

 Помнишь, дорога торговая
 Всех нас вела на Дамаск?
 Мы возвращаемся. Новая
 Жизнь пробуждается в нас.

 Просто мы сбросили ветхие
 Эти одежды свои...
 Грешные, злые, некрепкие
 Стали мы разом – Твои!

 Это великое, тайное –
 Слом и наладка сердец,
 Вера моя неслучайная,
 Мой Терпеливый Отец!

 Вот она – высшая, зримая,
 Самая сильная связь...
 Ты открываешься именно
 В этот единственный час.

 Вера становится знанием,
 Мир отвергая земной.
 Вот и не ищем мы тайное,
 Ибо Ты – просто со мной.

 Так оставайся до самого
 Смертного часа, когда
 Радость Небесная заново
 Встанет, как в небе – звезда!
 
 
 НАКАНУНЕ
 
 До осени что-то осталось:
 Две стирки субботних белья
 Да книжки, да самая малость –
 Высокая милость Твоя.

 Пока не пришло всё в движенье,
 Не рвётся наружу листва,
 Есть время готовить сраженье,
 Искать под ногами слова.

 Войти, не моргнув, в состоянье
 Высокой своей стороны,
 Измерить рукой расстоянье
 До новой далёкой страны.

 Пусть август глухим камертоном
 Пройдётся по чувствам пяти!
 Осенним моим эшелонам
 Недолго стоять на пути.

 К серьёзным моим перепадам
 Готовится сердце во сне
 И к этим цветным листопадам,
 Обратным зелёной весне.

 К тяжёлой невидимой брани
 Готовится сердце моё...
 И если зима будет ранней,
 Мы как-то дождёмся её.
 
 
 ГЛАГОЛЫ
 
 С кем говорить – как не с Тобой,
 Из проса слов непросолённых,
 Не выбирая путь иной,
 Как сумасшедших и влюблённых.

 Да, не от мира мы сего!
 Чем дальше путь – тем тяжелее.
 Но мы-то знаем, для чего
 Ходил Христос по Иудее.

 И, начиная путь в Дамаск,
 Мы завершим его не раньше,
 Чем обменяет Небо нас,
 Непомнящих, на настоящих.
 
 
 ПОСЛЕДНИЙ ПАРАД
 1995 г.
 
 Наверх, вы, товарищи, все по местам!
 «Варяг»
 
 Над Россией кремлёвские звезды горят.
 Выходите, солдаты, на последний парад!
 На священный парад. На Победный.
 Разверните знамёна, примкните штыки!
 Долг последний – печатные ваши шаги,
 И ударит вам колокол медный.

 Звук его будет чистым, как имя страны,
 Чьи герои когда-то вернулись с войны,
 Опалённые и молодые.
 Раз в полвека в России особый парад:
 В бесконечных шеренгах солдаты стоят.
 Здесь и мёртвые, здесь и живые.

 Вы пройдёте парадом по горькой земле.
 Вся дорога – в цветах, вся Россия – во мгле.
 И бездарны правители ваши.
 Но последний ваш Маршал ведёт вас туда,
 Где сверкает последняя в небе звезда
 И победные слышатся марши.

 И за вашими спинами солнце встаёт.
 И петух, самый первый, вот-вот запоёт,
 На полвека всего припозднившись.
 На трибунах уже занимают места.
 И уходит, под тяжестью страшной Креста,
 Век Двадцатый, ни с кем не простившись.
 
 
 НА ГРАНИЦЕ С ФРАНЦИЕЙ
 «Papa Marcel»
 
  Дождю

 На границе с Францией, в горах –
 Милый итальянский ресторан.
 Леди в брюках. Облако в штанах.
 Змейки трёх дорог ползут в туман.

 Правая в земной уводит рай,
 Где швейцарский франк своё берёт.
 Левая (играй, шансон, играй!) –
 Там сухая ложка рот дерёт.

 Финансист и генерал поют,
 Я же подпираю лоб рукой,
 Жидкость пью, похожую на брют,
 Наливаясь русскою тоской.

 Что-то всех нас за столом свело
 В смутную эпоху распродаж.
 Вот уже и снега намело,
 Чем тебе не сочинский пейзаж?

 Пьём за перемены без войны –
 Перемен не будет без бабла? –
 Чтобы леди скинули штаны
 И надели юбки (тра-ла-ла!),

 Чтобы наш многоязычный Бог
 Даровал нам мудрость и покой,
 Чтобы витязь у таких дорог
 Не стоял с протянутой рукой.

 Чаша итальянская идёт
 Посолонь, традицию блюдя...
 Знаю я, как всё произойдёт,
 Даже имя нового Вождя.

 
 Часть вторая
 ОТЪЕЗД
 NEW EUROPE.RU
 
 О зар је морала доћ', та тужна несрећна ноћ,
 Када си драгане мој, отиш’о у крвав бој.
 
 Српска песма «Тамо далеко»
 
 Высота твоя – красота.
 Постоишь и рванёшь в полёт!..
 Точно всадник с того моста,
 Над которым огонь поёт:
 
 «Вот Такой я тебя желал!
 Вот Такой я тебя избрал!»
 
 Марина Сергеева-Новоскольцева,
 2011 г.
 
 Благословение Дома
(М. Цветаева «На красном коне», по мотивам)
 
 
 НЕТ ПРОРОКА
 1996 г.
 
 Нет пророка. Но нет и героя.
 Мономахова шапка шута.
 Не пора ли, дружок, в Черногорье,
 В Лукоморье – на должность кота?..

 Цепь златая да море оваций,
 Рукоплещет русалка хвостом.
 На чужой бы нам пир не нарваться,
 Где кончается праздник постом

 У дверей Мавзолея. Евреи
 Православных, как знамя, спасут.
 Наши пастыри, ликом темнея,
 Непослушных овечек пасут.

 Но когда разбегается стадо,
 Собирает всех свора собак.
 Потому и проваливать надо,
 Что не курим, а дело – табак!
 
 
 Я В БЕЛГРАДСКОМ АЭРОПОРТУ
 Le Roi, 1999 г.
 
 Ressusciter le grand Roy d’Angolmois
  M. N.
 
 Я – в белградском аэропорту
 С маленьким Чернобылем во рту.

 День вчерашний – Господи, прости!
 Похмели и в небо отпусти.

 Я засну тогда в Твоих руках.
 Может быть, проснусь на облаках

 И начну всё заново – с Тобой.
 Научусь смотреть на мир земной,

 Не болея им по пустякам...
 Господи! Ударим по рукам!

 Или – если хочешь! – по щеке.
 Мой билет давно в Твоей руке.

 И давно небесный Твой контроль
 Виртуальный проскочил король.
 
 
 ОТЪЕЗД
 
 Выбираем страну понадёжней,
 Где реформ никаких, ни – последствий,
 Где дороги ведут в бездорожье,
 Где соседи живут в двух столетьях,

 Никуда не съезжая веками,
 Где деревья растут, не болея,
 Где дорожки – просыпанный камень,
 Где мы будем стареть, не жалея.

 Рвутся нити и ниточки в душах,
 Корабли наши рвутся с причалов!
 Этот русский космический ужас –
 До конца и начать всё сначала!

 Эти наши пространства-помойки,
 Эти наши вожди перестройки...
 Наши вороны! Голуби наши!
 Чем глупее мы будем, тем старше.

 Из страны этой голым уходишь,
 Как пришёл в этот мир – в том же виде.
 Ни детей, ни себя не прокормишь.
 Не в обиде, страна! Не в обиде!

 Просто есть ещё тёплые страны,
 Просто все мы в душе – партизаны.
 Хорошо, что ещё не бандиты!
 Хорошо, что ещё не убиты!

 Это страшное время Исхода.
 Это тяжкое слово «Свобода»
 На крыло поднимая, на плечи,
 Поведёт нас и крыть его нечем!

 Немонгольское новое иго.
 Погуляли в чужом балагане!
 Разбудили мы русское лихо,
 Как евреи, теперь, как цыгане.

 Палисадники – на палестины,
 Телогрейки – на шорты и майки,
 Распрямляя согнутые спины,
 Улыбаясь улыбкою майской.

 Наградит нас эпоха акцентом.
 Всех ровесников мы переплюнем.
 Улетаем вослед диссидентам,
 Унося свои косточки в клюве.
 
 
 ЗАДРОЖАЛА СВЕЧА
 
 Задрожала свеча, оплывая,
 Мир вернулся к истокам своим.
 Тёплый свитер и воды Дуная,
 Сигаретный рассеянный дым.

 Между войнами есть промежутки.
 Эта первая наша зима
 Нас заставит надеть полушубки
 И топить, чем придётся, дома.

 Из окопа видна вся Европа,
 Освещённая светом иным,
 И, когда досидим до потопа,
 Мы поделимся страхом земным.

 Европейцы, жестокие дети,
 Как вы учите ваших отцов!
 На какой родились мы планете
 Под Созвездием Всех Подлецов?

 Век Двадцатый уже на распутье.
 Водка выпита. Совесть чиста.
 И премьер новоявленный Путин
 Из Чечении вывез Христа.
 
 
 МАРОККО
 
 Февраль. Налить чернил и выпить!
 Мир – разноцветие страниц.
 Иосиф, сосланный в Египет,
 Не знал закрытости границ.

 Аэропорта арабески.
 Мы – на краю чужой земли.
 Сидят японцы по-турецки,
 Арабы пьют «Сиди Али».

 За фантастическим фонтаном
 Идёт таможенный контроль.
 На прилетевших к океану
 С небес глядит Хусейн Второй.

 Наш Третий Рим стал третьим миром,
 А первый мэр – вторым эмиром.
 Когда мы бьём в колокола,
 То слышится: «Алла! Алла!..»

 И потому зимою – в лето
 Летим, природе вопреки.
 Мулла, как снайпер Магомета,
 На нас глядит из-под руки.
 
 
 НОСТАЛЬГИЯ
 
 Как человек с душой имперской,
 Я выпью самогонки зверской,
 Колбаской местной закушу
 И ностальгию заглушу.

 Я здесь сижу, как Врангель новый,
 Как буревестник после бури.
 О, где ты, поле Куликово?!
 О, сколько в нас славянской дури!

 Война для трезвых не годится –
 Но слава Богу, слава Богу!.. –
 Как нас встречает заграница,
 Когда шагаем мы не в ногу!

 Мы, россияне, нелинейны,
 Что Западу известно слишком.
 Как завещал великий Ленин,
 Нам воздаётся по делишкам.

 Какие жёлтые страницы
 Истории листает ветер!
 Как будто это Солженицын
 Переписал и не заметил.

  —
 
 Поэты пишут не для зеркал и не для стоячих вод.
 Иннокентий Анненский

  —
 
 
 ПРААПОСТОЛЫ
 отражения
 
 Когда пойдут по шашлыки
 В лесок с деревьями больными
 Прокуренные мужики,
 Воспользовавшись выходными,
 На воздух – к водке и воде, –
 Трещат надёрганные сучья,
 Горит костёр и в бороде
 Болтаются чешуйки щучьи.

 Мели, Емеля, языком!
 Изголодавшись по глаголам,
 Ты остаёшься мужиком
 Всегда готовым за подолом –
 По всем подвалам и дворцам,
 По всем канатам и каналам,
 Как подобает молодцам,
 Сыгравшим в ящик с «Солнцедаром».

 Кормясь с мозолистой руки,
 Протянутой ладонью к небу,
 Закусывают мужики
 Конфетой, огурцом и хлебом.
 И несвященный их союз
 Настолько прочен, словно Некто
 К ним подогнал немытых муз
 И Сам им развернул конфету.

 Горят над ними небеса,
 Сжигая день пустопорожний.
 Прокуренные голоса
 Звучат всё громче и тревожней.
 Мозолистые их персты
 Священнодействуют и бодро
 Проталкивают огурцы
 В разинутое к небу горло.

 На них, пока они едят
 И пьют, глаза прикрыв как птицы,
 Миры незримые глядят
 И режут правду-матку жрицы.
 Вечери тайныя следы
 На лицах их запечатлятся,
 И, под покровом темноты,
 Их отмочалят домочадцы.

 Им просто некуда идти –
 Лишь к этим капищам-кострищам,
 Неся сокрытое в груди,
 Делясь общественным и личным.
 И тысячи костров горят
 В местах раздач вина и хлеба.
 И праапостолы стоят…

 И пьют, и ждут, и смотрят в небо.
 
 
 В ТЕМНОТЕ
 
 Пока «попы» жуют попкорны,
 Любви все возрасты покорны.

 А в темноте все кошки серы!
 А в тесноте двоих нет веры!

 Да и сама любовь давно
 Легла на простыни кино…


 ПЕСЕНКА ПАПЫ КАРЛО
 Памяти Дж. Родари

 Говорят, есть любовь на земле…

 Соглашаются многие, впрочем.
 А пока, на рабочем столе,
 Мы ночные стихи раскурочим.

 Говорил мне сосед: «Дурачок!
 Продавай лучше маски из глины…»
 Но попался вчера на крючок
 Этот чёртик – фантом-Буратино.

 В каждом сердце хватает заноз.
 Вот и тащим, и тащимся тихо.
 У него удивительный нос!
 Сирано-бержераковский – имхо.

 Славный мальчик. Пойдёт по рукам
 (Любят зрители разных уродцев).
 Кто чужим не поверит слезам,
 Тот потом через силу смеётся…

 Буратино ж – дурак дураком!
 Покажи ему палец, и хватит.
 За рабочим своим верстаком
 Я сошью ему первое платье.
 
 
 ПОЭМА «NEW EUROPE.RU»
 2001 г.

 В декабре в той стране снег до дьявола чист,
 И метели заводят весёлые прялки.
 Был человек тот – авантюрист,
 Но самой высокой и чистой марки...

 Сергей Есенин «Чёрный человек»

  1.

 И когда его привели в кабинет,
 Где рыбка пиранья по вертикали
 Металась в колонне воды и стекла,
 И эта женщина пожилая
 Ему сказала, что он – поэт,
 Авантюрист усмехнулся, но мы-то знали,
 Что в старых мехах вина уже нет,
 Что их – собаками – разорвали,
 А он боялся с детства собак…
 Но всегда получалось так, как хотелось –
 И если пелось ему, то пелось,
 А если мечталось, он пил коньяк.
 Поэт посмотрел с ней на потолок,
 С этой женщиной очень странной,
 И оба увидели – новые страны
 И новое небо, и новый Восток.
 Она сказала, что он – пророк,
 Пророк ответил: не входит в планы!
 Но что-то, взятое с потолка,
 Уже обживало его пространства.
 Стала творить чудеса  рука,
 И он уже никого не боялся,
 Кроме, пожалуй, своей жены,
 Кроме снов и соседей в доме…
 Нет пророка внутри страны,
 А что снаружи не знал он, кроме
 Этих Балканских разбитых гор,
 Где монахи сербские
 И другие местные жители
 Ещё сохраняли малую родину
 И прятали руку Йована Крестителя
 От финансистов Мальтийского ордена…
 Но время его к нему пришло
 После того, как открылось сердце.
 И понял он, что лечь на крыло
 Ему придётся, как было в детстве,
 Когда в его родовом гнезде
 Его муравьи сражались с чужими,
 Когда купалось солнце в воде,
 Когда деревья были большими,
 Когда он любил под звуки дождя
 Смотреть на мир из размытых окон,
 Когда он знал, что слово «нельзя» –
 Это, по-взрослому, значит «плохо».

  2.

 И эта сила, что в нём была,
 Едва свои расправляла крылья…
 И если женщина с ним спала –
 Утром она от него уходила,
 Но он оставался в её душе
 Красным цветком и знаком вопроса.
 Он грешником жил на грешной земле,
 Босыми ногами ступал по золе
 Чужих пепелищ, оставаясь с носом.
 Он стал Бержераком де Сирано.
 Он стал Дон Жуаном без донны Анны.
 Но чёрное солнце взошло над страной
 Убитой, растащенной, окаянной…
 И зарево это – Последних Времён –
 Окрасило кровью белые флаги.
 Дешёвым вином заполнены фляги.
 В патронник послан первый патрон,
 А он ни разу не был влюблён…
 И в губы его целовали – бл.ди.

  3.

 И встала в небе его звезда
 Красным комком над землёй остывшей.
 Белели снега, чернела вода,
 И звёзд в воде отражались – тысячи!
 Но эта была огромной, как мир,
 В котором он жил, где его мотало.
 Он поднял глаза и открыл забрало,
 И рухнули стены его тюрьмы.
 И Бог, который в нём жил всегда,
 Которому он не умел молиться,
 Ему сказал, что эта звезда
 В народе зовётся – Звезда-Жар-Птица,
 И что последний Иван-дурак
 На самом деле – Иван-царевич,
 Что старым царствам цена – пятак,
 Что пастухам эти овцы верят…
 Что так написано на роду:
 Кому – в пастухи, а кому – в пророки,
 Что верить нужно в свою звезду
 И счастье своё искать на Востоке.
 И плотной белой слепой волной
 Его омыло и разорвало.
 Звезда погасла – мир стал иной.
 И в этом мире его не стало.

  4.

 Пёс возвращается на блевотину.
 Годы меняем на фотографии.
 Чтобы любить – покидаем родину,
 Чтобы дожить – присягаем мафии.
 Рухнули стены – гуляем голыми,
 Смотрим толпой кто куда пописает.
 Это вчера воротили морды мы,
 Не признавая шалав актрисами.
 Всё изменилось. В какую сторону?
 Отрихтовали орлов, казалось бы,
 Но голубей заклевали вороны,
 Школьных подруг утащили в заросли,
 Трахнули всех, кто ещё шевелится.
 Что остаётся живым? – надеяться!
 Вот они стандарты новые,
 Вот они штандарты классные!
 И поющие – в терновнике,
 И дающие – по-разному,
 Ибо всё горизонтальное
 В относительности нынешней
 Раньше было вертикальное,
 До того, как стало выпимши.
 Но на песенках таких невесёлых
 Не уедешь далеко (или близко).
 Вымирают – города, как и сёла;
 Не летают – высоко, как и низко.
 Мир становится шагреневой кожей,
 И куда – в калашный ряд – с нашей рожей…

  5.

 Государство – это любовь! Умерла?
 Чей там Орёл лишился крыла?
 Как он живёт, безголовый?
 Чем он питается? – словом.
 Словом и нами. А наши слова
 Орлу – ни рыба ни мясо – трава!
 Травка, которую курит она…
 Та, что своё получит сполна
 Или уже получила.
 Та, что ещё не решила –
 То ли остаться в холодной стране,
 То ли отдаться и выиграть втройне,
 То ли на всё это плюнуть,
 Сесть за компьютер и думать.
 Рот – на замке, и руки – замком.
 Мысль появляется с первым дымком
 И поднимается немо.
 Так отделяется наша душа
 И улетает на три этажа –
 Выше, чем первое небо.
 Там, между первым и между вторым,
 Столько пространства, что стать молодым
 Также легко, как остаться
 В этих зелёных и вечных полях…
 Столько поэтов застряло в дверях
 Этого царства,
 Имя которому – Образ! Мираж!
 Что твой четвёртый (высокий!) этаж? –
 Зимний привал, приграничье!
 Чёрная кошка глядит на луну,
 Звёзды в зрачках – на всю глубину,
 Пёрышки хрумкает птичьи.

  6.

 Деву рассматривать лучше нагой!
 Станет красавица Бабой-Ягой,
 Вечной посредницей в деле –
 То политическом, то козырном.
 Бабку напоим дешёвым вином –
 Будет летать веселее!
 Что её тянет на нас ворожить,
 В баньке попарить, посторожить,
 Что за консалтинг бес-платный?
 Память любви безвозвратной?
 Снова вернёмся к тому, чего нет…
 Нам возвращают какой-то портрет,
 Явно не наш – ну так что же? –
 Господи! как все похожи…
 Так государство – на грудах костей –
 Мельницей времени мелет и мелет.
 Столько событий и нет новостей,
 Столько прохожих, а дома гостей
 Год не бывает… Кто и приедет –
 Будет нежданным – а хрен ли нам гость!
 Водку – на стол, в задницу – гвоздь!
 Надо же! Надо ли, Федя?
 Выросли мы из пошитых штанов
 Штатов, губерний и городов,
 Встали атлантами или … ?
 «Мы – не таланты! Таланты – не мы!»
 Мы – на пороге Последней Зимы
 В облаке (образе!) пыли
 Этой серебряной, звёздной такой…
 Можно потрогать горячей рукой,
 Пробовать можно губами,
 И не растает она ни фига!..
 Небо открылось – упали снега –
 И прогремело стихами.

  7.

 Мы – на пороге Последней Войны.
 Наши любимые нам не верны.
 Наши отцы – на погостах.
 Господи! как всё непросто…
 В городе – воздух тяжёлый давно,
 Кто-то уходит в ночное кино
 С кем-то, которая хочет…
 Многого? Малого? – дело в цене.
 Мы нарисуем на этой стене
 То, от чего захохочут…
 Как ни ломали, а вот же – она! –
 Эта Бер(блин!)ская Суперстена,
 Феникс из нашего пепла.
 Все мы – в рассеянье или бегах.
 Если живые – то тонем в снегах,
 С прочих снимается слепок.

  8.

 Эта восьмёрка – петля (два кольца!),
 Дело не стоило и яйца,
 Тело не стоило царства.
 Просто хотелось – остаться,
 Со-прикоснуться, упасть и взлететь.
 Кошка – не птичка! Полёты ей – смерть,
 Эти животные танцы…
 Танец кошачьего живота!
 Быть живодёром? Сниматься с креста?
 Трахаться или смеяться?
 Странные мысли у птички,
 Ей унести бы яички…
 А в небе – Сириус с Орионом,
 А в ней – Мёбиус с телефоном.
 Да и нужно ли это делать?!
 Тело твоё остается белым,
 Волосы – чёрными.

  9.

 А ещё на этом свете – всяком –
 Друзья и жёны, дети и собаки;
 Каждому – по собственной вере,
 Потому не стоит нам хлопать дверью,
 Мы не вчерашние люди какие-нибудь…
 Как там (красиво так) говорилось – «будь»?
 Будь! – это не блуд, это команда «Старт»!
 Штурман мой! Мой маршрут от карт
 Таро не зависит и тем опасен.
 Печаль светла, и прекрасно небо!
 Оно открывается всем – не подскажут масти
 Тому, кто не знает, что тело хлебом,
 А кровь вином иногда становятся…
 Каждую ночь у тебя – бессонница,
 По лабиринтам стихов, по формулам…
 Кошка играет мышкой, и в комнате
 Можно её не искать ночной.
 Чёрная кошка стала ручной.

  10.

 Вот она – свобода! Сброшена
 Эта кожа, лягушачья.
 До свидания, хорошая!
 Промяукай по-кошачьи
 И прощай! Какое зарево
 Догорает в поднебесье!
 Высота берётся заново
 При бубновом интересе.
 Вот и твердь земная – где же ты? –
 Закрутилась и окуклилась.
 Жили так, как будто не жили,
 Старая душа обуглилась.
 Новая на этих крылышках
 По струне летит серебряной.
 Музыка звучит неслышная,
 Ангелы поют по-прежнему.
 Почему мы их не слышали?
 Почему в саду оставленном
 Мы кормили птичек вишнями,
 А себя кормить заставили
 С той руки, с которой нищие
 Да собаки только кормятся?..
 Мы же – первые! – не лишние
 И не третии, как водится.
 Нам – открытым и разгаданным –
 Силы отданы небесные,
 А другим телам – неявленным! –
 Подчиняются телесные.

  11.

 Так по крохам, по кровиночке
 Точек без и запятых,
 По нехоженой тропиночке
 Мы уходим – при своих…
 На своих двоих – двуногие –
 Мы доходим до черты,
 За которой лишь немногие
 Видят землю с высоты –
 Кто Креста, а кто смирения.
 Колесница – уноси!
 Каждое стихотворение –
 Формула «на небеси».
 Даждь нам хлеба в день сегодняшний,
 Отпусти грехи врагов
 И запомни всех не помнивших
 Наших умерших стихов!
 Мы взлетаем с первым солнышком
 В те не зимние края,
 Где земля накормит зёрнышком
 Вместе с прочими меня,
 Где высокие энергии
 Не сжигают, а несут,
 Где – ни моря и ни берега,
 Где других уже не ждут…
 В том безвременье отмеренном
 Мы займём свои места,
 Обретём всё, что потеряно,
 В перекрестии креста.

  12.

 Так по воле – скажите! – чьей
 Открываются нам секреты
 Тех миров четырёх мастей,
 Для которых названья нету? –
 Это новое, что старо,
 Что известно другим веками…
 Но куда там тебе – Таро!
 Но куда там другим – стихами
 слово врёт!
 Если взять за хвост
 И прижать его силой этой,
 То тогда на любой вопрос
 Ты получишь свои ответы.
 И посмотришь, со всех сторон,
 Сколько белых вокруг ворон,
 Сколько – чёрных и полудохлых.
 От последних всех больше вздохов.
 
 
 ГОЛУБЬ
 Фантом, 2001-2004 гг.
 
 А он воркует и ворует
 Всё, что осталось несъедобным,
 Дырявит небо и дуркует,
 Оправдываясь бесподобным,
 Втирая образ с облаками,
 Послушными, как те собаки,
 И крыльями, как кулаками,
 Размахивая после драки…
 
 Кошки-голуби

 Этот голубь – в животе.
 Он земной взыскует пищи.
 Эти руки в темноте
 Света белого не ищут.
 До чего же слепы мы!
 До чего мы непреклонны!
 Сор выносим из избы,
 Носим грязные знамёна.
 На удачу, на авось
 «Поп» торгует в храме телом…
 Всё гуляет вкривь и вкось
 На пространстве чёрно-белом,
 Где жуют – давным-давно,
 Где осталось до рассвета –
 На полсерии кино,
 На три четверти портрета.
 А на той одной-седьмой,
 Что шагреневою стала,
 Мечут комики икру
 И плюются с пьедестала.
 Здесь не каждому дано…
 И не всякому – по вере.
 Вот и кровь моя вино,
 Улетаю…

 Ваш Валерий
 

 Я ПОСМОТРЕЛ – А СНЕГА НЕТ!..
 
 Я посмотрел – а снега нет,
 Растаял ночью в одночасье.
 Снегурка слопала щербет,
 Растаяв лужицей от счастья,
 И под ногами столько луж
 Вдруг проявилось-заблестело!..
 И это значит – столько душ
 Оттаяло, а наше тело
 Уже стремилось в облака,
 В свои владения владений…
 И под восторгом ветерка
 Тела задвигались растений.
 И всё пошло на новый круг
 Солнцеворота (и находок),
 В кольце которого, мой друг,
 Маршруты белых пароходов.
 От чьих отчаянных гудков,
 Когда отходят от причала,
 Бутылки пробками стихов
 Вскрываются, и всё сначала:
 Летаем, плаваем, ползём…
 Пока, по карточке кредитной,
 Нас одарила жизнь рублём,
 А мир – пространствами открытий.
 
 
 ПОД СОЗВЕЗДИЕМ ВСЕХ СВЯТЫХ
 Глагольное и не только…
 2001 г.

 Скоро-скоро всё изменится
 И с небес дожди польются.
 Все влюблённые поженятся
 Или даже разведутся.

 Все цыплята пересчитаны,
 Все припасы заготовлены.
 Все поэты перечитаны,
 Все ротвейлеры накормлены.

 Где-то там, в стране незасранной,
 В кипарисах и соцветиях,
 Мы, дружочек, станем разными
 Под одним большим созвездием,

 Что небесною гармошкою
 Заиграет над головушкой.
 И гора – слезой-горошинкой –
 Скатится тебе в ладошечку.

 И начнёт себя сворачивать
 Наше время в шарик шёлковый,
 И волна начнёт укачивать,
 И язык начнет прищёлкивать.

 И от песен наших пламенных
 Небо выгорит до блёклости
 И сотрёт из нашей памяти
 Файлы глупости и подлости.

 И тогда зимой зелёною
 На террасе, перед ужином,
 Ты увидишь небо тёмное,
 Ты услышишь море южное.

 Виноградом опьянённая
 Вдруг поймёшь, что ты – бессмертная.
 Море здесь всегда солёное,
 А любовь – всегда ответная.
 
 
 ЯБЛОНЯ
 Под Вертинского

 1982 г.

 Что Вы плачете здесь,
 Одинокая бедная девочка?
 Скрылся поезд вдали,
 Попрощавшись коротким гудком,
 Утешая Вас,
 Яблони
 Белая тонкая веточка,
 Осыпая цветы,
 Вас укутала лёгким платком.
 Лепестки собирая
 Холодными нежными пальцами,
 Вы роняете слёзы,
 Как яблоня в мае – цветы.

 Ваш любимый сегодня уехал с друзьями-скитальцами
 От мечты.
 
 
 ИУДА
 Притча

 2017 г.

 Кто любит, тот не спрашивает, что делать! Он идёт и делает всё. Он плачет, он кусается, он душит врага и кости ломает у него! Кто любит!

 Леонид Андреев «Иуда Искариот»

 Целует женщину Иуда.
 Закрыла, слабая, глаза.
 С расколотого в небе блюда
 Течёт подливою гроза.

 Любить избранника непросто,
 Чьи губы холодны как лёд.
 Он – странник, девственник, апостол.
 Он поцелует и уйдёт.

 От Мории – и до Синая,
 А там куда-нибудь ещё,
 В объятиях её сминая,
 Дорожки слёз стирая с щёк,

 С горбом котомки за спиною,
 С лицом усталым, молодым…
 Неопалимой купиною
 Она горела перед ним.

 А можно было бы остаться,
 Упасть в объятия зари,
 Но об ином толкуют святцы
 И шепчут листья Judas Tree.

 
 КОГДА НЕТ НЕЖНОСТИ
 1989 – 2001 гг.

 Когда нет нежности в одной
 Из лучших половин,
 Любовь повёрнута спиной
 К тебе. И ты – один.
 Как будто бы закрыл Господь
 Один из тех путей,
 Где празднует субботу плоть
 В кругу своих детей,
 Где набивают закрома
 На восемь лет вперёд,
 Где даже горе от ума
 Своё всегда возьмёт.
 Как будто бы тебе в вину
 Поставлено судьбой,
 Что выбрал ты не ту жену,
 Не в тот ввязался бой,
 Не тех прикармливал друзей,
 Не всех врагов прощал.
 И возвращается (ей-ей!)
 В лицо своя праща.

 Тогда я вижу сколь высок
 Твой замысел, Творец,
 Когда в руках Твоих песок,
 А строишь Ты дворец!
 Когда, испытывая нас,
 Ты отсекаешь Сам
 Всё лишнее, что видит глаз
 И что удобно нам.
 Когда, забыв земной размен,
 Став выше чувств пяти,
 Мы встать готовимся с колен,
 На Млечный путь взойти,
 Поверх опущенных голов,
 Растерзанных пространств…
 Туда, где небо выше слов
 И слово выше царств.
 Куда приходят не толпой
 И, даже, не семьёй…
 Но чтобы стать самим собой,
 Чтоб стать самим собой.
 
 
 БЕЛГРАД
 1996 г.

 Пока ещё язык не нужен –
 Мы странники полунемые –
 Пока тебе не стал я мужем,
 Я обойду все мостовые

 И рассмотрю всех женщин здешних
 И всех мужчин, идущих рядом, –
 Полураздетых, летних, грешных –
 С ещё мне незнакомым взглядом.

 Они идут в своём пространстве,
 Они молчат и говорливы,
 А их колени пляшут в танце,
 А их мужчины горделивы.

 Они несут свою природу
 Своим возлюбленным гусарам
 И входят в них, как ночью – в воду,
 И получают счастье даром.

 И, как растерянный подросток,
 В предчувствии земных страданий
 Я выхожу на перекрёсток
 Чужой любви и расставаний.

 Смотрю на женщин проходящих –
 Где ни улыбки, ни намёка…
 И от походок их летящих
 Необъяснимо одиноко.
 
 
 МОЙ ОСТАВЛЕННЫЙ АВГУСТ
 
   —
 
 Одним бедром (крылом! кометой!..)
 Вспорхнув над смятою Вселенной,
 Напомнишь нежно: лето... лето!
 Да, это лето! Несомненно.
 
   —
 
 Вот и осень перепета.
 Год разменян и потрачен.
 Фото. Лето. Ты. И где-то
 Меж страниц тебя я прячу.

 Гробик томика Ремарка:
 «Время жить и время уми...»
 От подарка до подарка –
 Свет пространств и тень раздумий.

 Серебро, соборы, сербы...
 Две дороги – к побережью.
 Ты – не первой, я – не первый.
 Почему тобой я грежу?

 Нераскрытой, нерасколо-
 Той, которая всех слаще!
 На губах – и соль, и слово.
 Губ волна твоих горячих...

 Не украсть и не уехать.
 За окном – зима да вьюга.
 Звон бокалов! Взрывы смеха!
 Как мы можем друг без друга?

 Мы – предатели и трусы –
 То берём, что подешевле...
 Пусть над нами засмеются
 Ангелы – над побережьем!

 Пусть прольётся дождь над морем!
 Пусть песок тяжёлый ляжет
 Под ноги другим и многим!
 Пусть нас кто-нибудь накажет

 И столкнёт, упрямых, лбами,
 Чтобы искры вылетали,
 И завяжет нас узлами
 Не морскими. Без деталей.
 
   —

 Он тебя поднимет на семь холмов
 И на город кинет снега стихов...

   —
 
 ЦИКЛ СТИХОВ «ARGENTUM»
 2001 г.

 Мы когда-нибудь оба умрём
 На ступеньках какой-нибудь лестницы,
 Захлебнувшись тоскливым уютом
 Дешёвой вокзальной гостиницы.

 Argentum

 Среди миров, в мерцании светил
 Одной Звезды я повторяю имя...
 Не потому, чтоб я её любил,
 А потому, что я томлюсь с другими.
 И если мне сомненье тяжело,
 Я у неё одной молю ответа,
 Не потому, что от неё светло,
 А потому, что с ней не надо света.

 Иннокентий Анненский

  1.
 
 КТО-ТО…

 Кто-то так и умер, на вокзале,
 Вышел в одиночество своё.
 Если бы (вдвоём!) мы умирали,
 Как вместил бы имя я твоё?
 Невместимы и несовместимы.
 Потому так и молчится нам,
 Что ложусь я веткой Палестины
 К этим голым греческим ногам.
 И тогда дано нам захлебнуться
 Этой страстью, страхом и слезой...
 А вокзал? В него дано вернуться
 Каждому, забытому тобой.
 
   2.

 ФЕНИКС

 – Как прошли смотрины у Галины?
 – Много ль было выпито (ням-ням)?..
 
 – Поиски прекрасной половины
 Трудно проводить по трудодням!

 Глупый Феникс, лапками прошаркав,
 Шкандыбает в тёмное тепло.

 Вот опять в неё влюбился Харьков!
 А Москве – опять не повезло…

 Чистит птичка пёрышки стальные,
 Просит разрешения на взлёт.

 Голову ей кружат выходные,
 Жаль, что светлых дней наперечёт!

 И таит неясную угрозу
 Осень – вечный антипод тепла.

 Остывая, отливает в прозу
 Всё, что жизнь в стихах не сберегла.

  3.
 
 ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ

 Трудно ли женщине в мире,
 Если ей – двадцать четыре,
 Если, при трёх языках,
 Носят её на руках?..
 Ох, как она осторожна!
 Знает, душа, наперёд –
 Долго носить невозможно,
 Скоро настанет черёд
 Этих падений – кошачьих –
 Вовремя лапки поджать!
 Бабы постарше ишачат,
 Сверстницам – время рожать.
 
 Где-то, меж сердцем и горлом,
 Музыка звуков ночных –
 Это потерянный город
 Сводит украдкой двоих,
 Ставит на две половины,
 Словно азартный игрок.
 Осень – сплошные смотрины! –
 Чертополосица строк.
 На электронном портрете
 Тает улыбка едва…
 И нерождённые дети
 Ей открывают слова.

  4.
 
 ПРАВИЛА

 Этой связью безопасной
 И, отчасти, бесполезной
 Наши души лезут в пасти
 Правил логики железной.

 Мысли расправляют крылья,
 До греха – рукой подать ли? –
 Все когда-то проходили
 Эти детские спектакли.

 Все мы знаем цену знакам,
 Все по клавишам стучали,
 Сирано де Бержеракам,
 Как умели, отвечали…

 Что нас тянет в этот омут?
 Что мы ищем изначально?
 Мы же знаем – по-другому
 Жизнь идёт, дружочек дальний,

 Катится звенящим центом
 И гремит над головами!..
 По земле, дружок Argentum,
 Все мы бродим вверх ногами!

 По земле – сырой и горькой –
 Замерзающей под утро…
 Апельсиновые корки –
 Дней вчерашних атрибуты.

 Не на них мы поскользнёмся
 В этом мире – Третьем! – лишнем.
 Над собой мы посмеёмся,
 Чтобы худшего не вышло,

 Выходя – в огромный город! –
 На прогулку арестантом,
 Прикрывая тёплым горло,
 Укрощая кровь талантом.

  5.
 
 ШАПИТО

 Эти «нолики» да «единички»
 Оцифруют тебя как никто.
 Электронные наши странички –
 Доморощенный цирк Шапито.

 Каждый вечер на этом манеже
 Появляется надпись «в окне»,
 Двоеточье со скобками – реже,
 Чем хотелось, и чаще не мне,

 А тому, кто внутри меня спрятан,
 В одиночестве вечном своём,
 Десятью он грехами запятнан
 И признаться не может… в одном.

 И не надо ни водки, ни хлеба
 Заключённому Номер Один.
 В чёрной бездне закрытого неба
 Я – единый ему господин.

 Я – высокий его повелитель,
 Запирающий цепь неудач,
 Душегубец и телохранитель,
 И приёмщик его передач.

 На меня он работает – только! –
 Полных двадцать четыре часа,
 И всегда у него неустойка,
 И закрыты ему небеса.

 Сном из бездны моей – безголосой! –
 Всё доносится голос глухой,
 На твои отвечая вопросы,
 Не даёт мне расстаться с тобой.

  6.

 СОНЕТ-АКРОСТИХ

 Напиши, нарисуй – на листке, на холсте – я тоже
 Напишу тебе что-нибудь – нервно, не в лад, некстати...
  Argentum

 Греческий профиль и чёрные волосы!
 Ах, как легко нам поётся в два голоса! –
 Лишь бы слагались слова…
 Иней с утра – на дорожке усеянной
 Новыми листьями. Друг мой растерянный!
 Ангел нас слышит едва…
 Даже высокому чину – небесному! –
 Азбука наша весьма интересна, ведь
 Видит он дальше, чем мы.
 И потому наши песни опасные
 Душу его будоражат прекрасную
 Образом вечной тюрьмы.
 В этой тюрьме или клетке – незапертой! –
 Ангел оставит нас, необязательный…

 7.

 ДЕВИЧЬЯ ОСЕННЯЯ

 Мне собака руку лижет,
 На носу – зима.
 Лягу с тем, кто будет ближе,
 Не сойду с ума!

 До утра я буду греться
 От тепла его,
 И тогда оттает сердце,
 Только и всего.

 Слуху внутреннему внемлю,
 Песенку ловлю,
 Словно я с небес – на землю,
 К этому огню

 От Небесного, другого
 Тайного костра,
 Где во мне рождалось Слово
 И Любовь-сестра.

 Это просто непогода,
 Сумерки в окне.
 Это просто – переходы
 От меня ко мне.

 Между ними, между нами –
 Много сотен вёрст.
 Над уснувшими домами –
 Мириады звёзд.

 Там не спит дружок мой дальний
 Вдалеке своём...
 Там горит наш мост хрустальный
 Сказочным огнём.

 Догорает, осыпаясь,
 Серебром звеня…
 И вздохну я, просыпаясь:
 – Отпусти меня!

  8.
 
 А ЗА НИМИ ГОРЯТ МОСТЫ…

 А за ними горят мосты,
 И встают в небесах кресты,
 И родные их – за спиной –
 Почерневшей стоят стеной...
 Но всё тише их голоса,
 И всё ближе те небеса,
 До которых – семь вёрст, порой,
 Или просто шажок земной.
 Что же ждёт их в конце пути?
 
  …
 
 Но пора им, дружок, пройти
 Этим звёздным своим путём,
 Потому что они – вдвоём.
 
 
 КЛИНИКА-1
 2002 г., февраль

  1.

 От чёрного хлеба – до чёрной икры…
 Пройти предстоит нам такие миры,
 В которых оставим за каждый кусок
 Кто – голос, кто – волос, а кто – волосок.
 Но хочется кушать, и в этом вся суть.
 Желудочный сок – не берёзовый. Жуть!
 А родина щедро напоит меня –
 Как поит хозяин седого коня –
 На ком ещё можно возить и пахать,
 Который умеет и стоя проспать
 То царство небесное, где за него
 Готовы отдать половину всего.

  2.

 Дружу с русалочкой. Под хвостик
 Заглядываю после рюмки.
 Хожу к ней аккуратно в гости,
 Ношу ей рыбку в красной сумке,
 Которая вся пропиталась
 Дарами моря и подъезда…
 И, главное, она пыталась
 Дарить часы ко дню отъезда.
 Бесстрелочные. Водяные.
 Не для руки или кармана.
 Мороженое в выходные
 Не таяло. Со дна стакана
 Бездонного за пузырьками
 Тянулись вверх немые просьбы,
 А мы касались языками
 Всех граней мира, чтобы после
 Почувствовать, что только воздух
 Остался общим, если дышим.
 И научиться плавать – поздно,
 И зимним солнцем крылья выжгло.
 
 
 КЛИНИКА-2

  1.

 Я смотрю на твой весёлый портрет.
 Между нами возникает коннект.
 И на скорости шестнадцать-шестьсот
 Твой фантом меня целует в висок.

 Этой силы ты не знаешь пока,
 Потому ты от меня далека
 И по нижнему кольцу из огня
 Ускользаешь, оставляя меня.

  2.

 Знаки твои – враки.
 Кольца твои – цепи.
 Вырастут собаки
 И убегут в степи…

 В прошлом твоём – горечь.
 В страхе ночном – мудрость.
 Золушку ждёт полночь.
 К прочим идёт утро,

 Ибо весна – где-то –
 С гор потечёт скоро
 Вместе с концом света,
 Писем и разговоров.
 

 ЭТО ХОРОШО…
 2004 г.

 Это хорошо, что она
 Ничего не пишет давно.
 Чья же тут, читатель, вина?
 Чьи чернила-слёзы-вино?

 Отпустило небо в кредит
 Те слова, что взяты взаймы,
 И никто не хочет продлить
 Песенку старухи-зимы,

 Если только пёс – на восток –
 Ночью не завоет во сне,
 Если только чёрный висок
 Утром не подтает, как снег…

 Если краска есть под рукой,
 Ты его замоешь, почти…
 Что же ты сидишь над собой?
 Ты, дружок, чужое прочти!

 И тогда на стенах твоих,
 Может быть, начертит рука
 Новый удивительный стих,
 Взятый, как всегда, с потолка

 Или половинкой второй
 День вчерашний ляжет у ног.
 Телеграммой вызван герой.
 Никому не продан щенок.


 ИЗ ПОЭМЫ «МОСКВА-2001»

 А где-то здесь, в укромном уголочке,
 В большой МОСКВЕ, вдали от Мавзолея,
 Живёт ОНА. И ЕЙ – цена – две строчки!..
 Забытая великая ИДЕЯ.
 Она – в тебе, во мне и в том народе,
 Что всё молчит, а значит – выживает.
 И в строчках тех – ни слова о «свободе»!
 Зачем она тому, кто понимает?..
 И в строчках тех – ни слова про «реформы»!
 Ох, надоели, братцы!.. Надоели!
 Но Вера в них, что может двигать горы,
 Но Сила в них и пониманье цели…
 А ничего-то больше и не надо!
 Нужна Любовь. И ясность – без обмана.
 И будем жить мы просто и богато,
 И, умирая, не страшиться ада...
 Пусть вся страна, пройдя сквозь покаянье,
 Поднимется с колен и отряхнётся! –
 И все вожди получат оправданье.

 А что ещё нам делать остаётся?
 
 
 БЫВАЕТ ПОЛЕЗНО...
 
 Бывает полезно обжечься
 И на воду бешено дуть,
 Какой-нибудь Девой увлечься
 По самое Слово... чуть-чуть!

 Той самой, которая между
 Землёю и Небом живёт,
 В глаза ей смотреть, сквозь одежду
 И панцирь железный её.

 Лепить и ваять! – благо, снега
 Насыпало выше крыльца, –
 За порцию тихого смеха,
 За свежую прелесть лица!

 Наживы от этого дела
 Немного, но дело не в том –
 А в главном! – что всякое тело
 Словами лепилось с трудом.

 Ломалось оно и сливалось
 В холодную форму свою…
 И что нам тогда оставалось?
 Обжечь его словом «люблю»!

 Но эта последняя крайность
 Опасна сама по себе.
 У Девы и слёзы под праздник,
 Но что остаётся тебе?..

 Немного, но дело не в этом –
 А в том! – что свобода в руках
 Была и осталась. Поэтом
 Бывают не только в стихах.
 
 А Дева... А что она, Дева?
 Она, как всегда, Королева!
 Она здесь совсем ни при чём.
 Её растопило лучом.
 
 
 БАЛЛАДА ОБ ОДИННАДЦАТОМ ГРЕХЕ
 
 Стихи – одиннадцатый грех,
 Других не хуже.
 Кого-то сразу мордой в снег,
 А девку – к мужу.

 Она могла хвостом вертеть
 И, всласть, вертела.
 Он мог её, как бог, терпеть,
 Чтоб гладить тело.

 Он гладил тело, а оно
 Горело свечкой.
 Он приучился пить вино
 И быть овечкой,

 Пастись на пастбище ночном,
 При свете лунном,
 И думать просто об одном,
 Не самом трудном.

 И он пустил на самотёк
 Миры-пространства,
 И наступил её денёк
 Великих странствий.

 Её контрольный поцелуй
 Был так внезапен...
 Остались тапочки, в углу,
 И пятна платьев.

 В пустом  шкафу – клочки стихов,
 Не самых лучших,
 И объяснение всего –
 Счастливый случай!

 Её – одиннадцатый грех,
 Его – десятый.
 Их воспитал ХХ-й век
 И бросил на ***.
 
 
 ВСЕ МЫ – ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ...
 
 Я живу с твоей карточкой,
 с той, что хохочет...
 
 Борис Пастернак

 Все мы – по образу и подобию
 И представляем собой пособие
 По физике, лирике и органике,
 Первых законов термодинамики.
 Тела, из которых давно все выросли.
 Программы, в которых прячутся вирусы.

 Все мы закрыты и запечатаны
 Слёзкой сургучною, а ночами
 Чёрною кошкой прячемся в чате,
 Где впечатлительные чатлане
 О виртуальных свистят зачатиях
 И предаются пустым занятиям.

 И потому, что мы все испорчены,
 Нашим оружием бессловесным
 Чёрточки стали и многоточия.
 Слово становится бесполезным.
 Ибо себя ещё слышим – слышишь?..
 Ты не живёшь, но всё больше пишешь.

 Ты – за стеклом монитора, мы же
 С каждым стихом твоим – ближе, ближе!
 Смотрим, в подробности опускаясь,
 Как ты сражаешься, отражаясь
 В каждой своей запятой и точке,
 Как ты встаёшь на свои носочки,

 Как ты вытягиваешь – всем телом,
 Как ты закручиваешь – всем горлом,
 Как остаёшься единым целым!..
 Город – в гирляндах, а сердце – голо.
 Так покажи нам во всех подробностях,
 Где твой талант и твои неровности!

 Словно в  программе на раздевание,
 Слово сыграет на расставание,
 Рейтинг повысив без унижения…
 Как скоротечны твои  решения!
 Слева-направо, всегда – наотмашь!
 Что ж, по-другому уже не можешь

 Или... Куда бы теперь ни бегала
 Муза твоя, как лошадка пегая,
 Будет трястись по ночным бульварам.
 Муза не хочет стать Боливаром,
 Ибо известно – двоих не вывезет,
 А понесёт – никуда не вынесет.

 Две распродажи, весной и осенью,
 На повышение-понижение.
 Не торопись! Поднимая  хвостики,
 Смотрят коты на твоё скольжение:
 Как ты умеешь взлетать и падать,
 Как ты стараешься не заплакать…
 
 
 ЗА ОКНОМ – НЕ ТО ЧТОБЫ ЗИМА...
 
 За окном не то чтобы зима,
 И в кармане – вроде бы не деньги.
 Ты уж там решай, дружок, сама
 Как начать в субботу понедельник.
 
 Телу – дело, а потехе – час,
 Злость как производная от страха,
 Что живёт внутри помимо нас
 В ожиданье кризисов и краха.

 Небо чертит бледные стихи,
 Чтоб прочесть с листа и лиц прохожих,
 Что дела не то чтобы плохи...
 Что под пиво не берут пирожных,

 Что вдвоём не ездят на метро,
 Что втроём не ходят по подъездам,
 Что Москва, столица всех ветров,
 Нос утрёт и даст под зад приезжим!

 Впрочем, как потом ни объясняй,
 У тебя в глазах – одни витрины.
 Мне – на небо, я сажусь в трамвай,
 А тебе, конечно, на смотрины.
 
 
 ТВОЙ ВОЗРАСТ МИНУС ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

 Твой возраст – минус двадцать пять.
 По всем прогнозам
 Москву теперь не воевать
 С таким морозом.

 А ждать, пока не потекут
 Носы и крыши,
 В таких делах – напрасный труд.
 Подарка свыше

 Здесь не получишь – Бог не прост.
 Он хочет – в долю,
 И не даёт ни денег в рост,
 Ни славы – гою,

 Не проявляется совсем,
 Молчит как рыба,
 И неприятен даже тем,
 Что умер, ибо

 Он может – Братом и Отцом,
 Но эти роли
 Тебе ведь никаким концом?..
 Ты тоже – в доле.

 Ты рвёшься в неширокий круг,
 В котором тесно.
 Там нет друзей и нет подруг,
 Зато есть пресса.

 По головам и по рукам
 Не ходят в дивы?..
 Душа откроется стихам,
 Но как-то криво.
 
 
 ДЕВОЧКА-ХИРОСИМА
 2001 г.

 Просто ты входишь в зиму
 И начинаешь мёрзнуть.
 Ночью выводишь псину,
 Рифмы вставляешь в прозу.

 Ходишь куда захочешь,
 Хвалишь себя красиво,
 Голову мне морочишь,
 Девочка-Хиросима!

 Видишь, горшок с цветами?..
 Там и земли-то – горстка.
 С неба хлестать стихами,
 Прятаться в перекрёстках

 Рук, городов, привычек!..
 В новеньких рукавичках
 Пальчики, как синички,
 Музыку закавычат.

 Слышишь, откуда эта
 Музыка привозная?..
 Где же твоя карета,
 Рана моя сквозная?

 Всё затянуло гарью
 С запахом керосина,
 И оказалась тварью
 Девочка-Хиросима.

 Тварью с крылами – вместо
 Слабого человечка.
 Это одним – невеста,
 А для других – аптечка.

 Крылья твои промокли
 В ночь песнопений Пасхи.
 И, вытирая сопли,
 Мы растираем краски.

 Вот и за чашкой чая
 Снова друг друга дразним,
 Словно бы отмечая
 Утро стрелецкой казни,

 Чтобы поймать минуту,
 Что пролетела мимо…
 И отпустить, как будто,
 Девочку-Хиросиму.
 
 
 ARGENTUM-2
 2005 г.
 
 С дистанции Ветра

 Все твои фото, тексты и файлы,
 Жизнь нараспашку, смешки и «кафешки» –
 Почти графоманство и мелочь такая,
 Как детский гербарий, гнилые орешки…
 
 
 ПОЭМА P. S.
 2002 г.
 
 Это было в провинции, в страшной глуши.
 Я имел для души
 Дантистку, с телом белее известки и мела,
 А для тела
 Модистку – с удивительно нежной душой...

 Саша Чёрный «Ошибка»

 Беды всегда возвращаются вовремя – ты не трудись их кликать.
 Липкие сумерки снова спускаются с крыши, но ты не бойся, –
 Стой и спокойно смотри – в эту полночь лицо твоё станет ликом,
 Бликом усталого зеркала глаз полководца небесного войска...

 Argentum «Reflection»
 
  1.

 Голодный мой голубь клюёт твои строчки,
 Как семечки, щёлкает точки и даты.
 Поёт соловей. Спят мои ангелочки.
 И мир многоликий пошёл на попятный,
 Своих испугавшись сторон и стараний...
 Сухую траву подожгли, как архивы,
 И вот разбирайся – с весной этой ранней
 И с девочкой-августом нетерпеливой.
 Когда умирает отец на закате
 Ноль-три ноль-восьмого,
 То худшего знака придумать нельзя...
 А Рождённое Слово
 Уже щеголяет в подаренном платье,
 И первых картинок ему не хватает, –
 Подставив плечо, заголяя лодыжку, –
 Наколота змейка. Она не летает
 И ползать не может, но хочет – вприпрыжку.
 И танец змеи, попирающей землю,
 Сведён до простого её содроганья
 Казаться живой, Королевою Зеной,
 Легко проходящей свои испытанья.

  2.

 Торопится лето войти без остатка,
 Заставить засеять любовь и картошку.
 Живые тела на коричневых грядках,
 Потея, меняют свой цвет понемножку.
 Кому нужен этот – болезненно-зимний?
 Разденьте любого! И каждая складка
 Свидетелем станет разорванных линий,
 Чьи входы – ладонь, окончание – в пятках.
 Как будто мы все на невидимых нитях –
 Суровых, серебряных, медных и прочих,
 Протянутых с неба, – торопимся жить и
 Себя воспеваем в акафистах строчек.
 И эти молитвы, заклятья, проклятья
 Запишутся небом на солнечном диске...
 Сезон открывается новых понятий
 Деления светом – на дальних и близких.

  3.

 Так дальних читают легко по ладони,
 Так близким на лица глядят, досаждая...
 Но только и проку, что тело заполнит
 Какую-то часть твоего урожая,
 Что собран руками в подлунном и подлом.
 Его и на год не хватило, конечно.
 Из этих нечётных ночей я запомню,
 Как плюшевый спит у груди человечек,
 А мой медвежонок рассыпался прахом,
 Что рот твой открыт для Последнего Слова,
 Что сердце твоё зашлаковано страхом,
 Что ты ни к чему до сих пор не готова.
 Ты просто ложишься, как парусник в дрейфе,
 Чтоб ветер поймать в паруса, и тогда же…
 Ты сразу отчалишь, и, если не сдрейфишь,
 Дорожкой серебряной выйдешь туда же,
 Куда на рассвете приходит, бросая
 Чугунные цепи в кипящие струи,
 Летучий Голландец, и девка босая
 Воздушные с берега шлёт поцелуи.

  4.

 Уходя – не уходишь. Незримые узы
 Попрочнее канатов любых корабельных...
 И смеются над нами охотницы-музы,
 В совладеньях своих сторожа, безраздельных,
 Нас – носителей света, заброшенных в чащи
 Этих смирных миров, где идущие строем
 Изливают свой яд в наши полные чаши,
 Воздавая тем самым последним героям.
 Дозаправка для тех, кто летит в океане,
 Происходит всегда по серебряным шлангам.
 И, Postscriptum, Argentum, чья буря в стакане
 Станет вехой и даже событием важным.
 
 
 НОЯБРЬ. СУББОТА.
 1995 г.
 
 И сказал я Ангелу, говорившему со мною: куда несут они эту ефу?
 Захария 5, 10

 Ты сразу начинаешь злиться,
 Когда мы открываем тему,
 Что эта чёртова столица,
 Платить привыкла за измену
 То глиняными черепками,
 То серебром, то позолотой...
 Здесь после драки кулаками
 Живые машут с неохотой.

 Здесь не поэты – журналюги,
 Как говорили борзописцы;
 Здесь о тебе разносят слухи
 Любовники-детоубийцы,
 Которых ты легко разводишь,
 Как кроликов и куропаток...
 Нос задираешь, ноги сводишь
 И ловишь зиму меж лопаток.

 Там муравьи свою работу
 Ведут давно и неустанно,
 Готовя женщину к полёту
 По направленью к Туркестану.
 И, если вырастают крылья,
 Не для того ли (дорогая!),
 Чтоб крикнуть с неба, плюнуть в рыло
 И раствориться, завывая…

 Но я-то вижу, сколько яду
 В тебе накоплено на случай,
 Когда с небес, в мою прохладу,
 Ты камнем свалишься падучим.
 И где хранить тебя прикажешь?..
 И что за времена такие?..
 Но ты сама о них расскажешь,
 И содрогнутся мостовые.

 Мы все во временах последних;
 В рядах последних, из которых
 Смотреть удобно, как бассейны
 Перекрываются в конторы.
 И те же бродят фарисеи,
 И также смотрят вертухаи,
 Как наши мальчики лысеют,
 Как наши девочки порхают.

 Всё под контролем, под которым
 Творится это беспределье...
 Ты опоздала, входим скорым
 Давно не в город – в подземелье.
 И даже встречи наши ниже
 Тех уровней, где прорастала б
 Хотя бы травка... не в Париже.
 И здесь ты не услышишь жалоб.

 И зарываясь глубже, в эту … ,
 Готовясь к спячке или к скачке,
 Мы потеряли не монету (!),
 А только совесть. Листик жвачки.
 Но наш язык всё так же занят,
 И полон рот горячих истин...
 А если остаётся память,
 Мы не прощаем – даже близким.
 
 
 ПРИДУМАННЫЙ ОТПУСК
 Июль
 
 Qui dove il mare luccica, e tira forte il vento…
 
 Это просто картинка.
 Всё это я пережил в возрасте тридцати двух лет.
 Пошлость? – нет... Страсть.

  1.
 
 Пятница

 В кафе открытом, под платаном,
 Где никогда не будешь пьяным,
 Где мир другой со всех сторон
 Тебя, как остров, обтекает
 И отвлекает... отвлекает...
 И хочется считать ворон.

 Но нет ворон здесь (хоть убей!),
 И я считаю голубей,
 Что тоже царственное дело
 Иль царское?.. Забыл слова.
 Смотрю вслепую, как сова,
 На женское чужое тело.

 О, тела этого тепло!
 О, тело женское – стекло!..
 Глядишь в него – и видишь... видишь...
 Его разбить давно пора.
 Ах, сердце – алая дыра!
 Что русский мой?.. Здесь нужен идиш.

 Зачем?! – ИН-ТЕР-НА-ЦИ-О-НАЛ!!!
 Я от жары затосковал…
 Вставай, проклятьем заклеймённый!
 Смотрю на голые колени
 И вспоминаю про пельмени
 (Я – не влюблённый... не влюблённый...)

 И про морозы... Угу-гу!..
 Как хорошо лежать в снегу
 (Когда из бани – с голой попкой),
 Но под платаном хорошо…
 А то, что было – всё прошло,
 И мы его помянем стопкой!

 И нет у нас альтернативы
 (Пусть это будет справедливо!) –
 Как к этой деве загорелой,
 И на её загаре ровном
 Уснём, и нас разбудят волны,
 Пока она не надоела.

 А разве может надоесть
 Та, что умеет вкусно есть
 И язычком бокал свой лижет?..
 Он полон красного вина,
 Она сама собой полна,
 И нет её, далёкой, ближе.

 И чем искать в самом себе,
 Мне проще спрятаться в тебе,
 В твоих коленях оголённых...
 Но где ты?.. Где?.. Один сижу
 И на второй бокал гляжу,
 Губной помадой окаймлённый.

  2.

 Суббота

 Ночь машет южным опахалом.
 Балконы настежь на Балканах.
 Двухместный номер под крахмалом,
 Печать судьбы на чемоданах…

 «Печать судьбы!» да три наклейки –
 О трёх давно забытых принцах.
 Они отклеились... Налей-ка!
 А здесь, пожалуй, заграница…

 Здесь по ночам кричат иначе,
 Здесь воздух – слаще и вкуснее.
 Здесь ничего уже не значат
 Твои слепые одиссеи.

 Одним бедром (крылом! кометой!..)
 Вспорхнув над смятою Вселенной,
 Напомнишь нежно: лето... лето!
 Да, это лето!.. Несомненно.

  3.

 Воскресенье

 На пляже, жёлтом и песчаном,
 Лежишь и солнца не боишься,
 И грудью, голой и румяной,
 Вполне заслуженно гордишься.

 А рядом горы входят в море.
 А эти груди смотрят горе,
 И ничего их не колышет...
 И падший мир лежит – не дышит.

 А почему он дремлет, падший?
 А потому, что он уставший.
 Он только ночью и живёт,
 А днём ложится на живот

 И, подставляя солнцу крылья,
 Лежит себе в песочке рядом,
 И, от бессилья изобилья,
 Мутнеет нелюбовным взглядом.

 И засыпает... засыпает...
 И ничего ему не снится.
 Его песочком засыпает...
 Июль. Путёвка. Заграница.

 4.

 Отъезд

 Пора замаливать грехи.
 Пора писать тебе стихи.
 А твой загар, твой дар богов,
 Достанется рукам врагов.
 Пора грехи замаливать,
 Пора загар отбеливать,
 Пора тебя одаривать,
 Обмеривать, обменивать.
 Запомнить показатели,
 Расставить указатели
 И зимней ночью вздрагивать,
 И память не затрагивать!
 

 МОИ ПАРТНЁРЫ НАЧАЛИ ЛЕТАТЬ...

 Мои партнёры начали летать
 Во сне и пить, как гончие верблюды.
 И это надо просто понимать:
 Мы верим в чудо – и боимся чуда.

 Когда-нибудь коснутся нас миры
 Высоким одиночеством познанья
 И мозг земной созреет для игры,
 И перейдёт в другое состоянье.

 Тогда любое слово, как приказ,
 Проявится на полотне небесном.
 И даже смерть не испугает нас,
 Но утвердит в обличье нетелесном.

 И в тяжкий миг списания грехов,
 Молясь уже беззвучно и бесслёзно,
 Мы отречёмся от своих стихов
 И в мир войдём, в котором всё серьёзно.
 
 
 ДРУГОЕ
 
 Не вдохновенье, а
 ДРУГОЕ – тяжёлое – из глубины
 Ко мне приходит, в час покоя,
 Где истины погружены,
 Где в непроизнесённом слове
 Пульсирует событий  кровь…
 Себя вверяя Божьей воле,
 Судьбе (потом) не прекословь!
 Когда же слово станет плотью,
 В своей нетварной красоте,
 Мир остановится в полёте,
 Разбойник вздрогнет на кресте.

  —
 
 О том, что было, не жалея,
 Твою я понял высоту:
 Да. Ты – родная Галилея
 Мне – невоскресшему Христу.

 Александр Блок

  —
 
 ДОЖДИ ГОВОРЯТ,
 по образу и подобию…

 А, ей-богу, дожди говорят!
 В этом стуке есть ряд нестыковок.
 Если вслушаться, сдуру, спросонок –
 Непременно мозги закипят!

 Барабанная дробь и картечь
 Непохожи на азбуку Морзе.
 Дождь, как джокер, блуждающий козырь,
 Растекается в странную речь.

 Я готов, я открыт на приём,
 Где-то в каждом из нас – дешифратор,
 Переводчик, периметр, экватор.
 Неомытый дождём окоём.
 
 
 НУ И НУ!..
 Сны Ивана-дурака
 
 Брутто-2015

 Поднимите мне веки хотя бы…
 Кофе, яду и муху в вине!
 Никакие хореи и ямбы
 Не шевелятся больше во мне.

 А ведь было! – и солнце, и лето,
 Золотая поэзии жесть,
 Где душа моя голая – нетто –
 Четверть пушкинской, блоковской треть.

 Ах, ноябрь! Эти самые дроби
 Сложит жизнь в единицу одну,
 И в тумане твоём, как в сугробе,
 Я до вечной весны дотяну.

 
 ПЛОТЬ
 Сны Ивана-дурака

 В доме – кошка, в сердце – голубь.
 Человек ныряет в прорубь
 Или в бездну, словно в речку.
 Плюх! – и нету человечка.

 Плоть – не плот и не плита –
 Ахиллесова пята!

 Плоть – куриная избушка,
 Где старушка-побирушка
 Варит соус-маринад,
 Ваньку ждёт на променад.

 Тот всегда идёт на запах
 Исключительно на Запад.

 Намечается борьба
 Ваньки, божьего раба.
 Тренинг, хоминг, мастер-класс,
 Чтоб открылся новый глаз.

 Дабы мог он в русском поле
 Вопрошать судьбу: «Доколе?!»

 Если выйти из себя,
 Станет передом судьба,
 Распахнёт свой рот щербатый:
«Здравствуй, Ванька, аты-баты!»

 Тут и сказочке аминь,
 А рюмашку – опрокинь!


 УРА!
 Сны Ивана-дурака

 Р. Гару

 Дожди уже неделю льют.
 Друзья болеют, водку пьют.
 В Европе – адская жара.

 Ура!
 Пора готовить лагеря
 Для европейских поселенцев:
 Инвесторов и экселенцев,
 Международного ворья.

 Пора!
 Они придут, дадут… взаймы.
 Нас (по преданью) – тьмы и тьмы.
 Мы будем богатеть Сибирью,
 Что справедливо.

 Пива! Пива!
 А то совсем уже тоскливо
 От репетиции потопа.
 Россия – это (це вам) не Европа.
 
 
 ЗАДАЧИ
 Сны Ивана-дурака

 Кама М.

 Жена была обнажена –
 Живая Афродита –
 Но мне она сказала: на!
 Добавив: да иди ты…

 Загадка-2021
 
  —

 У тела есть проблемы,
 Задачи – у души,
 И эти теоремы
 Попробуй докажи.

 Ах, как душе хотелось,
 Чтоб елось и пилось,
 И в благодарность тело
 Катилось на авось.

 Но вот душа, по-взрослому,
 Светлеет кое-как,
 А тело лишь стареет
 И предлагает пакт.

 Ох!..

 У тела есть проблемы,
 Задачи – у души…
 И эти теоремы
 Попробуй докажи!
 
  —
 
 Жизнь,
 ЧАКРАВАРТИ

  —

 Когда меня не станет, заплачьте...
 Цветов – не надо.
 Пусть они растут, живые!

 М., 1989 г.

  —

 Сумеру ки, ни мрак, ни свет…

 Вода играет и рябит, горит янтарным великолепием осеннего листа, льнёт, обнимает волнующимся мёдом… по золотому Ареалу, пронизывая время, летают ультрамариновые сполохи, исправляя некоторый беспорядок после ночных метаний кисти гения…

  —
 
 Где взять мужества, силы найти,
 Чтобы встать и дойти до небeс?
 Мне не надо чудес, только сил...

 М., 1989 г.

  —

 Жизнь,
 БАРОККО
 
 Над ней трудился великий плотник,
 Мне даже пыль на ней драгоценна.
 Дух – галактическая плацента…
 
 Пётр Вегин,
 М., Отгадка-2021

 Супругой Шивы сделалась Парвати,
 Но охватила робкую тревога, –
 Она хотела убежать от бога,
 Хоть страстно жаждала его объятий...

 Калидаса

  —

 Земля была ехидна и ковидна.
 И тьма над бездною...

 Спала... туманам отдана и негою объята,
 Но тут случилась сатана с улыбкой альтер яго.
 Скрошу рогатую каргу – в рагу!

  —

 Увидит в зеркале себя с любимым
 Наутро после робкого сближенья, –
 И кажутся ей оба отраженья
 Единым существом неразделимым.

 Калидаса
 

 В ЧЕРЕДЕ И ПРАЗДНИКОВ, И БУДЕН
 9. 11. 2018 г.

 Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия,
 потому что он почитает это безумием...
 
 Апостол Павел

 В череде и праздников, и буден,
 Где часы транжиришь как рубли,
 Я ещё не до конца безумен,
 Чтобы оторваться от земли.

 Я ещё – колеблемый треножник,
 На который сила оперлась,
 Но во мне сидит немой заложник –
 Тот, кому дана иная власть.

 Проходя шкалу сопротивлений,
 Как проходят за чертой черту,
 Обретаю неземное зренье,
 Словом отменяю немоту.

 Я не знаю, что там будет после,
 Сердце замирает и поёт.
 Голая, как провод, эта осень
 Держит напряжение своё.
 
 
 В ПОГАШЕНИЕ ВСЕХ ДОЛГОВ
 Поэт, 2015 г.:
 
 творец, творение…

 В погашение всех долгов
 И в преддверии выходных:
 Я – Христос для своих стихов
 И воскресну (не вне, а в них).

 А они уже разнесут
 И мелодию, и слова…
 Приходите на страшный суд,
 Собирает толпу молва.

 Здесь присяжные – не сидят,
 Умываются не водой.
 Здесь считают своих цыплят
 Не по осени, а весной.

 Воскресение это – треш,
 Воздымание к небу век,
 И попробуй себя не съешь
 После дождика да в четверг,

 Если слово, как в горле кость
 (И не выплюнуть, не сглотнуть),
 Если я за столом, как гость,
 Чтобы мир мне упал на грудь.

 И, как будто, одна еда
 Всех на тайный звала совет…
 Сколько дел унесла среда (!!),
 А на пятницу планов нет.

 В погашение всех долгов
 И в преддверии выходных:
 Я – Христос для своих стихов,
 И воскресну (не вне, а в них).
 
 
 И ЗНАТЬ, И ЖДАТЬ
 
 И знать, и ждать – пока откроют Путь
 (До времени безгласен и бесславен)
 И юный Иоанн падёт на грудь,
 Где Иоанн Креститель обезглавлен.

 Слыть (быть) плотником, работать допоздна,
 Смотреть на старших братьев отстранённо –
 Пока она придёт, ТВОЯ ВЕСНА,
 Чтоб в мир войти, в котором всё серьёзно.
 
 Бог не играет с нами в поддавки
 И не лишает нас земных объятий.
 За поцелуем следуют плевки,
 За клятвами – проклятия распятий.

 И вот теперь, когда отменено
 Всё ветхое, что изолгалось грубо,
 Вода не превращается в вино,
 Но в горький уксус, чтоб смочились губы.

 Когда Крестом подводится черта,
 Не всякое потом воскреснет слово.
 За смертью наступает полнота,
 К которой мы, ребята, не готовы.
 
 
 НА КЛАДБИЩЕ
 
 Великолепная крапива
 Вошла в свой беспроцентный рост,
 Осеменяя терпеливо
 Природе вверенный погост.

 Но где кладбищенский порядок
 Искоренить её успел,
 В кружке крестов, среди оградок –
 Десятки неостывших тел.
 
 Они пируют на могилах
 Своих сограждан и отцов,
 Из-под земли черпая силы
 Отдать долги взамен концов.
 
 И, с неприкрытым наслаждением
 Прожёвывая жизни клей,
 Они зелёным насаждениям
 Смешны дремучестью своей...
 
 Иль перепутаны в концерте
 Все основные номера?
 Иль унесённым ветром смерти
 Такая нравится игра?
 
 
 ДУША ВЗРОСЛЕЛА С ОПОЗДАНЬЕМ,
 над вавилонской башней…

 2002 г.

 Душа взрослела с опозданьем
 И обретала крылья-гири,
 И становилось наказаньем
 Всё, что всегда творилось в мире.

 Он упрощался до предела
 И становился страшно горек...
 В его движениях довлело
 Всё беззаконье перестроек.

 Он громоздил себя вслепую,
 Но с каждым часом проступало
 И уходило (вкруговую)
 Его безумное начало.

 И в этой чёрной круговерти,
 Когда нет выхода и вдоха,
 Душа задумалась о смерти,
 Что ей несла её эпоха,

 О снежном вихре новогоднем,
 О новом цикле предстоящем…
 И жизнь, пророчица и сводня,
 Казалась сукой настоящей.

 Но за спиной теперь мешали
 Два неудобных – ей – предмета,
 Подаренные, как скрижали,
 Во исполнение Завета.
 
 
 КАК ЭТО СКУЧНО...
 2002 г.
 
 Как это скучно – видеть в полном
 Объёме некую картину
 Иной души, чьи чувства-волны
 Накатывают на равнину,
 Застроенную кем попало,
 Подверженную разрушеньям,
 Где, начиная всё сначала,
 Ведут отсчёт от поражений.
 В конечном счёте, все мы – дети
 От двух колен первоначальных…
 И, если ты играешь с этим
 Огнём, тебе ли быть печальной,
 Когда в глазах твоих упрямых
 Внезапно вспыхнет он, бенгальский?
 Поэты празднуют, и пьяных –
 Не больше, чем в колонне майской.
 Так растекаются по древу,
 А тело возвращают змею.
 В тебе я вижу ту же Еву,
 С которой я не поумнею,
 Но буду спину гнуть и в небо
 Глядеть всё реже, по причине,
 Что тяжелей буханки хлеба
 Есть долг и старость для мужчины.
 И потому – с иных позиций
 Смотрю на это любованье...
 Нет у меня земных амбиций,
 Но есть рассвет и упованье,
 Что сердце снова бьётся ровно,
 Что ангел мой, хранитель, рядом
 И что не стоят эти волны
 Ни слов моих, ни песен с ядом.

 
 Јуче је
 свет био тако леп...


 ПОЭМА ДЫРЫ
 1988 г.
 
 Mladost, kao vlak prohujala je vec
 Prosla pokraj nas odnijela nam sve…

   —

 А я лицо своё умыл
 И полотенцем вытер,
 Но мозг, как зуб, ночами ныл
 И плакал в старый свитер...

   —

 Автобусы качают лица.
 Так начинается среда.
 С телами-таймерами слиться!..
 Работа – средство и среда
 Необитания. Отстойник,
 Где я барахтаюсь за стольник,
 А повезёт – за полтора.
 Мой разум – чёрная дыра.
 Из этой внутренней дыры
 Смотрю во внешние миры.
 
 Девчонка – розовая львица,
 Вокруг неё опасно виться…

 Я не любовник и не раб.
 Мне одинаково вредят
 Прикосновенья мягких лап
 И лёгкость та, с какой едят.
 У львицы безупречный вкус.
 В её глазах – янтарный свет.
 Любовь похожа на укус:
 Есть ощущенье, крови нет.
 В застое первая из рифм.
 О ней готовится Указ.
 Бумагу знаками изрыв,
 Поэты замерли у касс.
 Идёт оплата аллегорий.
 Я – инженер. Вне категорий.

 В пространстве свёрнутом Дыры,
 Где дышит времени петля,
 Лежат Священные Дары,
 О воскрешении моля.
 Желтеют прошлого клочки,
 И нет у памяти корней.
 Там, сердца слушая толчки,
 Я часто думаю о ней...
 Я вижу маятника ход.
 Следы к ней залиты слюдой.
 Любовь, как памятника пот,
 Проступит каменной слезой.
 
 Я четвертован был в четверг,
 Палач мой плакал у окна.
 Как этот плач похож на смех!
 О, как естественна она!
 
 Любимой завершён распад.
 Я грудью врезался в закат.
 Белее ночи, мела
 Шатался очумело.
 По тем местам, по тем местам,
 Чтоб усмехнуться криво,
 Где в первый раз к её устам
 Допущен, как к архивам.
 По тем местам, под тем мостом,
 Где парочек, как птиц.
 Где начинался мой разгром
 Под взмах её ресниц.

 Моя свобода! – Смерть моя!
 Ты мне сестра теперь.
 Немая девушка-змея
 За мной закрыла дверь.

 Немая – значит, не моя…
 
 Отвергнутый смешон.
 Как нищий, нищенку кляня,
 Бегу из царства жён.
 Там точат лясы и ножи.
 Там дремлют сытые мужи.
 Там дети громко плачут.
 Там чьи-то письма прячут.

 Автограф взяв, ушла на зов,
 А мне, сгоревшему, с азов!

 Я, августейшая особа,
 Из августа бреду в июль.
 Там, с обещанием «до гроба»,
 Приносят вести в вестибюль.
 Там водят за нос, как хотят,
 И поцелуем нежным
 Нас топят, как слепых котят,
 Изящно и небрежно.
 Увы! Тонуть приятно –
 Любовь выводит пятна.

 Я свечи восковые жёг
 И слушал певчих пенье.
 Плескалось пламя, как флажок,
 Как знак долготерпенья.
 Я в лики тусклые глядел.
 Я отрывал святых от дел.
 И сам, свечой сгорая,
 Стучал в ворота рая.
 Туристы крестятся в углу.
 Свеча похожа на иглу.

 Девчонка, бешено жуя,
 Вздохнёт, глотая слюни:
 «Какое качество жилья!..»
 И в храме жвачку сплюнет,
 И двинет дальше по Руси,
 По номерам и весям...
 Но паруси не паруси,
 От скуки – хоть повесься!
 А мальчики колодой карт
 Мелькают, рук не грея.
 И снова фильм пошёл в прокат
 Про капитана Грея.

 Миры выходят из игры
 И в чрево прячутся Дыры.

 А день угасал, как события в Польше.
 В разбуженном гаме
 Искал, как приезжие – Красную площадь,
 Офелию Гамлет.
 Он был одинок, как какой-нибудь старец,
 И вечности свечи
 Горели над ним, а незапертый ларец
 Открыть было нечем.
 Но девушка в белом из пасти кофеен
 Не выйдет наружу…
 И Гамлет умрёт? В сонном царстве Офелий
 Никто не разбужен.

   —

 Душа за телом, как собака,
 Бредёт и думает инако.
 А тело под толпы плитой,
 Как муж под жениной десницей...

 У встречных девочек ресницы
 Покрыты пылью золотой.
 И солнце, в полной лени,
 Им золотит колени...

 
 ВЕСЫ КАЧАЮТСЯ НЕЗРИМО
 
 Весы качаются незримо.
 Год високосный катит в август.
 Уже пора бежать из Рима –
 Выращивать в пустынях кактус,
 Рубить зелёную капусту
 В районе города Дубровник,
 Вскрывать горячего лангуста,
 Сочащегося, как любовник.
 На женщин, элемент природы,
 Смотреть, сведя их в ту таблицу,
 Где в каждой клетке – дух свободы.
 И позвоночник золотится,
 И вся она, что твой подсолнух,
 Наполненная семенами...
 И это называют – отдых
 Под Черногорскими горами.
 
 
 ОХ, ЯЗЫК!
 
 Ох, язык! В нём слова – то ли дерзки,
 То ли просто смешные!..
 Если «дом» – это «куча», по-сербски,
 Наша куча – Россия!

 Ох, славянский язык вредоносный,
 Где в нём место – героям,
 Если «гордый» по-сербски – «поносный»,
 Сохраним – «похороним»?!

 Языком этим нужно гордиться!
 Красота в нём – иная!..
 Если «щёчки» у них – «ягодицы»,
 Как я их понимаю!
 
 
 ПОМЕЧТАЕМ?..
 
 Помечтаем?
 Шикарный и дерзкий,
 Понимая, что всё – понарошку,
 Приглашу Вас на пляж королевский,
 Положив на коленку ладошку.
 Ах, коленка! – рычаг передачи
 В положении чётком «нейтральном»...
 Вы, конечно же, скажете: «Мальчик!
 Как Вы стали таким аморальным?..»
 Но коленка на первую скорость
 аккуратно так переключилась...
 Расскажу я печальную повесть,
 Почему и как так получилось,
 Что, бывает порой, озорую.
 Так куда же от этого деться?
 Перейдём мы легко на вторую,
 Вспоминая счастливое детство.
 На второй, без рывков и усилий,
 Покачнётся земля под ногами
 И какие-то новые крылья
 Нас поднимут, в момент, над домами,
 Унося к неспокойному морю.
 Звёзды! волны! прилипчивый ветер!
 И, ей-богу, совсем я не помню,
 Как давно мы летаем на третьей.
 А иначе – с небес да на землю,
 И по линии берега твёрдой
 Догоняя ушедшее время,
 Мы однажды пройдём на четвёртой!
 Да-а... Пора тормозить. Этим годом
 Не пристанет зараза к заразе,
 Но боюсь, что теперь задним ходом
 Вам уже не успеть, камикадзе!
 И горючее наше сгорело,
 И в гражданских правах – пораженье.
 И коленка давно заржавела,
 И, похоже, сто лет – без движенья.
 
 
 СЛОВА КАК МАЛЕНЬКИЕ БОГИ

 Слова, как маленькие боги,
 Нас покидали и казалось,
 Что плач и горестные вздохи –
 Последнее, что в нас осталось.

 Они, рождаясь, уходили
 И удивляли быстрым ростом,
 И наши слёзы, крокодильи,
 Воспринимали очень просто.

 У них была своя дорога
 И время жизни. И, к тому же,
 Мы им отдали слишком много,
 А сами сели в эту лужу,

 В которой небо наизнанку
 И где нам не осталось места,
 Стрелу пославшим, спозаранку,
 В расчёте подстрелить невесту.
 
 
 МЕЛЬЧАЛИ ЛЮДИ, А ПЛАНЕТА...
 отражения

 Мельчали люди, а планета
 Ходила, как ишак, по кругу.
 В начале Слова или лета,
 Но налетел я на подругу.

 Так Блок увидел Незнакомку,
 Так Мастер встретил Маргариту.
 Судьба готовила котомку,
 Что всё же лучше, чем корыто.

 Судьба открыла все кредиты,
 Смешала карты и коктейли,
 И ангелы сказали: квиты! –
 И дали скидку на отели.

 И все посольства стали наши,
 А центр Москвы стал заграницей.
 И мы устроили демарши,
 Которые нам будут сниться.

 Когда, как в первый раз, на чистом
 Пространстве белом покрывала
 Мы открывали, как чекисты,
 Секреты тела и металла.

 Когда мы выли от восторга,
 Когда вино водой казалось,
 Любовь опять пришла с востока,
 Да так, похоже, и осталась.

 Любви понравилось быть между
 Двумя распятыми телами,
 А мы забыли про одежду,
 Про стыд и занятость делами.

 Мы просто пили друг из друга
 Волшебный сок и умирали.
 И в ней рождалась не подруга, а…
 Остальное всё – детали.
 
 
 Я ДУМАЛ – МНЕ ПЛОХО. Я ВЫШЕЛ НА ПЛОЩАДЬ...
 Сербская тетрадь
 
 Я думал – мне плохо. Я вышел на площадь
 И рухнул за столик, как тот сибарит.
 А ветер зонты раздвижные полощет,
 И тёмное пиво в бокале рябит.

 И женщина, бывшая некогда ланью,
 Садится за столик и прячет глаза.
 А воздух наполнен озоном и дрянью,
 И где-то за городом бьётся гроза.

 Я буду кормить её сладким пирожным,
 Жалеть и сочувствовать, думать о том,
 Что сам без сапог, как сапожник-художник,
 И также когда-то покинул свой дом.

 Потом, в подвернувшемся универсаме,
 Продуктов куплю, посажу на такси...
 И буду бродить, как последний Сусанин,
 Катая во рту это слово: мерси!
 
 
 ТЕЛЕВИЗОР КАК СЕРБСКИЙ СВЕРЧОК...
 Сербская тетрадь
 
 Телевизор, как сербский сверчок,
 Сам себе восклицает «осанны»,
 А тверёзый Иван-дурачок
 Вспоминает берёзки Лозанны.

 Как осеннюю кроет листву
 Белый снег на зелёной полянке...
 И что тянет Ивана в Москву
 Так, как тянет кота – к валерьянке.

 Печь немецкая в кухне простой,
 Не спеша, растворяет полено.
 Вот и к сербам он встал на постой,
 Потому что им всё – по колено.

 А немецкая малая печь –
 Настоящая дочка «буржуйки».
 А богатая русская речь
 Начинается с чашечки дуньки.

 Бьётся в тесной печурке огонь.
 До Москвы дальше, чем до Берлина.
 И ложится в сухую ладонь
 Несгоревшей судьбы древесина.
 
 Дуня – сербская ракия из айвы.
 
 
 САМ СЕБЕ УСТРАИВАЮ ОТДЫХ
 Сербская тетрадь
 
  Р. Гару
 
 Сам себе устраиваю отдых.
 Голова не варит. Суп варю.
 Выхожу на позабытый воздух,
 Обнимаю серую зарю.

 Мелкой солью посыпают землю
 Небеса, без солнца и лица...
 И несёт проверенное зелье
 Мой сосед, и курит у крыльца,

 Запивая зелье кока-колой...
 Думаю: вот так проходит жизнь.
 Битые пластинки с радиолой
 Вынесли вчера за гаражи.

 И никто не думает о вечном,
 Всяк свою наматывает нить.
 Раньше нас стареют наши вещи,
 Еле успеваем хоронить.

 В чём же смысл затраченных усилий?
 Так вот и дожили до седин...
 Холодно. Пора обжарить крылья.
 Не забыть про соль и розмарин.
 
 
 ЗАКОЛОЛИ
 Сербская тетрадь
 
 А в нашем простом партизанском меню
 То густо порою, то пусто...
 Сегодня заколют чужую свинью
 И рульку положат в капусту.

 Хозяин уже засучил рукава,
 Народ приготовился к визгу.
 Ноябрь смертоносен. Сухая трава
 Окрасилась в красные брызги.

 О, нет! Никакой я процесс не виню.
 Я сам, как последняя сволочь,
 Нацелился тоже на эту свинью
 И жрать приготовился в полночь.

 Вот так наступает Рождественский пост,
 Икают волхвы и евреи.
 Куски и кусочки, копыта и хвост
 Висят на крюках в галерее.

 И веселы люди, и всё по уму,
 И в тазике – алая пена.
 И что-то коптится в приятном дыму,
 Вертясь над огнём, постепенно.

 Такой вот расклад деревенского дня.
 Иду я за солью и перцем.
 А в старом хлеву, где жирела свинья,
 Скрипит незакрытая дверца.
 
 
 ТАК ОПАСНО ИДТИ ПОПЕРЁК…
 
 Так опасно идти поперёк,
 Под свои становиться знамёна.
 Что любовь? – виртуальный конёк!
 Кто ездок? – виртуальный Будённый!
 
 Где ты, полюшко-перекати?
 Чьё там тело легло под копыта?
 Ох, ты, горюшко, чаша в груди
 Переполнена и не отпита.

 Пусть в открытое сердце стучат
 Семь ветров, семь пространств, семь восторгов!
 И погасшие звёзды горят (по-иному)
 В полях и в острогах…


 КОШКИ-ГОЛУБИ
 Лунная глина

 А вот и лебедь въехал в Леду,
 Как в иномарку – запорожец,
 Отпраздновав свою победу
 Одним из принятых художеств.

 Свернули голубю головку
 Не потому, что не вертелась,
 А потому, что есть духовка
 И кошке кушать захотелось…
 
 Но за морем – всегда полушка,
 Телушка (фишка с перевозом).
 В холодном климате хохлушка
 Любить умеет под наркозом
 Своей мечты…

 
 ARGENTUM
 Нарисуй мою жизнь. to Koordinator.

 Мы же взрослые люди, мы редко рисуем бесплатно…
 К. Л., перифразировав Б. Г.

 Нарисуй мою жизнь – акварелью апрельских улиц,
 Недосохшей гуашью жгучей декабрьской ночи.
 Всё, что ты нарисуешь – с серебряным свистом пули
 Покидая мой дом, станет эхом твоих пророчеств.

 Напиши обо мне – не прошенье куда-то выше,
 Не поэму, не повесть, не злобную анонимку,
 Напиши половинную паузу – ты услышишь,
 Как оставленный август в ней бродит с судьбой в обнимку.

 Напиши каждый день. Тишиною больничных коек,
 Недозволенным «да», недочитанной книгой Блока.
 Промолчи о себе – ты увидишь, как беспокойно
 Бестолковая жизнь моя снова вплывает в окна.

 Напиши, нарисуй – на листке, на холсте – я тоже
 Напишу тебе что-нибудь – нервно, не в лад, некстати.
 Эта жизнь мне обходится дорого, друг-художник.
 Нарисуй. И продай. За неё хорошо заплатят. 

 26.12.2001 г.
 
 
 КОШКИ-ГОЛУБИ
 Лунная глина
 
 Птицу голодную допустить
 До глубины глубин.
 Наполовину себя простить,
 И ничего – другим!

 В омуте тёмном не бьют ключи,
 Сом поведёт усом.
 Врать не умеешь, так хоть молчи
 Или играй лицом!

 Впрочем, какая теперь игра
 С рыбками?.. – рыбья кровь,
 Если в глазах у тебя дыра
 И уголь – углом на бровь.
 
 
 ТРАССА
 
 Внутри тебя – не лабиринт,
 А гоночная трасса,
 И всё решают не слова,
 А мышечная масса.

 А почему? – а потому,
 Что ложь твоё оружие.
 И если мир летит во тьму,
 Ему же (миру!) хуже.

 Ты так закрылась, что порой
 Тебя температурит
 От слов горячих, сам (с тобой)
 Художник захалтурит.

 Болезнь твоя – светобоязнь,
 Ты оживаешь ночью,
 Подруга, поэтесса, дрянь,
 Отличная от прочих.


 ПОТОМУ ЧТО ТЕБЕ НЕ ДАНО
 2001 – 2002 гг.

 Годовалый стишок – заколоть,
 Возложить на олтарь интернета.
 Тяжелее бычка эта плоть…
 Ею кормятся осень и лето.
 
 Под копытами строчек глухих
 Ничего не растёт: пыль да копоть.
 Чёрной краской – и волос, и стих;
 В кровь искусаны губы и локоть,

 Потому что тебе не дано
 Возродиться по первому зову…
 Ты водою разбавишь вино
 И запьёшь моё горькое слово.
 
 Ты сама мастерица, дружок,
 Подмастерья твои поприжаты
 И давно уже сбились в кружок,
 И гоняют по кругу стишаты.

 Белый свет распадается на ... ,
 От которых тошнит и корёжит.
 Ты больна, как родная страна.
 Потому-то тебя не тревожит –

 Ни отсутствие центра небес,
 Ни качели скрипящего сердца…
 Вот и ангел твой – маленький бес,
 Да и песни твои – камни детства,

 От которых не будет кругов
 В тех мирах, где поэты как боги.
 Потому и над смыслом стихов
 Думать нечего. Лгут эти слоги

 И настолько легко (чересчур!)
 Из тебя вылезают, плутовка,
 Что твой киллер, двуполый амур,
 Променял арбалет на винтовку

 И стреляет с плеча и бедра
 По поэтам и просто прохожим –
 Тем, к кому до рассвета добра
 Дева-Львица с шагреневой кожей.
 
 А в огромном и яростном том,
 Что вчера проспала ты, царевна,
 Нищий выпьет свой виски со льдом
 И на царство взойдёт постепенно,

 Вспоминая тебя по весне,
 Наизнанку, в простом негативе.
 Ту, чьи волосы стали как снег,
 Чьи живые стихи некрасивы.
 
 
 АУДИЕНЦИЯ
 2002 г.

 Дружеское

 АУдиенции такой
 Не ожидая быстрой,
 Мы слово трогали рукой,
 Литератур-туристы,
 И слово устремлялось ввысь,
 И прорастало  плотью…
 И это называлось – жизнь,
 И отзывалось кровью,
 Которая всегда течёт
 По кругу неустанно,
 Которая тебя влечёт
 В разведанные страны.
 А в этих странах – всё путём! –
 Ни мрака, ни маразма.
 Там если лето, то с дождём,
 И утро – без оргазма!
 

 Орган, аккорд.
 Я не лирик… Я – киллер муз.
 
 
 ЧЁРНАЯ ЗВЕЗДА
 2002 г.

 Питание раздельное,
 Отдельное жильё...
 Звезда моя поддельная!
 Я сам зажёг её.

 И вот, кому ни попадя,
 Она светить должна...
 И никакая проповедь
 Ей даром не нужна,

 Но только карта звёздная
 Такой (!) величины,
 Что там, моя серьёзная,
 Непросто взять чины.

 И тут, моя лукавая,
 Во многом ты права,
 На «бутерброд с какавою»
 Нацелившись сперва.

 И этой целью маленькой
 Всё решено навек –
 Твой путь самосожжения,
 Действительно, наверх.

 К той части неба чёрного,
 Закрытой и пустой,
 Где ты, моя учёная,
 Сумеешь стать Звездой,

 Открытой всеми заново,
 Внесённой в каталог...
 Вот только свет твой (задолго)
 С небес дойти не смог.

 Ты – Спящая Красавица,
 Ты – Чёрная Дыра.
 И всех, кто не раскается,
 В тебя принять пора.

 
 ОТВЕТ-2004
 
   1.

 Да, но вера без дел мертва,
 А в делах процветает ложь.
 И любые твои слова
 Не потянут на медный грош,
 Потому что красивость фраз –
 Это просто такой приём,
 Потому что на этот раз
 Всё живое горит огнём,
 Чтобы выйти, как из воды,
 Из неведомого огня...
 Хорошо бы стать молодым,
 Да вот Бог научил меня,
 Что тяжёлый земной размен
 Заключается, ты прости,
 Не в стоянье у чьих-то стен,
 А в разборчивости пути.

   2.
 
 И поэтому – потому,
 Что корабль твой ещё не сбит,
 Так полезно быть одному,
 Когда город огромный спит.

 Спит, оставив дела свои,
 Отключив голубой экран.
 На окраинах соловьи
 Горлом режут ночной туман

 И деревья стоят в росе,
 Молча пьют углекислый газ.
 И кому-то не быть как все
 Или плакать до красных глаз…

 Ставь, бессонница, паруса
 На пиратские корабли!
 Пусть откроются адреса,
 Нам начертанные внутри!
 
 
 ЛЮБОВЬ, ДОРОГАЯ, – ПОСЛЕДНЕЕ ЦАРСТВО!
 
 Любовь, дорогая, – последнее царство!
 Мужья не доходят до полуфинала.
 Но вывезет друг – серый волк! – и лекарства.
 Когда-то с коня ты, принцесса, упала…

 А волк подвезёт тебя к самым воротам
 И будет, до самых последних мгновений,
 Решать – не пройтись ли клыками по глоткам,
 Заставив и принцев стоять на коленях.

 Но видишь, как чётко прописаны роли,
 И даже коня не забыли в конюшне...
 Ещё б разобраться с приданым и болью,
 И с принцем своим, ко всему равнодушным.
 
 
 ЗИМА – КАК В СОРОК ПЕРВОМ!..

 Зима – как в сорок первом!
 И сам я – под Москвой...
 Мои стальные нервы
 Заряжены тоской.
 Мои мозги героя
 Весьма напряжены,
 И сам я (что такое?)
 Давно лишён жены.

 Должно быть, накануне
 Последних всех времён,
 Я погибаю втуне,
 Талантлив и умён.
 Я на себе, как П`астер,
 Испробовал сполна
 Все новые лекарства
 И понял, что – хана.

 В бессмысленном движенье,
 Круговороте дел,
 Мы терпим пораженье
 От тех, кто рыбку съел,
 Не сев при этом на кол…
 У них контракты, тля!
 А денег – кот наплакал,
 Но вертится Земля.

 И я, в числе последних
 Наследников земных,
 Свои больные бредни
 Переливаю в стих...
 И жив я этой верой,
 С которой деда мой
 Валил всех в сорок первом
 Под долбаной Москвой!
 
 
 ГРОЗА

 Жду первую грозу, как первого свиданья,
 В разрушенном лесу стволы оголены.
 Какой упрямый мир! Сколь скрыто в нём желанья
 Расти наперекор предчувствиям войны.

 Какой бы грозный гром, какой бы шквальный ветер
 Ни заломал берёз, и сосен, и осин,
 Лес вычистит себя, чтоб жить на этом свете,
 А если и сгорит, так превратиться в дым.

 И сам круговорот стихий, огня и дыма,
 Когда одним крылом захватывает вмиг,
 Уносит нас к мирам, где жизнь неповторима,
 Как радуга Огня и Неба первый рык.
 
 
 РАЗБИРАТЬСЯ В ЖЕНЩИНЕ РОДНОЙ
 2010 г.

 Разбираться в женщине родной –
 Всё равно что управлять страной...
 Детям и историкам – в наследство.
 И, пока любовь твоя строга,
 Вопреки всему опять строка
 Вырвется из раненого сердца.

 Я пойду за тридевять земель
 Тропками Иванов и Емель,
 Ибо Василиса, сбросив кожу,
 По высоким замыслам своим
 Предпочла Кощея (иже с ним!),
 Чтоб на сказку было всё похоже.

 Умные (они же – дураки!)
 У Принцессы требуют руки;
 В русской сказке, как и в Голливуде,
 Всякая концовка хороша.
 А пока в карманах ни гроша,
 В сердце – боль, в душе – мечта о чуде.


 ЗАЧЕМ ТЕБЕ, ДЕВОЧКА, ЭТА ВОЙНА?..
 14.03.2011 г.
 
  Вега, Альфа Лиры

 Зачем тебе, девочка, эта война,
 Где каждое слово – патрон?
 Уже на коленях больная страна
 И снайпер считает ворон.
 
 Уже зачитали стране приговор,
 Согнали на площадь толпу
 И лицам немым улыбается вор,
 Клеймо открывая на лбу.

 Остаться в живых – значит, маской лица
 На зрелище смерти смотреть.
 Тебе повезло быть в начале конца,
 Так жизнь продлевают на треть.

 И строем не надо ходить в никуда,
 И рынок открыт в выходной.
 А ночью твоя голубая звезда
 Взойдёт над убитой страной.

 И голос твой выстрелит спящим в лицо,
 Сметая сновидящий тлен.
 И вечная совесть продажных певцов
 Взорвётся в последнем котле.
 
 
 В КАФАНЕ
 Сербская тетрадь

 Марине

 Сан сервиторос с фигурой борца.
 Женщины полураздеты.
 Или всё это «начало конца»,
 Или закончилось лето.

 Ходят туристы – им дай автомат –
 Чем не патруль на бульваре?!
 Господи! Если я буду богат,
 Дай каждой твари по паре!

 Совокупляясь, забудут они
 Злобу войны поднебесной,
 И золотые растянутся дни
 Нашей любви бестелесной.

 Лето продлили, как будто кредит.
 Ангел напротив задремлет.
 И на меня, не мигая, глядит
 Тот, кто наследует Землю.
 
 
 АНГЕЛ И КОЛОБОК
 
 Слеплю из праздничного теста –
 Не дрогнет дерзкая рука! –
 В порядке дивного процесса,
 И Ангела, и Колобка.

 Втроём присядем на дорожку,
 В четыре глаза оглядев
 Свою унылую сторожку,
 Весьма похожую на хлев.

 Леп Колобок. Ему не страшно.
 С ладони – в мир, как в кегельбан...
 И катится слепое брашно
 По всем оврагам и буграм.

 За ним, с мешком, в нём Ангел дремлет,
 Иду неведомо куда,
 Где – мхом укрытые деревни,
 И красная горит звезда.

 Висит звезда! И светом алым
 Синюшный разгоняет мрак.
 Я не всегда был трезвым малым,
 А тут и вовсе стал – дурак.

 Лишь Ангел, выйдя из котомки,
 Присев на правое плечо,
 Пронзает взглядами потёмки
 И что-то шепчет горячо.

 Его язык мне неизвестен,
 Но кровь вскипает и поёт!..
 И мир, что стал предельно тесен,
 Толкает Ангела в полёт.

 И в небесах, где чёрный космос,
 Где света красного кулак,
 Я слышу леденящий голос:
 – Ну что, допрыгался, дурак?!

 Слеп Колобок. Я нем как рыба.
 Мы оба – не при козырях.
 Но небо содрогнулось, ибо
 Взошла полночная заря.

 И Ангел – белая невеста! –
 Спускалась с неба прямо к нам…
 А Колобок вздохнул, как тесто,
 И разломился пополам.
 
 
 МНЕ НАДО НЕ ТАК УЖ И МНОГО...
 
 Мне надо не так уж и много:
 Вписать в незаконченный стих,
 Как жареных есть осьминогов
 И гадов чудесных морских,

 Как в карте какой-нибудь винной
 Ткнуть пальцем в «Мерло Пти Вердо»
 И нежно чирикать с Мариной,
 Рукой осязая бедро...

 И Кто-то на времени тормоз
 Как будто надавит слегка.
 И пишет невидимый томос
 О нас – Иоанна рука.

 На этой открытой вечере,
 Когда уже всё решено,
 Пройдя все суды и потери,
 Мы пьём дорогое вино

 На собственной свадьбе, как в Кане.
 И с нами, опять и всегда,
 Господь и великие тайны...
 И хлеб, и вино, и вода.
 
 
 ЛЕНИНГРАД
 Новый год

 1984 г.

 Окна вязью хрустальной мечены.
 Искры прыгают со стекла.
 Пар от форточек – признак вечности
 Человеческого тепла.
 
 
 КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ МАРИНЫ
 Сербская тетрадь
 
 жене
 
 Если просто тебя любить
 До иголок-мурашек, блин...
 И однажды во сне слепить!
 И ослепнуть.

 А мир – един.
 Мир поеден, лежит костьми.
 Виден берег – крутой, иной.
 Собираю тебя горстьми,
 Просыпаюсь, пока живой...
 
  —
 
 Ой, ты, ночка тёмная,
 Ночь бесснежная!
 Как ты там, родная моя,
 Жёнка нежная?

 Ветер мой скулит за окном
 Псом заброшенным.
 Засыпай безрадостным сном.
 Спи, хорошая.

 Я опять сижу у огня,
 Думу думаю.
 Знаю, что ты есть у меня,
 Ночкой лунною.

 Время поворотится вспять,
 Выйдем на люди.
 Спать моя хорошая, спать!..
 Окна – в наледи.

 Завтра будет первый снежок,
 Лыжи-саночки.
 Спи жена, мой нежный дружок,
 Щёчки-ямочки.

 В небесах застыла луна.
 Тишь глубокая.
 Спи, моя родная, одна.
 Одинокая.

 Ой, ты, ночка тёмная!
 Ночь бесснежная.
 Как ты там, подруга моя,
 Жёнка верная?
 
 
 МАРИНЕ
 
 – Интересно, это – память или мечта?
 – Это – тайна…
 В. Н.
 
 Посмотри в окно – в морозной дымке,
 На краю земли,
 Новый дом на розовой картинке,
 Пчёлы и шмели.

 Сад цветёт, сирень струит свой запах,
 Гуси на пруду.
 Сенбернар стоит на задних лапах,
 Ждёт свою еду.

 Виноград и голубые ели,
 Ивы у воды.
 А в углу – в твоей оранжерее –
 Райские плоды.

 Белая мощёная дорожка,
 Кухня и ледник.
 И тобой закрытая сторожка,
 А за ней – родник.

 И густой, как мёд, весенний воздух,
 И ребёнка плач,
 И для нас рассыпанные звёзды,
 И в печи – калач.

 Посмотри в окно – в морозной дымке,
 В зеркале твоём,
 Мы на этом вечном фотоснимке
 Навсегда вдвоём.
 
 
 ДВА РАЗНЫХ ПОЛЕНА В ПЕЧИ
 Марине
 
 Два разных полена в печи.
 Одно – пересохло до звона
 И жаром, в ноябрьской ночи,
 Себя отдаёт неуклонно.

 Другое – сырое совсем,
 Горит кое-как, неохотно,
 Но их положили затем,
 Что вместе им будет комфортно.

 Иначе – дрова не горят.
 Иначе – сгорают, как порох.
 А так: оптимален заряд
 И путь прогорания долог.

 И я, вороша кочергой,
 Подумаю: странное дело,
 Я сам, как полено, сырой,
 И ты – до сих пор не сгорела.
 
 
 ДОМА
 Краљеве Воде, Сербия,
 Сергей Есенин

 Когда на улице метель,
 Сугробы у порога,
 Залягу в тёплую постель,
 Как в старую берлогу.

 Потёртый томик под рукой
 Великого поэта,
 А за окном мороз какой!
 А под периной – лето.

 Пусть весело трещат дрова,
 Тепло идёт сухое!..
 Я буду впитывать слова
 И думать – всё-такое.

 Потом, когда-нибудь, усну
 С открытыми глазами,
 Уйдя и в книгу, и в весну,
 И в домик под Рязанью.
 
 
 АНТИСКАЗКА
 Мой Пегас

 Пусть ничто не вечно под луною,
 Тем прекрасней каждый божий день!
 Но Пегас зовёт меня в ночное:
 Он отвык от света и людей!

 Он, в размерах, меньше Сивки-бурки –
 Мальчик-с-пальчик справится в седле! –
 Кормится кусочками от булки
 И пасётся на моём столе.

 Скажет мой читатель: «Ни фига се!
 Это как же надо понимать?..
 На карманном на таком Пегасе
 Дальше кухни вам не ускакать!»

 Мы не скачем! Мы – не на Майдане.
 Есть вода горячая и газ...
 Вместо денег у меня в кармане
 Поселился маленький Пегас.

 А когда часы пробьют двенадцать,
 Если я не выпущу его,
 Он в кармане пробует брыкаться
 И пищит тихонько: «И-го-го...»

 Так вот и ношу его в ночное.
 Дан во искупление грехов...
 Хорошо, что нас с Пегасом двое,
 Не считая кухни и стихов.
 
 
 ДЕВЯТОЕ РЕБРО
 Святому Николаю
 
 Пятнадцать алтарей-энергоблоков.
 Охранник перелистывает Блока:
 «Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы...»
 – От, москали! И не дают взаймы!

 Идёт и ставит «свечку Филарета».
 И лихорадит, лихорадит лето.

 Святителя девятое ребро
 Простой вопрос поставило ребром:
 «Жить не по лжи?..» Семь бед – один ответ.
 Торговцы отреклись от сигарет.

 Алтарь закрыт. Ушли давать на лапу.
 Вернут «Николу». Притаранят Папу.

 Вчера был дождь. Сегодня снова – дождь.
 Сакральный год. Непромокаем Вождь.
 Ещё чуть-чуть, вновь станет молодым
 И из ноздрей польют огонь и дым.

 Отстроит Киев. Разорит Москву.
 И вечный бой.
 – Ау, мой друг… Ау-у!
 
 
 В ЧЕТВЕРГ ЛИЛ ДОЖДЬ...
 Притча
 
 о. Роману Матюшину-Правдину
 
 В четверг лил дождь. Иуда приболел.
 Всё время бесконечные разъезды,
 Апостолов завистливых наезды.
 Он всех кормил. И сам терпел, терпел...

 Всем добывал одежду и ночлег.
 Пахал как мул, сандалии стирая,
 Тянул – от Иордана до Синая,
 Чтоб скиснуть после дождичка в четверг.

 Вся партия расписана давно:
 Ходи пешком до Иерусалима,
 Ферзём не станешь. Мимо. Мимо. Мимо.
 И стало кислым канское вино.

 А как гуляли! Чудо из чудес.
 Обычаи, что в Кане, что в Одессе:
 И там сожгут, и здесь тебя повесят.
 Везде, кто не работает – не ест.

 С небес гремело, ахало, лило...
 Там Илия трудился, как Стаханов.
 На весь Израиль пары нет стаканов
 И выпить не с кем, и ушло бабло.

 А мысли все, как молнии в ночи...
 (Что денег нет – не велика потеря!)
 Назначена последняя вечеря,
 Петру сегодня отдадут ключи

 От Царствия, которое не здесь.
 Апостолы наивны, как индейцы.
 Развесят уши или что там – пейсы? –
 Не забывая выпить и поесть.

 Иуда спёкся. Он – не волонтёр.
 И он – не маг, он честно на подхвате.
 Простыл, как бомж. Ему, пожалуй, хватит
 Лить масло в несгораемый костёр.

 Начальники народа держат мир,
 Блюдя баланс, традиции лелея.
 А так бродить... Цыгане – не евреи.
 И хватит с нас каких-то детских игр.

 С небес лило. Пятно на потолке
 Всё расплывалось, становилось блёклым.
 Отверстие в стене (какие стёкла?),
 И пробка от отверстия – в руке.
 
 
 ПАСХА
 
 Ум молитву исполнить тщится.
 Сердце выкупано в любви...
 К банкомату и к Плащанице –
 Незнакомые, но свои.

 Не хмелея и без елея,
 За движеньем слежу сердец.
 Так когда-то и к Мавзолею
 Мы стояли толпой овец.

 Волки целы и овцы сыты.
 Кто-то крестится, и – двумя,
 А какой-то квадратный мытарь
 Шепчет: «Боже, помилуй мя!»

 Всех собрало «Христос Воскресе!»,
 А кому-то – вот-вот рожать.
 И владыка на «Мерседесе»
 Не торопится уезжать.
 
 
 ПОСЛЕ ПРИЧАСТИЯ
 
 Во мне весь мир, и я в нём растворён.
 Течёт река народная от Чаши,
 Божественным питаема Огнём.
 Здесь все равны.

 – Остави долги наша...

 Ещё снегов неубранных не счесть,
 Курганом встал сугроб у места боя.
 Ликует и поёт Благая Весть.
 И смерти нет, а есть – покой и воля.
 
 
 КАМЕНЬ
 Петру Люкшину
 
 Жить хочу – на берегу Дуная?
 На Дону?.. – за пазухой у Бога.
 Что ты скачешь, линия кривая?
 Что застыла, пыльная дорога?

 Или я, как на распутье Витязь,
 Путаюсь у ветра под ногами.
 Что там шепчет небо?
 – Торопитесь!
 Отыщите Родину и камень.

 Не она ль змеёю придорожной
 Залегла под надписью погреться?
 «Пешие, ступайте осторожно!
 Здесь слова кусают прямо в сердце».

 Все ушли. Налево и направо.
 Путь обратный всякому заказан.
 Чья-то жизнь сбежала, как держава,
 В чёрную воронку унитаза.

 Что смотреть на вросший в землю камень?
 Камень нем. В нём мысль застыла Божья.
 Только надпись свежая: «Лехаим!»
 И прямая стрелка – в бездорожье.
 
 
 ВОЗВРАЩЕНИЕ
 Марине
 
 Полотно льняной зари
 Расстелилось на кровати.
 Никому не говори
 О внезапной благодати!

 Не спугни её, пока
 Бьётся сердце неуклюже.
 Кружат в нимбе облака,
 Свет внутри и свет снаружи.

 Отречение моё –
 Вход в невидимое царство.
 Ангел в сердце запоёт
 О высоком без лукавства.

 И поселится внутри
 Что-то вечное, живое...
 Полотно льняной зари.
 Звуки, знаки, всё такое.
 
 
 ДОЖДЬ – ВЕРТИКАЛЬНЫЙ ИОРДАН!
 Марине
 
 Заря – открытая, как рана, –
 Стирает морок и туман.
 Я вижу, как река Самара
 Впадает в реку Иордан.

 Михаил Анищенко
 
 Дождь – вертикальный Иордан!
 Он Богом дан,
 А я – Адам,
 Отмеченный Дождём...
 Я не полезу в броневик!
 Дождь – мой высокий духовник,
 Под ним я, как при Нём.

 Ах, воскресенье, День Дождя!
 Промокла исповедь моя –
 Небесная река.
 Пусть пересохнет
 Путь к греху,
 Как время где-то наверху!
 Сложив счастливую строфу,
 Солю себе – пивка.

 Обсохли мокрые зонты,
 За кошкой бросились коты,
 В кафе и гул, и гам.
 И улица своё возьмёт…
 А будет ли перезачёт –
 Не скажет Иордан.
 
 
 ПРЕМУДРОСТЬ
 
 Копья поют на Дунае...
 Виктор Соснора
 
 А вокруг меня – бездорожье.
 Мчится поезд в ночи земной.
 И дана мне Премудрость Божья,
 Чтобы я приобрёл покой.
 
 Принимая подарок царский,
 Обнимая ноги Твои,
 Понимаю ли я, несчастный,
 Бескорыстность Твоей любви?

 Слёзы катятся тихим градом,
 Заменяя мне сонм молитв.
 Бесконечна Твоя награда
 Перед утром духовных битв.

 Мы готовы к рассвету, Отче,
 Как апостолы, мы сильны!
 Покажи мне, Великий Зодчий,
 Новый контур моей страны.

 И простым строителем новым
 Стану я на земле Твоей
 Поднимать на работу Словом
 Неразумных Твоих детей.
 
   —
 
 ЦЕРКОВЬ

 Премудростью Божественной от века содержима есть / и на конец веков премудро воплощаема бывает / невидимаго царственнаго снисхождения печать /, да печатлеется таинственно Божественная /; воцерковися днесь, вселенную в Себе воцеркови/ и лютаго льстеца нелестно посрами/, да воспеваем вси победную Христу /, случись бо яве недоведомая злым.

  —
 
  И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами её луна, и на главе её венец из двенадцати звёзд.
Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения.

  И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя её к Богу и престолу Его.

 Откровение, 12 глава

  —
 
 Понеже злоба ослепи сама себе /, и миродержец лютый разума лишается /, не может бо терпети повеления Владычня /: глава греха да сокрушается пятой /, и древлей клятвы свобождается премудрый змей /, Иуда прилучается к апостолом /, за Каина возносится чистейшая молитва /, да рушатся утробы преисподнии / несокрушимой милостью Премудрости Моей.
 
 
 Часть третья
 КОРОЛЕВСКИЙ ГАМБИТ

Я охотно сочетаю тактическое со стратегическим, фантастическое с научным, комбинационное с позиционным...

Александр Алехин,
Искатель шахматной правды

Я, Премудрость, обитаю с Разумом и ищу рассудительного знания.

Притчи 8, 12
 
 
 ДЕСЯТОЕ ИЮЛЯ
 
 Из тяжёлого, ручной работы, кресла
 В нас, по-сталински, глядит Никола Тесла.

 Если все пустые домыслы отбросить,
 Очень жаль, что не сдружился с ним Иосиф.

 Мы тогда бы не стояли на распутье,
 И на пенсии б сидел полковник Путин.

 Даже члены «вашингтонского обкома»
 Были б к Сербии любовию влекомы.
 
  —
 
 Ах, Никола! Сын священника, мой гений!
 Архитектор всех грядущих поколений.
 
 
 ДОРОГА
 
 Из забытого богом
 Городка на Дону
 По обычным дорогам
 Уходил я в страну
 Новых мест и предместий
 С переменой широт,
 Где, совсем неизвестен,
 Вымирает народ,
 Где в любой деревушке –
 Ни попов, ни клопов, –
 Вырезают игрушки
 Недобитых богов.
 И какие бы флаги
 Ни трепали ветра,
 У геологов – фляги,
 А у местных – икра,
 Где безвластие денег,
 Только слово в цене,
 И берёзовый веник –
 По худющей спине,
 Где бессонные рыбы
 Возвращают должок
 И весенние глыбы
 Лбами бьют в бережок,
 Где Природы богатства
 И неспешная жизнь.
 Тридевятое царство
 Для растущей души.
 
  —
 
 Прорастёт и услышит
 За капелью веков,
 Как, омытая Свыше,
 Плачет плоть берегов,
 Тает, глиной глубинной
 Приникая к корням,
 Под пророческим ливнем
 Благодати семян.
 
  М.
 
 
 ИСПОЛНЯТЬ СВОЁ ПРЕДНАЗНАЧЕНЬЕ
 
 Исполнять своё предназначенье
 Вопреки и вопреки всему...
 Где-то зарождается движенье:
 Свет небес распутывает тьму.

 Нити света, словно ниоткуда,
 Новый мир с настойчивостью ткут,
 Создавая видимое чудо,
 И всего за несколько минут.

 Мир проявлен, но ещё безмолвен,
 Старое лишилось языка.
 И теперь, без грома и без молний,
 Не понять его наверняка.

 Страх – начало долгих восхождений,
 Мелкая монета для еды,
 А другой монетой платит гений
 Или тот, кто выкупит труды.

 Знак другой, не денежный, а срочный
 На небесном выткан полотне.
 Мне-то что – я лишь чернорабочий
 В Богом позабытой стороне.

 Я лишь жду, что камертон рассвета
 Звук мне свой невидимый подаст,
 И, быть может, на исходе лета
 Расшифруют ангелы приказ.
 
 
  Бремя гнева
 ПОЭМА «ВИРТУАЛЬНАЯ ИМПЕРИЯ»
 
 Дневник сотрудника Администрации Царя Ирода
 
 – Батюшка, нас никто не знает... Спрашивают: «Откуда вы взялись?..» Что нам отвечать?..
 – А вы говорите всем: мы исполнители воли Божией.
 
 Из разговора в Оптиной пустыни, декабрь 2004 г.
 
 Сказали ему: кто же ты? чтобы нам дать ответ пославшим нас: что ты скажешь о себе самом?
 Он сказал: я глас вопиющего в пустыне: исправьте путь Господу, как сказал пророк Исаия. А посланные были из фарисеев...
 
 Евангелие от Иоанна 1, 22-24
 
   1. День первый.
 
 Умоют руки в Чистом переулке
 И не пошлют на Дон и Иордан
 Разведчиков владыки на прогулке.
 Секретари хитры не по годам...
 А эти «исполнители Господни»,
 Не вписанные в праздничный баланс,
 Чего-то ждут, но если не сегодня,
 Так завтра им ударят по рукам-с.

 Кто разрешил святому Иоанну,
 Без паспорта, прописки и т. д.,
 Идти в народ, тащиться к Иордану
 И всех подряд (!) вымачивать в воде?..
 Он сыном был – смотри! – врага народа
 И спасся неизвестно почему.
 Его вскормила дикая природа,
 А тех, кто рядом – в дальнюю тюрьму.

 Ведь в нашем Риме – или Иудее – 
 В любом углу империи любой
 Не любят тех, кто чище и умнее
 И властвовать умеет над собой.
 Ни грамма правды, если нет рецепта,
 А на рецепте быть должна печать!
 Идти в народ – для сольного концерта?
 Умел молиться, так учись молчать!
 
   2. День второй.
 
 В народе внешне как бы всё спокойно,
 Но кто из высших верит в свой народ?!
 Втянуть его пора в сплошные войны,
 Пока нам не грозит переворот.
 Давно известно – мир весьма опасен:
 Народ жиреет, шастает везде...
 Вдруг кто-нибудь, чей образ нам неясен,
 Их вытащит на солнышко к воде?

 А там начнёт: не требуйте налогов!
 Как будто мытарь сам себе судья...
 Он если и берёт, так ведь немного –
 Совсем не как великие князья,
 Которые, конечно, расплодились...
 Иммунитет любого старика
 Омолодит! – чужие удалились,
 А прочие глядят издалека.

 Хоть государство – не совсем корыто,
 Но многие хотят к нему припасть.
 Когда бы власть всегда была открыта,
 Любой дурак сумел бы всё украсть!
 Но дураков не держат при кормушке,
 И потому так армия нужна,
 Что времена, когда народу пушки
 Уже нужней, чем Цезарю – жена.
 
   3. День третий.
 
 В тяжёлое, но радостное время,
 Когда мы утвердились у руля,
 Нам не простят, когда чужое семя
 Вдруг примет внутрь красавица-земля.
 И потому – ни грамма и ни пяди!..
 Пусть зарастёт бурьяном чернозём!
 На нас всегда работать будут дяди,
 А мы не будем думать ни о чём.

 А, впрочем, слух доходит из Синода,
 Что старчество, вися на волоске,
 Смущает дух унылого народа
 И снова строит замки на песке.
 Мол, говорят, народным ополченьем
 Когда-то все бывали спасены.
 Вот так возьмут и, с первым воскресеньем,
 Нам разнесут полцарства и Стены,
 Которой мы от всех отгородились...

 Синод не дорабатывает, м-да...
 Мы до сих пор с ним не определились –
 На сколь концов у нас теперь звезда
 На всех официальных атрибутах.
 Им некогда, как некогда и нам.
 Так дорога последняя минута,
 Когда мы разойдёмся по домам...
 
   4. День четвёртый.
 
 Служить легко, когда лишён сомнений,
 Но, изучив чужие языки,
 Я склонен к перемене настроений
 И под глазами – чёрные мешки.
 В Империи, теперь уж Виртуальной,
 А это значит: частью – Мировой,
 Жизнь никогда не будет идеальной,
 А смерть всегда висит над головой.

 В конце концов, мы все в командировке,
 Не исключая Ирода-царя,
 И местные служебные бытовки
 Нам не заменят райского жилья.
 Рай не в дыре, а мы – дыра дырою.
 И потому закрыли все глаза,
 Что, кроме нас, здесь управлять страною
 Никто не может, а другим нельзя.

 А, впрочем, всё и так идёт к развалу.
 Сначала – ликвидация всех льгот,
 Запрет собраний, крысы – у вокзала,
 И сам начнёт крысятничать народ.
 В Империи наш этнос – не в раскладе.
 Поручено его учетверить.
 А это значит – на тройном окладе,
 И лишний раз мозгами не варить.
 
   5. День пятый.
 
 Владыки израсходовали квоты
 На нефть, на водку, даже на табак...
 Прожить сумеют только до субботы,
 А далее – неведомо никак.
 Религия для нас – сплошные траты
 И тихий, но настойчивый давлёж!
 Хотя они, формально, без зарплаты
 И с улицы уводят молодёжь.

 Язык владык столь льстивый и лукавый,
 Что даже Ирод терпит не всегда,
 Но для величья вроде бы державы
 Любой правитель ходит не туда,
 Куда ему хотелось бы вначале...
 Наш как по нотам партию ведёт:
 Враги молчат, союзники – в печали,
 А так – давно никто у нас ни в счёт.

 Казна полна, но это ненадолго:
 У Кесаря – особые счета.
 Считается, что ноги кормят волка,
 Так кормит нас осёдлости черта.
 Пока народ прописан и сосчитан,
 Правительство выплачивает дань.
 Будь хоть бандитом, хоть антисемитом,
 Но только не ходи на Иордан(ь)!..
 
   6. День шестой.
 
 Нам снова угрожают Крестным ходом.
 Синод призвал молиться по домам.
 Первосвященник, как всегда, с народом:
 Опять молчит, всё предоставив нам.
 Проблема в том, что слишком много битых,
 А, значит, нам невыгоден размен.
 Элита – при ковчегах и корытах,
 И ничего не хочет дать взамен.

 От Дона и уже до Иордана
 Идёт волна неслыханных вестей.
 – Сарынь на кичку! Братцы, до Майдана!
 Пить бросил русский, крестится еврей.
 И проповедь, подобная набату,
 Встряхнула мозговое вещество:
 – Мол, жили мы спокойно и богато
 Без Ирода и прихвостней его...
 
   P.  S.
 
 Или Слово – или славословие:
 Боливар не выдержит двоих.
 Вот и Православие – теория;
 Практика – для старцев и святых.
 Языком прикроемся, как ветошью,
 Затворив, как форточку, алтарь.
 Не всегда любовь богата внешностью:
 Ближнего – безмолвием – ударь!

 Говорят, что Церковь – вне политики.
 Может быть, но верится с трудом...
 Как-то мы обходимся без критики,
 Нам Администрация – роддом.
 Как-то мы привыкли к поклонению
 Вместо покаяния, и вот:
 Губите, владыки, поколение
 И совсем не будите народ.

 Спит Россия вашими молитвами
 Мёртвым сном, как старый богатырь.
 Хорошо ли вам речами тихими
 Подводить детей под монастырь?
 И кому давным-давно вы служите
 С сонмом олигархов и крутых?
 Горячо вы молитесь за ужином,
 Холодно – за сирых и больных.

 Таинство священства не снимаемо:
 Совести незримая черта.
 Но грехи бывают не смываемы,
 Если не оплачены счета
 Перед нами, теми или третьими,
 Что к корням склоняются травы…
 А потом пред Господом ответите,
 Как молились за Россию – вы.
 
 * вырванной
 
 
 ПОДАРОК
 
 Это майское лето – в подарок
 За написанный ворох стихов.
 Черновик почернел от помарок,
 Замутилась душа от грехов.

 Но природа устроена славно,
 Есть на ней воскресенья печать,
 И приду я к отцу Иоанну,
 Что умеет любить и прощать.

 Под небесным покровом Царицы,
 На одном из московских холмов,
 Просветляются многие лица,
 Омываются губкою слов.

 И смотрю я на выцветших женщин,
 На покрытые головы их,
 Понимая, что всё-таки жемчуг
 Из даров вырастает морских.

 А пока не намыт, не просеян
 В наших душах песок золотой,
 Мы уходим легко в одиссеи
 И ныряем в других с головой.

 Но всегда, сохраняя основы,
 Заставляя нас жить не по лжи,
 Прорастает в нас Новое Слово
 Из глубин зачерствевшей души.
 

 НАСТРОЕНИЕ
 в аэропорту
 
 А впереди – Париж,
 А за окном – Белград.
 Беспроводная мышь
 И сыр, и шоколад.

 И снежный ком друзей.
 И я, как Дед Мороз,
 Свой собственный музей
 Отстроивший всерьёз.

 Где каждая из зал –
 Лишь меньшее из зол.
 Эх, я не то сказал...
 Ах, я не тех подвёл...

 А за окном – Белград,
 А впереди – Нью-Йорк.
 И розовый закат,
 И белый мой конёк.

 Всего четыре дня
 Да подпись и печать,
 Чтоб с этого коня
 Любой дебют начать.
 
 
 «ЦАРЕВНА»
  опыт
 
 Рукавицы роняя в снегу
 На земном крутосклоне,
 Я от брата и друга бегу
 И дышу на ладони...
 
 Юрий Кузнецов
 
 Смотрю я, святые отцы,
 На опыт с «лягушкой» под током,
 На эти живые сосцы,
 Что могут восстать ненароком.

 Какой-нибудь лёгкий разряд
 Влечёт за собой сокращенье
 Всех мышц поперечных подряд,
 Зарплаты и ручковращенья.

 Воткните любой электрод
 В открытую мягкую точку,
 И наш разномастный народ
 Урода родит или строчку.

 И вроде бы жизнь удалась,
 И все потроха – на ладони...
 Но что за животная связь
 Скрывается в бешеном лоне?
 
 
 ПОНЕДЕЛЬНИК. АВГУСТ.
 Раменское, 2015 г.
 
 Настроение падает, как и нефть,
 В каждом барреле – море бесплатной крови.
 В королевском гамбите фигуры нет,
 Только тень её, где-то здесь, в Подмосковье.

 Обнимает берёзку, лежит в траве,
 Улетает, как шарик, влекомый ветром.
 И сценарии вертятся в голове,
 Но натурных съёмок не будет летом.

 Вместо всяких элегий и мелодрам,
 Словно в штопор, срываюсь в дешёвый триллер,
 Где на каждые девять есть триста грамм,
 Где у киллера руки дрожат и триппер,

 Где над розовым морем – кружок луны,
 Словно сыр, что объели поэты-мыши.
 На моём языке – языки войны,
 Потому-то меня так прекрасно слышат.

 Нелюбовь вырастает, как курс валют,
 Чёрной птицей уносится в поднебесье.
 И лежачих охотно ногами бьют,
 Даже-можно-пожалуй-сказать-что-месят!

 Это август, ребята, таких картин
 (Как у Босха) в моей виртуальной спальне!..
 И закрыть меня надо на карантин
 Перед этой осенней дорогой дальней.
 
 
 МЫ УЧИМСЯ ЧИТАТЬ ПРИРОДУ
 2012 г.
 
 Мы учимся читать природу,
 Смотреть на местных сумасшедших,
 Что в голос говорят народу
 О временах, давно пришедших.

 Они читают так нескладно
 С какой-то выцветшей* страницы
 С картинками небес и ада,
 Что их услышат разве птицы.

 А книга – целая хотя бы? –
 В своём последнем экземпляре...
 Жужжат глухонемые бабы,
 Шуршат раскрученные твари.

 И я, встревожен письменами,
 Смотрю не в небо, а под ноги...
 И награждают нас пинками
 Из бездны вызванные боги.
 
 * вырванной
 
 
 КУХНЯ

 Великое искусство – резать лук,
 Имбирь строгать, готовить соус новый...
 И ни один на кухне лишний звук
 Не прозвучит: вот так готовят слово.

 А из чего готовилось оно,
 Вам знать не надо. Наслаждайтесь, люди!
 Предложат вам и танцы, и вино,
 И голову свидетеля на блюде.
 
 
 НА ПЕРЕКРЁСТКЕ
 2015 г.

 На перекрёстке новый баннер:
 «Поднимем Родину рублём!».
 По Раменскому едет Hummer,
 Сидит блондинка за рулём.

 На перекрёстке старых улиц
 Стою и не могу понять,
 Когда и где она нагнулась,
 Чтоб нашу Родину поднять?
 
 
 СТОЛЬКО СТРОК

 Сколько строк – как рыб, на глубине.
 Вот одна вдруг поднялась ко мне,
 Не пугаясь лодки и весла...

 Или просто дохлою всплыла.
 
 
 НЮХАЮ ВОЗДУХ, КАК ПЁС
 2015 г.

 Нюхаю воздух, как пёс;
 В осени – атомы мая.
 Под паутиною звёзд
 Некого звонко облаять,
 
 Сбросив себя с поводка…
 Рифмой простой изувечен.
 Синим железом река
 Режет свой розовый вечер.

 Там, в паутине 3D,
 Сом – под тяжёлой корягой…
 Вышел Христос по воде
 К лодке, должно быть, дырявой.

 Дружно апостолы спят,
 Лодка как общие ясли.
 Чтобы промокнуть до пят,
 Надо идти восвояси.

 А на обратном пути,
 Сонных, озябших и слабых,
 Кто нас сумеет спасти,
 Как не Христос и не бабы?

 Кто не согласен со мной?
 Те, кто не плавали, разве...
 Над присмиревшей волной
 Что ж ты задумался, Разин?
 
 
 ЖИВОЙ ПРИТВОРИТСЯ МЁРТВЫМ
 2011 г.

 Живой притворится мёртвым,
 Чтоб выглядеть парнем тёртым,
 А признаки половые
 Ощупают домовые.

 А все домовые нынче –
 Ди Каприо да/да Винчи.
 Возьмут за живое, нафиг,
 И враз обломают трафик.

 А если упала скорость?..
 Сначала проснётся совесть.
 В любой передаче данных
 Не будет кому-то равных.

 Когда же/живые трупы
 В свои соберутся группы,
 Им будет о чём поведать,
 Во время поста-обеда.
 
 
 ВО ВСЕХ ПОЗИЦИЯХ ИЗВЕСТНЫХ
 2011 г.

 Во всех позициях известных,
 Запечатлённых Камасутрой,
 Мы пребываем безвозмездно,
 Как пограничник Карацупа.

 А нарушители границы,
 Как мазохисты-одиночки
 (По преимуществу – девицы),
 Твои обсасывают строчки.

 И если Минина с Пожарским
 Перевести на женский профиль,
 Тогда История – поджарка,
 А повар – некто Мефистофель.

 Какую позу здесь ни примешь,
 Каким ни щёлкаешь затвором,
 Ты сохранишь, быть может, имидж
 За откровенным разговором.
 
 
 НАД КРЫШКОЙ С УТЯТНИЦЕЙ – ПАР…
 2016 г.

 Над крышкой (с утятницей) – пар,
 А кухня – и баня, и рай...
 Поэзия – страсть или дар?
 Возьми, натощак, угадай!

 И после безумных реформ,
 Угасших разбитых сердец,
 Поэзия, всё-таки, корм –
 Для кормчего или овец?

 Как пахнет сухой базилик!
 Как мало нам надо огня...
 Поэзия – шарж или лик?
 Оставьте на кухне меня!

 Здесь нож привыкает к руке,
 Вес порций – на вкус и на глаз...
 И что на моём языке,
 То будет в желудках у вас!

 
 ДЕРЖИ КАРМАННУЮ КАРМЕН
 Незнакомка, 2001 г.
 
 Держи карманную Кармен
 В кармане рваном,
 Корми с руки, коснись колен,
 Тверди о главном.

 И дышит плоть, и твердь плывёт
 На вдох и выдох,
 И воздух горьковатый пьёт,
 Но ищет выход.

 А под ногами – грязь весны.
 Февраль. Ангина.
 И руки чистые нужны:
 Девчонка – глина,

 Которую не замесить,
 Пустив по кругу,
 А только словом попросить
 И делом – в угол.

 И раскрутить её – вот так! –
 По стрелке, вправо.
 Её помял один дурак,
 Да толку мало.

 Она – бесформенный сосуд
 Без клейм и масла.
 Её уже не продадут:
 Душа погасла.

 Но для коллекции веков
 И от болезней,
 Её узоры черепков
 Ещё – полезней.
 
 
 ПО ПРИГЛАШЕНИЮ
 
 Голуби кряхтели «гули»,
 А в загугленной Москве
 Кутюрье тянулись (хули!)
 К ж.пе или к г.лове.

 Дым (над Домом Моды) славы
 Чьи-то ноздри раздувал.
 На развалинах державы
 Кто умел – тот одевал.

 Кто умел – тот шил из плюша,
 Из какой-нибудь парчи
 Вещь, которую и клюшка
 Не наденет за харчи.

 Молодёжь смотрела косо,
 Вяло хлопала в кулак
 И, без лишнего вопроса,
 Шла в прокуренный кабак.

 Там, отбеленные дымом,
 Проглотив японский хрен,
 Выплывали пантомимы,
 «Несмотримые никем».

 Незнакомки – табунами,
 Как невесты на балу, –
 Сесть мечтали, временами,
 Хоть на швейную иглу.
 
 
 НЕРАСКАЯННОЕ ПОКОЛЕНЬЕ

 Нераскаянное поколенье!
 Ты горишь синим пламенем и
 Ни одно твоё стихотворенье
 Не ударит словами-плетьми.

 Наши души уснувшие (ну же!)
 Безголосьем твоим не возьмёшь.
 Сумасбродка прилепится к мужу,
 И наложится правда на ложь.

 В комбинациях этих смертельных
 На холодных ступенях земных
 Я боюсь вас, чумных и последних,
 Заражающих тело и стих.

 Вас, воскресших и ныне гниющих
 Несиамских таких близнецов,
 Бисер мечущих, в церквах поющих,
 Попирающих дело отцов.

 Вас, создавших из жизни концлагерь,
 Где трепещущим киллер – Господь,
 Признающих то белые флаги,
 То рабочую чёрную кость,

 Проклинающих деньги и тут же
 Запускающих руки в карман...
 С вами будет чем дальше – тем хуже.
 Вы – сырьё отработанных стран.

 Я боюсь вас, таких заражённых
 Этой верой в последний ваш бой,
 Где и умных, и умалишённых
 Вы, конечно, возьмёте с собой.

 Перепутав Небесное Царство
 С кладовыми подземными, вы
 Не своё продаёте богатство
 На распутных пространствах Москвы.
 
 
 МЫШЬ ЛЕТУЧАЯ
 не по М. А. Булгакову

 Мышь летучая, Маргарита,
 Для того и взмывает ночью,
 Чтобы Мастер держал корыто,
 Кем-то данное, очень прочно.

 Маргарита пока открыта
 Всем ветрам и свежа, как стружка.
 Подмастерье её открытку
 Тайно тыкает под подушку...

 Подмастерья не жгут глаголом
 И не сходят с ума впустую,
 Им бы только увидеть голой
 Эту бабочку центровую,

 Эту леди с подбритой плотью,
 Попирающей все законы...
 Подмастерье – он парень тёртый,
 Он хлебнул своего озона.

 Подмастерьям не сносит крышу.
 Занося по своим журналам
 «Взлёты-вылеты», каждый ищет
 Тех, кто позже заплатит налом,

 Кто закроет полёты эти,
 Даст присутствовать на допросах.
 У таких не родятся дети,
 Но решаются все вопросы.

 Мастер – что?.. – проходная пешка!
 Королеву не всякий тронет.
 Подмастерья грызут орешки
 И мечтают сидеть на троне.

 Мастер ждёт возвращенья в бизнес,
 Маргарита летит с контрактом,
 Поборов несистемный кризис,
 Ставя всех перед голым фактом.
 
 
 МНЕ ЭТОЙ НОЧЬЮ СНИЛСЯ ХОДОРКОВСКИЙ
 иронические стихи

 Мне этой ночью снился Ходорковский...
 Такие сны всегда выходят боком.
 Нормальным людям на земле московской
 Обычно снится что-то о высоком.

 Они во сне летают на качелях,
 Любимых женщин трогают на ощупь...
 И даже дети от своих Кащеев
 Бегут легко в серебряные рощи.

 А тут – дела... Возьму ли старый сонник,
 Волью ль в себя «Немирова» без перца,
 Всё тот же сон, где олигарх-законник
 Мне говорит, что прихватило сердце,

 Что он сидит, а у страны – проблемы,
 Что ложь властей – не лучшее оружье...
 И чей-то голос с неба: ПЕРЕМЕНЫ
 ВСЕ ВПЕРЕДИ – А, ЗНАЧИТ, БУДЕТ ХУЖЕ!

 Сидит М. Б., а в катакомбах мозга
 Идёт процесс последней перестройки.
 Сегодня – рано, завтра будет поздно,
 А послезавтра ты не встанешь с койки.

 И этот сон, должно быть, предназначен
 Лицу другому – спит без сновидений!
 А Михаил Борисович приятен
 И справедлив, как криминальный гений.
 
 
 ПО СКРИПУЧЕЙ ПОДНИМЕШЬСЯ ЛЕСТНИЦЕ
 по И. А. Бунину
 
 По скрипучей поднимешься лестнице:
 Спит красавица на чердаке...
 У неё в темноте ноги светятся
 И колечко на правой руке.

 Хлябь нырнула в трубу водосточную,
 Приоткрытая фортка дрожит
 И на кожицу нежно-молочную
 Стайка лёгких мурашек летит.

 Что прикажете делать теперича?
 Я стою, как тупой истукан...
 От какого она королевича
 Убежала в чердачный капкан?

 Ведь чердак – это даже не горенка.
 Как проникла? Какого рожна?!
 Завтра надо бы выругать дворника,
 А пока сам пойду в сторожа.

 Что-то речь у меня архаичная,
 Обомшел я в медвежьем углу...
 Бьётся жилка у ней надключичная,
 И мобильничек – вдрызг – на полу.
 
 
 В ОБЩЕСТВЕННОМ ТРАНСПОРТЕ
 Незнакомка, 2011 г.
 
 Дыша духами и бараниной,
 Сажусь у правого окна.
 Весны тяжёлая испарина
 На грубых лифчиках видна.

 Но прошлогодняя косметика,
 В оврагах и других местах,
 Не возбуждает на поэтику,
 А на трезвение и страх...

 Не лучше ли брести с котомкою
 Куда-нибудь, куда-нибудь,
 Чем рядом с плотной Незнакомкою
 Смотреть в замыленную грудь.

 А за окном весна безбашенно,
 В потоке солнечных частиц,
 Переплавляет дни вчерашние
 И красит яйца... и девиц.
 
 
 АНТИПИГМАЛИОН-2015
 
 Пал, пал Вавилон, великая блудница...
 Откровение 18, 2

 Ты думала, что я – живой,
 Входила в роль «царевны»,
 Но говорила не со мной,
 А с памятником древним.

 Давно, как высекли меня
 Из серого гранита,
 Румянцем юного огня
 Цветут твои ланиты.

 Твоя «святая нагота»
 В холодный пот бросает.
 Весна, а с нею темнота,
 Как молоко, скисают.

 Я на тебя, душа, смотрю
 С отбитыми руками.
 И если я заговорю,
 Ты обратишься в камень.

 Всё прошлое моё – во мне,
 А будущее зыбко.
 Но где-то там, на самом дне,
 Живёт твоя улыбка.

 Ночная чистая роса
 Целует и калечит.
 Ты не смотри в мои глаза,
 В них не любовь, а вечность.
 
 
 ВРЕМЯ СКРУТИТ ЭТИ РУЧКИ
 Сербская тетрадь
 
 Запретил себе сам.
 В. Н.
 
 Время скрутит эти ручки,
 Голос сядет на низы,
 А пока она попутчик,
 Башня (как её?) Пизы.

 То наклонится налево,
 То кому-то подмигнёт
 С микрофоном королева,
 Окормляющая сброд.

 Я и сам сижу под боком
 И смотрю, на все лады,
 Вытаращивая око,
 На пришествие звезды.

 Я её почти жалею,
 Но от красного вина
 (И от голоса) шалею,
 А посмотришь – не видна!

 Воробей, а, может, голубь,
 Снимет крошки – улетит.
 И её увидеть голой
 Мне никто не запретит.

 Ресторанная певица,
 С глянца местного сошла.
 Нет, не голубь, а синица!
 Та, что море не зажгла.
 
 
 НА НОВЕНЬКОЙ ТАЛЬЯНОЧКЕ
 Сербская тетрадь
 
 На новенькой тальяночке,
 Косоворотки шёлк,
 Играет негритяночка
 Под зрительский смешок.

 Бурановские бабушки –
 Последний был резерв.
 Смотри, какие лапушки
 Поют нам на десерт!

 Поёт Россия новая,
 Лицом – черным-черна,
 Весёлая, нескромная,
 Бездушная страна.

 А мы сидим и хлопаем,
 Огромный ловим драйв,
 Как будто с белой ж.пою
 Нас завтра пустят в рай.
 
 
 НА УЛИЦАХ
 Сербская тетрадь
 
 На улицах – ни ангелов, ни крыс.
 Стерильный город вымыт и подкрашен.
 Я сдал билет на (как его?) Paris
 И здесь торчу, как рашен на параше.

 А небеса задумались всерьёз
 И скрыли звёзды тучами и «громом».
 И вот «постой, постой мой паровоз!..»,
 И он стоит, и прямо перед домом.

 Куда нам бечь? Точней, куда грести?
 Поэты мрут, как мухи и пророки,
 И как-то одиноко на Руси…
 В Белграде я, а мог быть на Востоке,

 Сидеть в уютной старой чайхане,
 Где самовар и огурцы к орешкам...
 А Запад дело выстроил к войне,
 В которой мы – непроходные пешки.

 Чем, небо, дышишь? – вышел посмотреть.
 Движенье звёзд закрыто, и надолго.
 И Бог молчит. И жизни – только треть.
 И хрен – куда теперь впадает Волга.

 Мир – номер счёта, а на счёте – ноль.
 И, может быть, он даже в чью-то пользу.
 Что чувствовал тот голый сам-король,
 Когда вставал в изысканную позу?

 Вот это «что-то» чувствую и я.
 А небесам, им всё по барабану!
 Обратно в номер – пить за короля!
 Там виски, сыр и даже два банана.

 Эх, небо, небо!.. Гефсиманский сад
 Закрыт на ключ, а был ли он Вишнёвым?
 Какой он тихий – этот самый ад.
 Какой он мокрый... Не опишешь словом.
 
 
 ВИРТУАЛЬНОЕ
 Сон
 
 Вышел в город – слежки нет,
 Денег нет в помине.
 Не вчера ли я, поэт,
 Бился в той витрине?

 Вон, смотрю, её стеклят,
 На меня не смотрят.
 Говорили ж: водка – яд,
 Да и стоит сотни.

 Где теперь мои гроши,
 Други да подруги?..
 Ах, какие витражи
 Бил вчера в округе!

 Знайте, дети, иногда
 Берегите рожи
 И чужие города
 Обходите, всё же.

  —
 
 НЕПЕЧАТНОЕ

 Как родная мать меня
 Провожала…

 Демьян Бедный

  1.

 Не поднимая паники,
 Без выраженья глаз,
 Жуём мы в Туле пряники,
 В столице – ананас.

 ЗА…

 Я КУПЛЮ СЕБЕ ЛОШАДКУ
 по А. Барто

 Я куплю себе лошадку
 После дождичка в четверг
 И ни валко, и ни шатко
 Накачу на чёрный снег.

 Без колёс – так на полозьях,
 Лет на двести размотав;
 Чтобы жизнь не отморозить,
 Спрячу ценное в рукав.
 
 Ибо нос, он тоже орган
 И в единственном числе!
 Мир раскачан. Вздёрнут. Взорван.
 На невидимом осле

 Мы поедем к жарким странам,
 Начиная путь туда,
 Где висит, сияя славно,
 Краснармейская звезда.

 Дан приказ: ему – на Запад,
 Ей – в другую сторону.
 Ах, какой у жизни за…
 Я назад не поверну!

  2.

 ИТИТЬ-РАЗЛЕТИТЬ
 для особенных

 Молоко из бочки разливая,
 В небо смотрит девка молодая,
 Будто – от парного молока –
 Людям путь открыт под облака!

 Молоко – не хуже керосина –
 И (ть)... Стоит, почёсывая спину.
 Грудь такая! – глаз не отвести…
 Все берут: от литра до пяти.

  3.

 СВЕЧКА

 Поставим свечечку за здравие
 Знакомых ников и имён,
 Придумаем простое правило:
 Мол, кто не болен, тот влюблён.

 А если болен?

 Тот, тем более,
 Сознание смещая вглубь,
 Печёнкой слушает симфонию
 И дышит рифмами, и с губ
 (Сухих!) срываются встревоженно
 Чужие – тайные – под хрип…
 Больной пугается. И, может быть,
 Он в этот миг уже погиб…

  4.

 К ЛИРИКАМ

 На уровне альбомной к-лирики
 Разводят сопли и малину
 Легко рифмующие лирики,
 Воцерковляя «Магдалину»,

 Себя в душе считая Мастером,
 А «Магдалину» – Маргаритой...
 Таким приходы служат кластером,
 А церковь – местом общепита.

 Блудницы клириков приветствуют
 И рассыпаются в подробностях,
 И, между прочим, соответствуют
 Любым попыткам и неровностям.

 Мир-дружбу их одностороннюю
 Посты и комменты укрепят,
 Но эту новую симфонию
 На небесах и не заметят. Пока…

  5.

 ПЕРЕПУТАННЫЕ ВРЕМЕНА

 И если не сложить, а подытожить
 Всё, что есть выше линии бедра?
 Прокрустово – для них – любое ложе,
 И ложь люб`а, как формула добра.

  6.

 ЩЕЛКУНЧИК
 перепутанные времена

 Эпоха гения ваяет.
 И, многорукости итог,
 Он непременно будет пахнуть,
 Как распустившийся цветок.

 А прежний мир, на задних лапах,
 Нутром отыскивая связь,
 Всей тушкой впитывает запах,
 От удивленья матерясь.

 Но этот резкий, этот тленный
 Всепобеждающий парфюм
 Фонит в бесформенной Вселенной
 И напрягает спящий ум.

 Кому-то – скипетр, кому – державу,
 Кому-то – дел невпроворот…
 Кому-то – склянку скипидару
 На весь зачуханный народ.

  7.

 МАЙСКИЕ ЧАСТУШКИ
 
  —

 Что же будет? – кабы знать…
 Бл.ть в России – это знать.

   —

 Ад приватизирован,
 Дедемонизирован.

  —

 А у родины моей
 Слишком много сыновей,
 Рыженьких и чёрненьких,
 Черти (т-те) где учёненьких.

  —

 И, впрямь, чего нам, дёрганым:
 С вождями не балуй!..
 Шлют внутренние органы
 Воздушный поцелуй!

  —

 Получай свой рваный рубль
 И не хватайся, тля, за руль!..
 Обломаем начисто.

 Количество и Качество.

  —
 
 ВЕЧЕРНИЙ БЕЛГРАД
 Сербская тетрадь
 
 О чём этот город щебечет,
 Как только уходит во тьму?..
 А я всё играю в чет-нечет,
 Что так непонятно ему.

 А я выхожу на просторы
 Гудящих его площадей,
 Где люди ведут разговоры,
 Оправившись после дождей.

 В плаще, что помят, но удобен,
 Турист или странный игрок,
 Под своды вхожу подворотен,
 Где свой собирают оброк

 Обманным, обменным ли курсом
 По правилам, в общем, простым,
 И праздную барина-труса
 С карманом не то чтоб пустым...

 Кружу, как какой-нибудь кречет,
 Добычу свою не найдя.
 Зачем я играю в чет-нечет,
 По правилам, после дождя?

 Мне грозы и так рассказали,
 Куда это время течёт.
 А всё остальное – детали,
 И, главное, нечет – не чёт!

 Пятак мой, московской чеканки,
 Упорно ложится орлом.
 Выходит, выходим мы в дамки,
 А с дамами – полный облом.

 А дамы, что пиковой масти,
 Остались за тысячи вёрст,
 И там растворяются страсти...
 А здесь – мир продажен и прост.

 А здесь я брожу, потихоньку,
 С запасом надежды и сил.
 Найти бы какую-ни.ть Соньку,
 Я б... ручку ей позолотил.
 
 
 УТРОМ
 For Him
 NARCISO RODRIGUEZ
 
 Лёгкость осени. Тяжесть флакона.
 Ежеутренний сладкий омлет.
 Не хватает всего лишь балкона
 И российских брюзгливых газет.

 Номер тесен, и узки карманы.
 Всё равно как заморский цветок,
 Я сажусь под большие платаны,
 Где людской  протекает поток.

 Пиво тёмное, тёплое солнце.
 Светлый плащ неприлично измят.
 Открываю в себе незнакомца,
 У которого зубы болят.

 Этот мир – он иной и попроще,
 Гонит жителей мягким кнутом,
 Потому и центральная площадь,
 Словно рынок, набита битком.

 Все невольники, все кофеманы
 Проедают свой утренний час.
 И, торгуя, свистят шарлатаны,
 И колбасится уличный джаз.

 Опустеют кафе и пивные –
 Город скорость двойную набрал –
 И уйду я в свои выходные,
 Как в отставку уходит капрал.
 
 
 ЖИЗНЬ МОЯ ВИСИТ НА НИТОЧКЕ
 Сербская тетрадь
 
 Жизнь моя висит на ниточке.
 Ставлю Господу свечу.
 – Друже, серб! Сыграй на скрипочке,
 «Очи чёрные» хочу!

 Весь кабак затих, по совести,
 Что за русский – без души?!
 Всей толпой поют, как водится,
 На последние гроши.

 Эх, пошла разноголосица,
 Входим бешено в экстаз!..
 И светлеет переносица,
 Где таится новый глаз.

 Если б знал о том заранее,
 Я бы мог и не придти!
 Здесь и пьянка, и собрание,
 И таинственность пути.

 Очи чёрные, бездонные,
 Жизнь – копейка, мир – окно!
 И рекой течёт церковное
 Полусладкое вино...
 
 
 А ВДРУГ ЭТОЙ ОСЕНЬЮ ГРЯНЕТ ВЕСНА?!
 Марине
 
 А вдруг этой осенью грянет весна?!
 И я распрощаюсь с Москвой...
 И явится мне молодая жена
 Из пены солёной морской!

 И солнце застынет в зените, дрожа,
 Как жёлтая в небе печать.
 И я наступлю на морского ежа,
 И буду от боли кричать!

 И устрицы горкой – на колотом льду,
 Бокалы с холодным «Chablis».
 И лбом загорелым, как плод, упаду
 В сухие ладони твои.

 Кончается август. В саду, по кустам,
 Горячая бродит волна…
 И тихо садится на мой чемодан
 Моя золотая весна.

 
 ШАЛЬ ЦАРЕВИЧА АЛЕКСЕЯ
 Марине
 
 Взрослые плачут слезами
 Взрослые плачут глазами
 Маленькие плачут сердцем
 Маленькие плачут жизнью
 Но если взрослый плачет как маленький
 значит он и правда плачет.
 Марик, 4 класс

 Израненная Красота неоспорима.
 Георгий Тараторкин
 
 Кони спят с открытыми глазами.
 Я, похоже, даже так не сплю...
 Как ты там? Окончила вязанье?
 Уложила столбик и петлю?..

 Вот и я, как шерстяная нитка
 Или рыбка, сел на тот крючок,
 Где вся жизнь – звонок или открытка,
 Где волчок кусает за бочок...

 Рассказала мне одна синица,
 Что вот так сидела, Cher Ami,
 И вязала шаль Императрица
 С четырьмя своими дочерьми.

 А потом куски той белой шали
 Были разом соединены.
 И родился мальчик, чтоб скрижали
 Удержать большой своей страны...
 
  —
 
 Так что продолжай своё вязанье,
 Словно Александра с дочерьми.
 Мир не спит. Он замер в ожидании.
 Полон нерождёнными детьми.
 
 г. Белград, Сербия
 
 
 ЭХО

 Наши дети – строчки поднебесья!
 – Где ты? Где?..
 Ты отвечаешь:
 – Здесь я...
 И уходишь в росы луговые
 Собирать ромашки полевые.
 
 В., 2001 г.
 
 
 ЭХО
 
 Бьются, рушатся о стекло, взрываются чистые хрустальные капли:
 – Буду!.. Я буду!
 Новый волнующийся поток!
 
 М., 2015 г.


Шаль царевича Алексея, икона доктора Боткина и другие личные вещи царской семьи, найденные следователем Соколовым в доме Ипатьева в июле 1918 года, были переданы матери последнего царя в Данию, хранились в Лондоне, а потом в Австралии. Хранительницей была г-жа Тамара Вентура-Ладуска. Мне довелось заниматься вопросом их возвращения в Россию в царские дни 2008 года. Следует сказать – нашлись люди, пожелавшие использовать святыню в своих «коммерческих» целях, Бог им за клевету Судья.
 
 
И пришли Олег и Игорь Рюрикович к горам Киевским. И сказал Олег и Аскольду, и Диру: вы оба ни князья, ни княжеского рода, я есмь княжеского рода.
И вынесли Игоря, а это сын Рюрика.
 
 Благословен, и будет.
 
 
 КОРОЛЕВСКИЙ ГАМБИТ
 
 Перемены в судьбе начинаются с пятен на Солнце,
 Поеданьем ягнёнка – живой был вчерашнего дня.
 Ох, не зря сорок лет, как я выброшен был из Задонска,
 Где пустым киселём нахлебалась седьмая родня.

 Тайна новых дорог, похождения пешки-фигурки
 До седьмого предела, покамест и там не съедят.
 И играют в игру не судьба, а одни полудурки,
 Из которых сколочен рабочий кремлёвский отряд.

 Бог лишь смотрит с небес на поход разыгравшейся пешки.
 В королевском гамбите едят всех вокруг и подряд!
 Мир вращался волчком, оставляя одни головешки,
 И головушки наши белели, как кости ягнят.

 Кто проходит в ферзи, кто и чином коня задоволен.
 Конь, он змея хитрее и ходит всегда буквой «зю».
 И тарелки висят на скелетах больных колоколен,
 Выдавая в эфир «аллилуйя!» родному ферзю.

 А флажок на часах с каждым тиканьем выше и круче.
 Ритм тупого цейтнота легко обойдётся без слов.
 Побеждённый молчит. Победитель раздуется в Дуче.
 Хором зрители грянут свой марш пионерских костров.

 Ох, не зря я покинул свою колыбельную хату
 И пошёл напрямую той самой дорогой кривой,
 Чтобы тоже сыграть, потеряв и друзей, и зарплату,
 Чтоб вернуться обратно, к развалинам, поздней весной.

 Победителя судят по самому высшему счёту,
 И известная мера к нему применима вполне.
 Я играл, как умел, и в рабочие дни, и в субботу,
 А моё воскресенье отложено в этой войне.
 
 
  Бремя гнева
 ЕДИНАЯ НЕДЕЛИМАЯ
 
 Он сказал им: вы выказываете себя праведниками пред людьми, но Бог знает сердца ваши, ибо что высоко у людей, то мерзость пред Богом.
 
 Лука 16, 14
 
 One day in the year of the fox
 When the bell began to ring...
 Ричард и Человек на Серебряной Горе.
 
 Ронни Джеймс (Uomo da Dio)
 
 Волгоград, Сталинград да Царицын...
 На трибуне – наш вечный ВэВэ.
 Ах, какие безликие лица
 Для тебя добывают лавэ!

 Накануне Великой Победы,
 Что не сеял – а  хочешь  пожать!..
 Красно-белые прадеды-деды
 Не привыкли живым возражать.

 В этом городе мёртвых героев –
 Пугачёва и Сталина тень.
 Те умели вести за собою,
 Собирая полки деревень.

 Здесь вожди воскресали и гибли,
 В этом городе ставят на кон
 Золотые Истории гири
 И последние лики икон.

 Вот и тем, что живут, вымирая,
 Предложил ты, лукавый игрок,
 Образ «старого-нового рая»:
 Вот вам – белка, а вот и свисток.

 «Фронт народный» – хорошее дело.
 С кем воюем? Какой, блин, расклад?..
 И куда моё грешное тело
 Положить за высокий оклад?

 Покажи, о великий наш кормчий,
 Командиров и ротных старшин:
 Абрамовичей, фридманов, прочих
 Состоятельных бравых мужчин.

 Поведут нас они или некто...
 В тот последний предвыборный час?
 Пусть проплаченный ими же лектор
 Разъяснит сей священный указ!

 Эх, вставай-собирайся, Рассея!
 Рассчитайся на первый-второй!..
 Наш премьер, как двойник Моисея,
 Поведёт нас за новой звездой;

 И колоннами, но без оружья,
 Под присмотром партейных ребят,
 Мы уж точно пойдём куда нужно
 И вольёмся в кремлёвский отряд.
 
 
 ЛИТЕРНЫЙ

 И, как поезд (а годы – как станции),
 Небесам дым пуская в глаза,
 Я пыхчу и на длинной дистанции
 Неизбежно сотру тормоза.

 Дед Мороз (с постаревшей Снегурочкой)
 Каждый год машет красным флажком
 И щелчком отправляет окурочки,
 Не забыв их присыпать снежком.

 А ведь жить мне хотелось, по-прежнему,
 В городке, где ни рельс, ни гудков...
 Но эпоха товарища Брежнева
 Путь открыла в «страну дураков».

 Ах, как славно застрял я под Питером!
 Но товарищ пришёл Горбачёв, 
 И помчался мой новенький литерный
 Мимо старых московских хрущоб.

 Пассажиры чубами и пейсами
 По-актёрски умели трясти...
 И прошёл я с Чубайсом и Ельциным
 Часть шестую земного пути.

 На разъездах и станциях – очередь,
 Но меня пропускали вперёд.
 Я ведь поезд, а красные площади –
 Не вокзалы (для тех, кто поймёт).

 Так, по рельсам, добрался до сути я,
 Пересёк поперёк всё и вдоль,
 И в империи мистера Путина
 Мне открылась почётная роль.

 Европейский глухой полустаночек.
 Мой обратный маршрут бестолков.
 Я китайцев везу и цыганочек,
 Как другие – латышских стрелков.
 
 
 «ТОВАРИЩ, ВЕРЬ!..»
  Марине
 
 А ты укрыта пледом
 И вдохновенно спишь...
 
 Я бросил пить и мордою лица
 Стал заострён, а нос – держать по ветру.
 Но белая, казалось, полоса
 Не соткана из солнечного света.

 Вдоль этой белой битой полосы –
 Таблички дат, помойки и торговцы.
 Оранжевые выбросив трусы,
 Шагают вразнобой единороссцы.

 Единорожцы в спины им глядят
 И чешут рожи, рожки и макушки.
 Куда идёт «сусаниных» отряд?
 Кто их ведёт, какой «товарищ Пушкин»?..

 Созвучие фамилий и судеб
 Меня смешит. Мозги трещат всухую.
 Есть зрелища, и деньги есть, и хлеб,
 И даже голос: «Вау! аллилуйя!»

 Мир бел, как мел, а я – его дебил,
 Гляжу с тоской на образ и образчик...
 О, лучше бы он чёрен был и пил,
 Но справедлив и добр, и ненавязчив.
 
 
 МОЛОТЬБА, 2014 г.
 
 Молотьба на Украине. Молотьба. 
 И пальба, и непременная «ганьба!»

 Боже мой, а я ведь горловский – на треть...
 Не пора ли за Россию умереть?

 Час беды на Украине. Час беды.
 Камень бросишь – ни кругов и ни воды.
 
 В чернозём ложатся камни да тела.
 Ще не вмерла? Нет, похоже, умерла.

 Бомбопад на Украине. Бомбопад.
 Я давно не человек, а колорад. 

 Вместо хаты и садочка – лишь зола... 
 Ла-ла-ла. Ла-ла. Ла-ла. Ла-ла-ла-ла.
 
 
 С РАЙСКОГО ДЕРЕВА ПАДАЕТ ПЛОД
 
 Яблоко печёное взяла
 Девушка с зелёными глазами,
 И во мне Россия умерла.
 Остальное – допишите сами.

   —
 
 С райского дерева падает плод.
 Краска стирается с танков.
 И Центробанк наш опять отзовёт
 Пару лицензий у банков.

 Осенью этой другие костры
 Выжгут сердца вместо листьев.
 Лбами столкнулись чужие миры,
 Высекли искры из истин.

 С райского дерева падает плод,
 Маленький он и червивый.
 Ева английскую песню поёт
 Змейкам под карликом-ивой.

 Голый Адам балаклаву надел,
 Прыгает, чтобы согреться.
 Не приходя, он отходит от дел
 С видом обычного перца.

 С райского дерева падает плод.
 Садик, как будто, вишнёвый.
 Ангелы рубят, а Ева поёт:
 «Вырастим-вырастим новый!..»

 И под безумные эти слова
 Падают камни на сердце,
 И превращается Древо в дрова,
 Чтобы Адаму согреться.
 
 
 ВОЙНА НАЧИНАЕТСЯ С МАЛОГО
 28 апреля 2014 г.
 
 Война начинается с малого:
 С Майдана, Обамы и Чалого,

 С дешёвого крымского хереса
 И пули – в вертлявого Кернеса,

 С вранья, богохульства и пошлости,
 С высокой захваченной должности,

 Братаний бояр – с оборванцами,
 Лобзаний в уста – с иностранцами.

 Краина – Руина – Окраина...
 Война начинается с крайнего.

 Её поцелуи контрольные
 Бандитов сравняют с героями.

 А как вы хотели, товарищи?
 Есть искры, а будут пожарища.

 Когда равновесье нарушено,
 Его восстановит оружие.

 И будем имперскою мовою
 Гутарить с Тарасом и Вовою.
 
 
 КОЛОРАДСКОЕ
 2014 г.

 Впереди зима и реституция,
 Серия решений и шажков,
 И очередная революция
 Под кричалки мальчиков Ляшко.

 Как кричат хохлы! Куда там Африке…
 В барабаны бьют, в колокола,
 Машут, иждивенцы, томагавками;
 Я тащусь под их «ла-ла-ла-ла».

 Сенк ю вери мач, за представление! –
 Сколько там энергии, огня…
 А теперь (на бис!) скидайте Ленина;
 Очень вы утешили меня.

 А теперь про Меркель, про родимую,
 Чтобы знала фрау Риббентроп:
 Если кто теперь не за единую –
 Всю Европу выкосит укроп.

 Что же там была за эпидемия?
 Вроде бы испанкою звалась…
 Колорад меж тем и этим временем
 Обнаружил косвенную связь.

 Угостить бы мог вас беломором я,
 Подарить и ватник, и треух.
 Только ведь, за всеми разговорами,
 Доклюёт вас жареный петух.
 
 
 BUFFONATA
 Авгур

 30 марта 2019 г.
 
 Жизнь похожа на пародьку,
 Чем страшней – тем веселей!
 Приходи, Голобородько,
 Пощекочем москалей!

 Мова. Вова. Шо-то будет?..
 Диктатура и аншлаг.
 Гром оркестра, треск орудий.
 Шахты. Уголь. Домны. Шлак.

 Впрочем, шлак бывает ценным,
 Если спрятан в нём титан.
 Улыбается со сцены
 Комик-деятель, тиран.

 Репетирует походку
 Мизансцен «идти на ты».
 Приходи, Голобородько,
 Воплощай свои мечты!
 
 
 МОЛНИЯ
 шутка-mms
 
 Я мчусь в электричке меж станций и рощ.
 Маринка, как Вагнер, варганит свой борщ.
 И трубы трубят из глубин живота,
 Колёсные пары стучат: тра-та-та…

 А дождь на носу, мы летим на грозу,
 Успеть бы купить грозовую кинзу!
 Попутчица грудью толкает в плечо…
 О, как же забыл я коньяк и лечо?!
 
 Какие приятные мысли в час пик!..
 Задумался... Глянул, а рядом – мужик!


 НА НЕСКОЛЬКО КРЕЙЦЕРОВ...
 шутка-mms
 
 Смотрю на конфеты в коробке:
 Солдатики смирно лежат...
 Но каждый, воздушный и робкий,
 Маринкою будет пожрат (или сожрат))!

 Шуруя в кофейном окопе,
 На кухне главенствует свет.
 Ах, скоро самой Каллиопе
 Захочется этих конфет!

 Январь истечёт шоколадом,
 Покорно в анналы уйдя,
 И станет Вселенная садом
 Под сладкие стоны Дождя!
 
 
 WWW
 ПОСВЯЩЕНИЯ
 
 Всё написано не вами
 И написано – вчера,
 Не черпайте черепами
 Из хрустального ведра!..

  1.

 ШАНСОН
 шутка-стилизация

 Фиме Жиганцу
 
 Сколько веры и лесу повалено,
 Сколь изведано горя и трасс!
 А на левой груди – профиль Сталина,
 А на правой – Маринка анфас.
 
 Владимир Высоцкий

 Ночь стоит глухая. Только ветер свищет.
 Гуси в хозпостройке «га-га-га!»
 У меня есть ватник и в кармане – тыща.
 До чего ж ты, жизнь, недорога!

 Трудно быть поэтом, хорошо быть вором!
 Было бы о чём поговорить...
 Вот вчера я выпил с местным прокурором,
 А сегодня не с кем, братцы, пить.

 Эх, Маринка-краля, где ты, где ты, где ты?!
 В тёплые уехала края...
 Как окурок красный, догорает лето,
 Тлеет биография моя.

 Где-то заграницей, в Ницце и Монако,
 Бархатный эпический сезон...
 У меня есть тыща. Гуси и собака.
 Я живу, как ребе Шнеерсон.

 Баня вместо моря. Брага вместо пива.
 Ватник вместо клифта от-кутюр...
 Как сказал бы ребе, это некрасиво –
 Путать шелест леса и купюр.

 Ночь стоит глухая. Только ветер свищет.
 Гуси в хозпостройке «га-га-га!»
 У меня есть ватник и в кармане – тыща,
 И ещё два новых сапога.

 Липецкая область, октябрь.
 
  2.

 ОСТАНОВИЛОСЬ ВРЕМЯ
 пародия

 Фиме Жиганцу

 На небесах, устав от ерунды,
 Количества и качества двуногих,
 В резервуары времени – воды
 Долили озабоченные боги.

 Кто доливал, в пропорции какой?..
 Но перекрыты на мгновенье краны.
 И мир застыл. И наступил застой.
 И россияне выглядели странно.

 У алкаша застыла на губе
 Родная буква, не решаясь вылезть...
 Секретная программа ФСБ
 Заглючила и всем закрыла выезд.

 Мир потерял свой континуитет,
 Ни жив, ни мёртв (в своих нелепых позах).
 И в этот исторический момент
 Сотрудники небес ошиблись в дозах!..

 Пошли дожди, и время потекло
 На Рим, Ростов, Караганду, Уганду (?)...
 Народ ожил и вспомнил «про бухло»,
 Но аппарат налёг на пропаганду.

 Никто и не заметил, что с тех пор
 Часы идут испуганно и нервно.
 А если на людей смотреть в упор,
 Все замирают, дружно и мгновенно.
 
  3.

 ВСЁ МОЖЕТ БЫТЬ!..

 Владимиру Гутковскому

 На киевском рейхстаге
 Донецкий армянин
 Черкнёт: привет Гааге!
 Аминь. Аминь. Аминь.

 И, разрушая печень,
 Кляня цирроз/гастрит,
 Седой, как лунь, Матвеич
 И выпьет, и сострит.

 Поэты вышиванки
 Махнут, не глядя, на...
 Бросая розы в танки,
 Сребрендят имена.

 Мыкола станет Колей,
 Григорием – Грицько.
 И с новой русской дролей
 Пойдёт вразнос Кличко.

 Империя, форева!
 Берём любой рейхстаг.
 И я, хотя и слева,
 Иду на правый фланг.

 Последнюю валюту
 Потратить не забудь!..
 А Псаки и Малюту
 Оженим как-нибудь.
 
  4.
 
 А КАК ТЕБЕ ЖИВЁТСЯ НА ЦЕЙЛОНЕ?
 2010 г.
 
 Поручаю ветру
  Ю. А.

 А как тебе живётся на Цейлоне?
 Россия вновь идёт к полураспаду...
 Хотя здесь все работают, как кони,
 И думают, что так им всем и надо.
 Так ты – в Раю... Тебе привет – из Ада!
 Ешь больше рыбы, налегай на виски,
 Крути хвостом, пиши свои баллады,
 Тащи свой груз, не доверяя близким!
 Обратный путь – для гениев и быдла.
 Раскопками займись, хотя бы, пляжей!
 Однажды ты поймёшь, что всё забыла,
 Внутри души – как в залах Эрмитажа...
 А если вдруг в Москву захочешь даже,

 Юродивый любой маршрут подскажет.
 
 
 ЖИЗНЬ ПРОХОДИТ НА УРА
 
 Жизнь проходит на ура,
 Вся – на выдохе и вдохе.
 Мёртвые глаза Шнура.
 Руки липкие эпохи.

 Питер предлагает пить,
 А Москва мозги выносит.
 Дождик продолжает лить...
 Это путинская осень.

 А другой, пожалуй, нет,
 Не предвидится другая.
 И другой России нет,
 А могла бы быть другая.

 Я ношу в себе её,
 Без иллюзий и коллизий.
 Дождик льёт, и Шнур – не пьёт.
 Влез, чертяка, в телевизор.
 
 
 ЯРЛЫК
 
 Shine on you crazy diamond!
 Pink Floyd
 
 Получивший «ярлык» сам готов раздавать «ярлыки».
 Дух лукавый себя защищает по правилам бездны.
 Стрелы – строки мои, но когда обнажают клыки,
 И осиновый кол, и святая вода – бесполезны.

 Это время такое – на бесах златые кресты.
 Это время мутантов, охоты на тех, кто нормален.
 Я взлетаю во сне – на себя посмотреть с высоты
 И вернуться обратно, в одну из зашторенных спален.

 Воздух затхлый, а небо закрыто, как аэропорт,
 И молчит, так похожий на чёрта, архангел-диспетчер.
 И уже зашивают навечно дырявый мой рот,
 И клюёт меня в печень бескрылый подкравшийся вечер.

 Я ещё не записан в тот список, которого нет,
 Но чернила кровят и мурашки бегут по бумаге.
 И кричат графоманы поэту, что он не поэт,
 И дороги ведут с перекрёстка в сплошные овраги.

 Чёрно-белые кадры моей киноленты земной,
 Цвет пропал, звука нет – никому ничего не понятно.
 И, спиною вперёд, я иду, прикрываясь сумой,
 И следы расплываются в слёзные тёмные пятна.

 Но подкрутит пружинку в моём механизме Господь,
 И кукушка с небес раз двенадцать своё отчеканит.
 И начнёт меня время трепать, молотить и молоть,
 И высокий ярлык обнаружат потомки в кармане.
 

 Часть четвёртая
 ВОСХОЖДЕНИЕ

 Копья поют на Дунае...
 
 Над Путивлем Солнце-радость
 велико,
 а светит слабо.
 
 На валу,
 ограде града,
 плачет лада Ярославна...
 
 Виктор Соснора
 
 Я стою на пороге года –
 Ваш сородич и ваш изгой...
 Ваш последний певец исхода,
 Но за мною придёт Другой!
 
 На глаза нахлобучив шляпу,
 Дерзкой рыбой, пробившей лёд,
 Он пойдёт, не спеша, по трапу
 В отлетающий самолёт!
 
 Александр Галич
 
 
 УКАЗ, ПОДПИСАННЫЙ ВЛАДЫКОЙ
 
 Указ, подписанный владыкой,
 Ещё не повод для восторга,
 Пока ты – верующий дикий! –
 Куда-то катишься с Востока,
 Как колобок из русской сказки;
 А патриархи, как лисицы,
 В предчувствии чужой развязки
 Листают жёлтые страницы.

 Дорога, на которой Савла
 Свели с ума, небезопасна.
 Здесь зрячие идут направо,
 И всё, как водится, прекрасно.
 Идя в Дамаск с мандатом в заднем
 Кармане, станешь реалистом,
 И каждый встречный, каждый всадник
 Кивком отметит или свистом.

 Туда – командой, вот обратно –
 Уже другим, уже гонимым.
 На солнце выступают пятна,
 А мы уходим в пилигримы,
 На разворот, который дорог
 Какому-то седьмому небу,
 Чтоб жертвой возвращаться в город,
 В котором палачом-то не был.

 Идти назад с обратным знаком:
 В расход! И никаких гарантий!
 На радость уличным зевакам,
 Под шорох фарисейских мантий.
 Не первозванный и не первый,
 Пришибленный небесным громом,
 Счастливой сумасшедшей верой
 Светясь на страх друзьям-знакомым.

 Уже – не я, уже – ведомый...
 А Крест и плаха – это милость.
 И, если нас разыщут дома,
 Жена бы точно удивилась.
 Ведь выход тот на ту дорогу
 Отрезал все пути иные,
 И, если мы приходим к Богу,
 Он отменяет выходные.

 Он перестраивает сразу
 Твоё трёхмерное пространство.
 И если что не видно глазу,
 Виной тому – враньё и пьянство.
 Но, как меняется мгновенно
 Природа после катаклизма,
 Мы заслужили перемены
 И ДАЖЕ НОВУЮ ОТЧИЗНУ.
 
 
 В ДИАПАЗОНЕ АНГЕЛА
 
 В диапазоне ангела,
 Где свет
 Блуждает по служебным коридорам,
 Где лишних нет и нищих духом нет,
 И дан запрет мольбам и разговорам,

 Я вижу: между первым и вторым
 Закрытым небом
 На предельно низких
 Земных высотах некий серафим
 Возносит души праведников в списках

 На третье небо,
 Где поют псалмы
 И служат неземную Литургию.
 И кто успел дать грешникам взаймы,
 Свой крест целует или панагию

 Апостолов Петра или Фомы.
 Где нет времён
 И вера выше цифры,
 На третьем небе лучшие умы
 Раздаривают собранные рифмы.

 В диапазоне ангела
 Частот
 И прочей приземлённой забубени
 Уже не существует, мир живёт
 И даже не отбрасывает тени.

 А на земле,
 Где всё наоборот,
 Где под ногами – старая планета,
 Мой падший и измученный народ
 Идёт на свет или уходит в Лету.
 
 
 СОН
 
 Омывают меня – отмывают:
 Хлещет в землю потоками грязь.
 Плачет тот, кто меня поливает,
 Говоря: «Испоганился, князь...»

 И откуда-то льётся и льётся
 Свет с небес да живая вода.
 Вот и сердце моё – просто бьётся,
 Нет в нём страха, и нет в нём стыда.

 И, в рубахе своей домотканой,
 Белый-белый такой иерей
 Всё читает псалмы неустанно
 У закрытых высоких дверей.

 Так готовят меня к переходу,
 К возвращению в данный удел,
 Где давно уже ждут воеводу,
 Где полно неразобранных дел.

 Всё написано в книге, с которой
 Мне читают Давида псалмы.
 Сон мой вещий, он сбудется скоро.
 На исходе девятой зимы.
 
 
 В СТОЛИЦЕ ВРЕМЕННЫХ ПРАВИТЕЛЬСТВ
 1999 г.
 
 В столице временных правительств
 И делового беспокойства
 В пивной гуляют ясновидец
 И наш разведчик из посольства,
 На двадцать долларов всего-то...
 Пока доходы позволяют,
 Они глотают антрекоты
 И пивом жажду утоляют.
 Они привыкли к европейству,
 Как привыкает, несомненно,
 Тот – к правде, этот – к лицедейству,
 Как мы привыкли к переменам.
 И после всяких долгих странствий
 Страна им создает удобства,
 Так обвинить счастливых в пьянстве
 Несчастным вряд ли удаётся.
 Счастливчик, он по жизни – прушник!
 Он прёт, как танк, напропалую.
 А ясновидец или «грушник»,
 Он чует Третью Мировую,
 Когда она ещё по высшим
 Гуляет планам поднебесным...
 Обед для них не будет лишним,
 А разговор – неинтересным.
 Они потом вернутся в Лого
 Большой Игры и каждой фразой
 Начнут цитировать другого,
 Что повышает рейтинг сразу.
 А тут сиди орлом двуглавым,
 Но только крыльями не хлопай,
 И упивайся высшей славой,
 И издевайся над Европой...
 Живуче племя колдовское!
 Вождь умирает – жрец хоронит.
 Он смотрит в будущее злое
 И погребение готовит.
 И знает он, что мир непрочен,
 Что каждому мужчине битва
 Лишь предстоит. Он знает точно.
 И он берёт ещё пол-литра...
 В Москве, в последний год столетья,
 В пивной, под дождичек осенний
 С их губ слетают междометья,
 Как боевые донесенья.
 А, впрочем, кто кому доносит?
 Лежит держава под ногами,
 И в головах гуляет осень:
 Сучит, сучонка, сапогами!
 Как в этом мире всё непросто:
 В пивной – сегодня, завтра – в морге.
 И то ли граф ты – Калиостро,
 И то ли ты – товарищ Зорге.
 Тоска меж кружками осела
 Расейская, непоказная...
 И девушка в пивной запела,
 Как канарейка подсадная.
 Она, конечно, пела плохо.
 Темна заплёванная сцена…
 И тут разведчик вспомнил Блока,
 И прослезился откровенно,
 А осень теребила лужи…
 И в их судьбе благополучной
 Достигли совершенства души,
 И жизнь уже казалась скучной,
 И открывалась наизнанку
 Какой-то третьей половиной...
 Они играли в несознанку,
 А тайна пролетала мимо.
 Но мимолётные виденья
 Тем хороши, что мимолётны!
 Когда закроют заведенье,
 Они залезут в звездолёты
 И к планам улетят далёким,
 К местам боёв и операций...
 Был ясновидец лжепророком,
 Да и разведчик – педерастом!
 
 
 БАЛЛАДА БРОДЯГИ
 2010 г.
 
 Аэропорт Никола Тесла
 Где-то здесь любимое кресло,
 «двойная ракия» – Балкан демография
 /демократия/…

 Аэропорт Подгорица
 Местные хорохорятся,
 в поисках идентичности переходя на личности.

 Аэропорт Шереметьево-2
 Каждый свои подбирает слова,
 мне в «зелёную зону» – к бизнес-салону…
 
 Заплатив налоги годами,
 Месяцы-монеты чеканя,
 Меряю себя городами,
 Круассан крошу у пекарни.
 То сижу собакой на Сене,
 То бродячим псом – на Дунае...
 Почему шашлык у бассейна
 Жарить не хотят самураи?

 Почему в обычаях предков
 Столько аномальных отличий?
 Почему, в хиджабе, соседка
 Смотрит на меня неприлично?
 У неё глаза – нараспашку,
 У неё запястья – в браслетах,
 Но рвануть попробуй тельняшку
 И в тебе обрежут поэта.

 Забросают после камнями,
 И потом повесят за шею,
 А могла бы быть между нами
 Полная грехов Одиссея!
 Как там у лисы с виноградом?
 Ягодка незрелая всё же?..
 В городах далёких ограды
 Те же, что у нас, но дороже.

 Дорогим быть гостем накладно,
 Не спасают даже подарки,
 Если от высот перепадов
 Гнутся триумфальные арки,
 Если без тебя этот город
 Будет не при полном параде,
 Если эти сытые морды
 В души и подъезды не гадят.

 Мир большой, а Чёрная речка
 Будет шире матушки-Волги...
 Я в себе искал человечка,
 Не сказать чтоб очень уж долго.
 Что-то второпях, между делом,
 Накарябал он на манжетах.
 И как дальше жить с беспределом,
 В те места влетая и... в это?
 
 
 ЗАПИСКИ НА БИЛЕТАХ
 
 Аэропорт Шарль де Голль
 Никакой толпы плюс алкоголь…

 Аэропорт Имам Хомейни
 Народу побольше... drink? – извини:
 свежевыжатый сок плюс культурный шок!

 Улетаю в Тегеран,
 В пекло – к персам.
 Там скажу: «Но пасаран!»
 Сяду в мерс я.

 Занесла меня звезда
 Не Давидова
 В эти жаркие места
 Из Завидова.

 Вот фисташки, вот (гляди-ка!)
 Огурчики!
 Для кого-то это дико
 Закручено!

 Мужики как мужики,
 Все без галстуков,
 Почему-то мне близки
 Даже классово.

 Без персидской без княжны
 Мы не Разины?
 Никому мы не нужны,
 Всех нас сглазили?

 Потому и тянет нас
 В непривычное
 (Огурцы мозолят глаз,
 Где «Столичная»?!).

 Контролирует Пророк
 Содержание.
 Для меня большой урок
 Воздержания.
 
 
 МЕРТВЕЦА ПУГАЕТ ШУМ ТОЛПЫ
 
 Как обманчиво слово «покойник»...
 Блаженный Айзенштадт
 
 Мертвеца пугает шум толпы –
 Не в восторге от упокоения...
 Видит он, что зрячие слепы,
 Слушает поставленное пение.
 
 Шов от горла и до живота –
 Под льняной неношеной сорочкой.
 Мозг отключен. В сердце – пустота.
 В матрице миров мигает точка.
 
 
 ГЕНЕРАЛУ ПРИСНИТСЯ...
 
 А старость сидит в опустевшем сарае –
 И в пламя заката
 Себя – и с себя свою ветошь швыряет,
 Смеясь бесновато...

 Блаженный Айзенштадт
 
 Генералу пригрезится, вне
 Сонма снов безобразных,
 Что лежит он в Кремлёвской стене,
 В орденах первоклассных.

 И священная эта Стена
 Высотою – до неба!
 И огромная просто страна
 Просит чёрного хлеба.

 Но летит парашютом с небес
 Только белая манна.
 А народ эту манну не ест,
 Что нелепо и странно.
 
 
  Бремя гнева
 ИНФОРМАЦИОННОЕ ПОЛЕ
 
 А небо будущим беременно...
 Осип Мандельштам
 
  1.
 
 В тех измерениях иных,
 Нисколько нематериальных,
 Где нет ни мёртвых, ни живых,
 Где царство судеб неслучайных,
 Где равнозначны меж собой
 Разбросанные по пространствам
 Святой и грешник и – любой,
 Кто здесь хотя бы жить пытался.

 В тех неразгаданных полях
 Пасутся души мировые,
 И с ними можно на паях
 Решать проблемы долговые.
 К ним обращаемся – увы! –
 Когда петух нас клюнет смачно,
 И вопль идёт из головы...
 Но голова там мало значит.

 А в наших слабеньких сердцах,
 Что только биться и умеют,
 Сидит и заправляет страх...
 И Чаша Мира тяжелеет.
 И даже те, кому сам Бог
 Принёс своё «Христос Воскресе!»
 Своим натруженным горбом,
 Не улетают в поднебесье.

 И что же там тогда поют
 Без перерыва херувимы?
 Но на младенцев воду льют
 И строем ходят на крестины.
 И Русь с поломанным хребтом
 Ползёт в крови реформ и пьянства,
 И старый поп грозит крестом
 Её разрушенным пространствам,

 Где только кладбища в цветах,
 Где столько храмов-новоделов,
 Где грудь – в крестах, где бл.дь – в кустах,
 Где даже водка надоела,
 Где рассыпается с небес
 Застывшей кашей иудейской
 Десерт, который кто-то съест
 Со всей халявою расейской.

 «Возьми смирение моё!» –
 Глас вопиющего урода.
 И Он берёт – и Небо ждёт
 Последней жертвы от народа.
 А вымирающий народ,
 Уже способный на закланье,
 Своей Голгофою идёт
 От Магадана до Рязани.
 
  2.
 
 Когда мы выйдем торговать
 В своих рубахах по колено,
 Китайцев доблестная рать
 Рассеется по всей Вселенной.
 У нас попробуй не купи!
 С такою волей непреклонной
 Торговлей родину крепи,
 Как раньше было – обороной.

 Пласты смещая и смущая
 Всех тех, кто «средний класс» зовётся,
 Художники идут в мещане,
 Торгуя всем, что попадётся.
 Наш «средний класс» – наш класс торговцев!
 Отцы в гробах перевернулись!
 А что ещё нам остаётся
 На перекрёстках бойких улиц?

 Задвинуть бабушек-старушек
 Из первой лиги во вторую,
 На розовых смотреть хохлушек,
 Как на свиную отбивную,
 Топтаться у лотков-корытец,
 Торгуя рыбкой золотою,
 Смотреть как нищий ясновидец
 Подарит дуре неземное?..

 А корабли под парусами
 Из своего второго Крыма
 Уходят, славя голосами
 Падение любого Рима.
 На тех холмах сидит Блудница,
 А Иоанн конкретным взором
 Глядит, как плавится столица,
 Оставленная мародёрам.

 И Первый Ангел, Первый Ангел
 Трубит, открыв свою охоту,
 И первым встанет белый Врангель,
 Ходивший в церковь по субботам.
 На кораблях земных и бренных
 От полуострова гражданской
 Он плыл к себе, за край Вселенной,
 На крест любви и долгих странствий...
 
 
 КОЛУМБЫ
 1988 г.
 
 И вот потрёпанный Фрегат становится на рейд.
 Команда гаркнула: «Виват!» – ей не хватило рей.

 Провожатые машут платками и чертят кресты...
 Штурман корабль проведёт сквозь игольное ушко.
 Кто-то требует ясности с наступлением темноты,
 Его возьмут на поруки или возьмут на пушку.

 Первое плаванье после латания дыр.
 Часть команды с потерей банкнот потеряла рассудок.
 Море меняется, если меняется мир.
 Вернутся те, кто имеет крепкий желудок.

 Почему-то стареют сидящие на берегу...
 Те, что на судне, не доступны для тех, что на суше.
 Если верить штурману, можно не верить врагу.
 Если бьются сердца, разобьются ли вдребезги души?..

 Чем дольше плаванье, тем меньше еды и острот –
 Повесят носы, а кого-то повесят на рее.
 Вселенная заперта, словно сибирский острог,
 И знание цели не делает личность добрее.

 Существует надежда, пока не кончается ром,
 Но белые пятна наводят на чёрные мысли.
 Европа открыла Америку, чтобы устроить погром,
 И встречает посланцев её, как членов высоких комиссий.

 Плывущие в ночь вместо берега встретят рассвет.
 Поход бесконечен, как терпение Господа Бога.
 Сменились ветер, команда и чей-то портрет.
 И что-то чернеет вдали, по правому борту.
 
 
 РЕСТАВРАЦИОННЫЙ АВАНГАРД
 
 Сон. Фраза из будущего:
 «Чемпионат мира по антикварному моделированию».
 
 Правители, под перекрестьем фраз,
 Роняли пот в свои овечьи шкуры.
 Мир дурно пах, когда не в бровь, а в глаз
 Ударил бог вселенской диктатуры.
 
  —

 Я осознал, что день бывает долог.
 Во мне существовал счастливый олух,

 Махал молитвой, как дурак метлой,
 И разгонял высоких мыслей рой.

 Должно быть, ум имел свой чёрный выход,
 Чтоб мысли гнать без ощутимых выгод,

 А образов толпа, что ждёт раба,
 Была нетерпелива и глупа.

 Ушли слова. И помыслы. И звуки.
 Гудела кровь на каждом стыке-стуке...
 
 Из этой полноценной пустоты
 Через мгновенье вновь родишься
 ТЫ

 (На паузе – и после – карнавала,
 Где Музыка тебя короновала)

 И этой новизны нетварный свет,
 И олуха молочный силуэт.
 
 
 М.
 
 Когда вселенская печать смирит ветра,
 Я дуновением сойду в печаль костра.
 Я с дерзновением коснусь твоей руки,
 И остановится поток одной реки.
 И будет биться под рукой, в семи ручьях,
 Одной строкой, одной строкой, кричащей: Чья?..
 И пожалеет тот, кто звал, и тот, кто пел,
 Что не сказал, что не узнал, что не успел.
 
 
 ТАМО ДАЛЕКО
 Сербская тетрадь

 Люди пили из горла,
 Что-то капало державе.
 У российского орла
 В лапах – ржавые скрижали.

 А за столиком, в углу,
 Под платаном, не для бедных,
 Мы садимся на иглу
 Вин сухих и обалденных.

 Бывший минский дипломат,
 Сам себя разубеждая,
 Говорит: «Россия – ад!
 А бежали и из рая».

 И его тройное «и»
 Режет слух, глаза и печень.
 Крест поставлен на любви,
 А ему ответить нечем.

 Он уходит, сукин сын,
 Навсегда и без возврата.
 У мифических осин –
 Ни Иуды, ни Пилата.

 А платан или каштан
 Благородных самых линий
 Тень бросает на кафтан...
 Вечер тёплый, тихий, синий.

 
 ПРОСИЛ ДОЖДЯ
 Николаю Васильеву

 Смежая веки, вижу я острей...
 Шекспир

 Просил дождя Учитель Николай.
 Я обещал, да заложил за ворот
 (А за окном горячий сербский май
 Температурил:
 
 – Градусов под сорок! – (М.))…

 Пил виски недоделанный без льда,
 Закусывал клубникой офигенной.
 Под Велесом был Вельск, плыла среда
 И в нужный транс впадал я постепенно.

 Смежая веки, вижу я острей
 Небесных хлябей вспоротое брюхо.
 И я призвал тогда сезон дождей,
 И чей-то ангел оттопырил ухо.

 Когда же, после дождичка в четверг,
 Мой город был – утопленник в мертвецкой,
 Я сам себя отверг и опроверг.

 Сработало, но как-то по-советски.

 
 ПОЖАР
 Николаю Васильеву
 
 Ребёнок – глаза её сразу выдали,
 Такие синие – у детей.
 Не мечтает и не завидует,
 Просто смотрит на журавлей...
 «Девочка»
 
 Леонид Киселёв

 Спит Учитель Николай,
 У меня – бессонница.
 Может, снится ему рай.
 Может, чья-то конница
 И Чапаев, на коне,
 С Анкой-пулемётчицей…
 Он летает в той стране,
 Где всем нам жить хочется.
 Там полным-полно детей,
 Все – с глазами синими.
 Там не вьются сто смертей
 Над тремя мужчинами.
 Там такая благодать –
 Имена да отчества!
 Там не то чтобы вставать,
 Там дышать не хочется!
 А в моём ночном окне
 Временной обители –
 Сербский дом в сплошном огне,
 Замирают зрители.
 Так и крутится земля:
 То горит, то плавится.
 Пусть поспят учителя:
 Может, что поправится!
 
 
 НАД ПАСХАЛЬНЫМ КУЛИЧОМ
 Сербская тетрадь
 
 Город жив, а я – не очень.
 Смотрит сербская луна,
 Чем я, сволочь, озабочен,
 Что ночами не до сна.

 Всё постиг, простил немногих,
 Сын Иосифа, банкир.
 Сталин! Как любить двуногих,
 Если ближний твой – вампир?

 Передал ты мне наследство,
 Спишь себе у стен Кремля...
 Я брожу в себе, как тесто,
 А закваска в нём – твоя.

 Знать, Господь, по всем сусекам
 Всё, что смог, собрал в комок.
 Завтра буду человеком!
 Обещаю. Колобок.
 
 
 ВИНО ГОРЯЧЕЕ С КОРИЦЕЙ
 Сербская тетрадь

 Вино горячее с корицей.
 Холодный курицы кусок.
 Вот так уедешь из столицы
 На пару дней, как на часок...

 А там сидишь, как гоголь-моголь,
 Тузы на стол легли каре…
 И в летних шортах как-то голо,
 Хотя нет снега (в декабре).

 Я выйду в город, к магазину,
 Чтоб руки не были пусты.
 Чего же тянут там резину?
 Ведь наши помыслы чисты!

 Мы – не какие-то туристы,
 Пора давно стелить ковёр.
 Я – граф, положим, Монте-Кристо,
 А Монте-Негро – мой партнёр.

 И завтра будет плюс пятнадцать,
 И это радует вполне...
 А, может, ну его? – пытаться,
 Когда есть истина в вине?

 Я на свободе – не в темнице,
 Хотя оторван от жены...
 Но есть вино, и в нём – корица,
 И мне, по-крупному, должны.


 КАКАЯ-ТО НОВАЯ СТРОЙКА
 Сербская тетрадь

 Марине

 Какая-то новая стройка
 Идёт и идёт за окном,
 И чья-то весёлая тройка
 Прошлёпала за коньяком.

 На пол-лошадиные силы
 У каждого – в мощной груди,
 И будут до самой могилы
 Идти, и идти, и идти.

 Смотрю в их рабочие спины,
 Читаю твои смс...
 Успели слепить нас из глины
 И вот обожгли, наконец.


 ФРОНТОВЫЕ СТО ГРАММ
 Сербская тетрадь

 Фронтовые сто грамм превратились в пол-литра – в тылу.
 И, пока вся Россия на Путина села иглу,
 Посмотрю, как Европу съедает процентная ржа:
 Здесь иголок хватает и форм – от ужа до ежа.

 А моя, что постирана, сохнет под солнцем Балкан.
 И хвостом, что обрублен, приветливо крутит полкан.
 Поросёнок молочный идёт под горчицу и хрен.
 Дует ветер восточный. В тылу моём – без перемен.
 

 Я ДАРЮ ТЕБЕ НАДЕЖДУ
 Марине

 Я дарю тебе надежду,
 А в надежде спрятан страх...
 И живём мы где-то между –
 Между «ох» и между «ах».

 Слева – чёрное болото,
 Справа – белая гора.
 И идёт на нас охота
 От утра и до утра.

 Если ты и спросишь робко:
 – Так куда же мы пойдём?..
 – Я не знаю. Эта тропка
 Уведёт за окоём.

 Уведёт и там растает,
 Дальше сам иди-топчи...
 И никто из нас не знает,
 Где отмычки, где ключи.
 
 
 ПОСЛЕ КИНО
 Сербская тетрадь

 Марине

 «Ван Дамм всех уничтожил!..»
 И кофе выпит влёт,
 И время подытожить,
 Куда нас век несёт.

 Мы вышли из окопа,
 А что там впереди?
 Холодная Европа
 И тёплые дожди!

 Ни языка, ни денег…
 Один в тылу врага
 Я, чистый понедельник,
 Заместо четверга

 Иду с опереженьем
 Всех графиков земных
 В последнее сраженье
 Без всяких выходных.

 За новым хэппи эндом,
 Дорогой – на Париж,
 А ты укрыта пледом
 И вдохновенно спишь.

 И сон твой беспокойный,
 Как Сальвадор Дали,
 Мои покроет войны
 По всем концам земли.
 
 
 МИМО…
 Сербская тетрадь

 Мимо старого сарая,
 За дровами, беспардонно:
 От святого Николая –
 До святого Спиридона.
 И от Дона до Дуная
 Пролегла дорога странно...
 От святого Спиридона –
 До святого Иоанна.

  —

 Встала обида въ силах Даждьбожа внука, вступила девою на землю Трояню, всплескала лебедиными крылы на синем море у Дону…
 
 Слово о полку Игореве

  —

 НЕПРАЗДНАЯ

 Светить – и никаких гвоздей!
 Владимир Маяковский

 По шляпку вбиты в Кремль
 И наногвоздь и ржавый…
 А вот забиты  кем –
 Спросите у державы.

 У каждого вождя –
 Шлея под хвост и шею,
 И крышка для гвоздя
 Над шляпкой Мавзолея.

 А вежды у вождей
 Открыты днём и ночью,
 (Не?) спящих гнать взашей
 Они привыкли, впрочем.

 Они ж над нами бдят,
 А мы под крышкой общей
 Лежим за рядом ряд
 И на вождей не ропщем.


 ЗОРАН КОСИТ ТРАВУ
 Сербская тетрадь

 Зоран косит траву.
 Я косею от ракии
 И склоняю главу
 На загривок собаки.

 Сербский пёс боевой,
 Гости в дом – Вучку кости.
 Где-то там, под Москвой,
 Тоже что-нибудь косят.

 Воздух ткут комары,
 С каждым часом теплее...
 Вот такие миры:
 Где ни б., ни евреев.


 ПОЛОВИНКА СЕНТЯБРЬСКОЙ ЛУНЫ
 2015 г.

 Половинка сентябрьской луны.
 Рюмка водки. Мясная соломка.
 И, улыбкой гражданской войны,
 Скалит зубы в углу Незнакомка.

 Этот бар называется «Рай».
 Я зашёл и присел обогреться,
 Разменять эту осень на май,
 Подкачать ненадёжное сердце.

 Та, которая любит меня
 Или образ, во мне искажённый,
 Наглоталась воды и огня,
 Как и все настоящие жёны.

 Мы у них в неоплатном долгу.
 Мы горим и, увы, не сгораем.
 Потому я себя берегу
 И сижу в этом временном «Рае».

 Силы есть на десяток бросков,
 И вискам седина – не помеха.
 Незнакомка. Печати сосков.
 И войны отражённое эхо.

 
 ВИФЛЕЕМСКАЯ ЗВЕЗДА
 Владу Пенькову
 
 В той же пустыне, в той же ночи, просыпаясь, я всегда устремляю усталый взгляд к серебряной звезде…

 Артюр Рембо

 В сердце голубь, как в гнезде.
 Сердце стало Домом Божьим.
 Помолюсь ночной звезде,
 Пусть ничто нас не тревожит!

 Мир и так идёт вразнос,
 Чьи там головы на блюде?..
 Голубь весточку принёс,
 Что помилованы будем.

 Что не стоит, ей-же-ей,
 Биться лбом о крышку гроба.
 В мире много голубей.
 Этот, белый, он – особый.

 Он один такой на всех:
 Вещий, вечный, чистый, смелый.
 Смерти нет. Ложится снег.
 Белый-белый. Белый-белый.
 
 
 ДЫМ ОСЕННЕГО КОСТРА
 письма
 
 Я не знаю, что там будет после,
 Сердце замирает и поёт...
 Голая, как провод, эта осень
 Держит напряжение своё.

   1.
 
 УЗНИК

 Дым осеннего костра.
 Птицы с козами в сарае.
 Осень, старшая сестра,
 Всё игрушки собирает.

 По тропинке этой дон
 Корлеоне топал, тощий...
 Здесь растут платан и клён,
 И оливковые рощи.

 Зажигалка, анаша,
 Горько-сладкий запах ветра.
 А продажная душа,
 Как и мафия, бессмертна.

   2.

 ПРОСТОНАРОДНОЕ

 Сижу за ризотто в пивнице сухой,
 Не очень голодный, не сильно бухой... (?)
 
 Товарищ мой, в Скайпе, утешил меня:
 Не срезаны скальпы, не ропщет родня.

 Мир замер и умер. Плюю в потолок.
 Белград – не Ванкувер, Москва – не Бангкок.

 И смотрит девица, колени разжав,
 На смятые лица из разных держав.
 
   3.
 
 БАЛЛАДА ОБ ИТАЛИИ

 А юбки, шурша крахмалом,
 В ушах у меня дрожали,
 Как шёлковые завесы,
 Раскромсанные ножами.
 
 Гарсия Лорка

 Итальянская водка граппа
 Мягче сербской и пьётся смачно,
 Но потом, по причине храпа,
 Как-то спится... неоднозначно.

 Вот и сны неродные: вижу,
 Что живу я в пустом Монако
 Или штопаю Кипр, как грыжу.
 Там зарыта моя собака.

 Вижу Папу: идёт, как леший,
 По своим ватиканским тропам
 И босые подошвы чешет
 О булыжный настил Европы.

 Рим уходит в свои пустыни,
 Понижая высокий градус,
 А по миру бредут гусыни,
 Сохраняя незримый статус.

 Я влезаю в чужую шкуру,
 Нож краду из последней лавки
 И селянку, живую дуру,
 Оголяю на жёсткой травке.

 И смотрю на картинку сверху,
 И смеюсь, и Кому-то внемлю...
 Ах, зачем положил я девку
 На сырую, должно быть, землю?

 И зачем она бьётся в лапах
 Так, что с ней никакого сладу?!

 Ах ты, сладкая водка граппа...
 Ах ты, страшная водка граппа!

 Просыпаться, пожалуй, надо.

   4.

 ИДУТ ДОЖДИ, ЗВЕНЯ...
 
 Идут дожди, звеня,
 Гремя и громыхая,
 И в доме нет меня...
 А где я? – сам не знаю.

 Я телу – управлять –
 Доверенность доверил
 И вышел погулять...
 Невелика потеря.

 У тела есть дела,
 Оно – свечной заводик.
 Небесная стрела
 Куда-то да заводит!

 И знание моё
 Как личное пространство:
 Там также дождь идёт
 В местах для депортаций.
 
   5.

 В АОСТЕ
 
 Дни выстроились в линию и от жары смердят,
 Уже Друзилла Ливия подсыпала свой яд.
 
 Аки Кремль, велик Монблан.
 При дверях его сижу я.
 Граппу пью, вхожу в туман,
 Как положено буржую.

 П а р а л л е л ь н ы е  м и р ы
 Тайных образов и чисел.
 Продолжение игры
 Горько-сладкой, сладко-кислой.

 Спит мой белый «Шевроле»
 На стоянке третьи сутки.
 Мира нет по всей земле,
 А в газетах – индоутки.

 Гость Аосты. Впереди,
 От Женевы до Белграда,
 Грозы. Тернии. Дожди.
 Баррикады, баррикады!

 День субботний. Благодать.
 Баньки топятся в России...
 Никому не передать!
 Да меня и не просили.
 
   6.
 
 У КАПИТАНА
 Марине
 
 Руки жгут цветаевские письма.
 От её свечи
 И моя уже дымится пристань, –
 Зарево в ночи.
 
  —
 
 Благословляю август и дожди!
 Чадит на европейской сковородке.
 А мы с тобой уже на полпути
 К подводной лодке. К подводной лодке.

 У капитана Немо – бастурма,
 Запасы рома, прочие припасы.
 А там, мой друг, опять придёт зима.
 И мы – в пампасы. И мы – в пампасы.

 Всплывая там, где нас никто не ждёт,
 И, растворяясь в карнавальном вихре,
 На августовский мы ступаем лёд,
 А дальше – титры. А дальше – титры.
 
 
 СЛОВО – НЕ ДЕЛО...

 Слово – не дело, а просто – слова.
 В Мюнхене или Давосе
 Дразнят гусей. Спасся Рим, а Москва
 Рваным рублём плодоносит.

 На Иордане – народ, да не тот.
 Царская вроде бы свита,
 Но Иоанн вас крестить не придёт,
 Только судить и открыто.
 
 Движется время к холодной зиме
 Вместе с земным потепленьем.
 Скоро научимся спать на земле
 И поклоняться деревьям.

 Скоро забьёмся в глухие места
 Или уйдём в партизаны.
 Там предпоследних снимают с креста,
 Фотографируя раны.

 В царстве святых, где открыты пока
 Двери в небесные схроны,
 Ангелы с крыльями в два кулака –
 В первом кругу обороны.
 
 Высшие силы, как НКВД,
 Встретят и труса, и гада.
 Где нам учиться ходить по воде?
 Да и кому это надо?..

 Ложь-то чужая, а жизнь-то своя! –
 Платим по чёрному курсу.
 Родиной платим, а если семья –
 Можно отпраздновать труса!

 Можно уехать в свой драный Давос,
 Выступить там на панели,
 Чтобы ответить на главный вопрос
 Или сорваться с мел`и...
 
 
 ИЗ ЗОНЫ КОНФЛИКТА

 Корабли постоят и ложатся на курс...
 Владимир Высоцкий

 Они посылают свои корабли
 На странные буквы (ООН?).
 Ливанские кедры когда-то любил
 Библейский царь Соломон.
 У царя Соломона был свой гарем
 И евнухи, и спецназ.
 И если он не писал поэм,
 То отдавал приказы,
 Вносил в чертежи последнее «мы»,
 Трубил свой последний сбор
 И рядом со зданием старой тюрьмы
 Велел возвести Собор.
 А что «мы» помним из ветхих времён,
 Читая Ветхий Завет?..
 Что был Соломон красив, умён,
 Что в царе проснулся поэт?
 И Невесту с Ливана из «Песни песней»,
 Которую он воспел...
 Так что же случилось, скажи мне, Вестник,
 Попавший под артобстрел?!
 В лукавой душе Премудрости нет:
 Не любит смерти Господь…
 Но некому больше подать совет,
 Дух мёртв и бунтует плоть!
 Хоть всех резервистов ставь под топор,
 Готовь (им!) Армагеддон.
 Некому строить вечный Собор
 Из кедров с ливанских гор!
 Некому больше любить дочерей,
 Бегущих с Ливана... Жизнь
 Мой храбрый еврей, мой бедный еврей
 Твоей не оценит лжи.
 
 
 КОГДА В НАРОДЕ СИЛЫ НА ИСХОДЕ 
 Ольге Корзовой
 
 Когда в народе силы на исходе,
 Последнее оружие – земля.
 Пора нам всем границами угодий
 Расчерчивать бурьянные поля.

 Пора искать соседей и орудья,
 Всем миром возвращаться на круги…
 Да в городах останутся не люди, 
 А нелюди и скрытые враги.

 Они умеют говорить учёно
 И объяснять, смотря поверх голов,
 Что в мире новом, с водкой кипячёной,
 Прибавится китайцев и долгов.

 Жрецы науки! Воры-фарисеи!
 Ваш Моисей не Жак ли Аттали?
 За триста лет вы здесь не обрусели,
 Но высосали русские рубли.

 Теперь смотрите – мы встаём рядами
 И покидаем ваши города.
 И нас не взять ни голыми руками,
 Ни обращеньем к нищим: «Господа!»

 Когда народ ведут его пророки
 В пески пустынь, по крови и костям,
 Лишь верные увидят на Востоке
 То, что не снилось «умным» и «гостям».

 Но сила из земли исходит в жилы,
 И зов её нас манит, как магнит.
 И русские, на удивленье, живы
 Всё потому, что Бог благоволит.

 Один спасённый – тысячи героев!
 И что нам жизнь без радости сердец?
 Нас мать-земля накормит и устроит,
 А жизнь продлит небесный наш Отец.
 
 
 НЕОСВЯЩЁННОЕ ЗЕРНО
 
 Неосвящённое зерно
 Ложится в землю понапрасну.
 Приятель мой! Ты пьёшь вино,
 А жизнь по-прежнему прекрасна.

 Придёт пора ложиться в гроб:
 Душа – застреленная птица...
 Не будь, как этот хлебороб,
 Что даже думать не стремится!

 Он где-то занял семена
 И вторгся на чужое поле,
 Но оказалось, вот те на,
 Что это место – поле боя.

 Стоит как столб, с мешком семян,
 Как памятник неурожаю,
 Среди двуногих обезьян
 И ничего не соображает.
 
 
 ПОЭТИЧЕСКИЙ ПРОГНОЗ

 Всё хорошо в канун большой беды…
 В Европе отменяются границы,
 На юг летят беременные птицы
 За скидками сезонными еды.
 Природа свой показывает зад.
 И если климат будет так меняться,
 То птицы будут долго извиняться,
 Но завтра никуда не полетят,
 И рыбы никуда не поплывут.
 И все ресурсы снова будут тут.

 Евросоюз – голодная орда!
 Наверняка мы многих не прокормим,
 Но половину – на Урал и в Коми,
 А остальных куда-нибудь туда,
 Где есть вода и спички есть, и соль,
 И запрещён, к продаже, алкоголь.
 И, как сказал один большой поэт,
 План Маршала Сергея Иванова
 Позволит европейцам жить (хреново).
 ЗАТО «ЕВРОПА» – новый нацпроект!

 От Бонапарта нас спасал мороз,
 Но времена меняются, как люди…
 На голубом с каёмочкою блюде
 Лежит Европа – жаль её до слёз.
 Она стара, зависима, больна…
 Одна на всех – последняя цена! –
 И ложное её благополучье
 Позволит нам на солнышке ином,
 Американцев посылая к чукчам,
 Вздохнуть о дне вчерашнем, о былом.
 
 
 ДВЕНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ, КИТАЙ
 28 июня 2020 г.

 И гений, парадоксов друг!
 Александр Пушкин

 Сухое португальское вино
 Сгодится для китайского жаркого.
 Я опытом делюсь с послом Дракона,
 В Россию распахнув своё окно.

 От МЧС слетает смс.
 Фронт грозовой и ливни – на подходе.
 Альтернативен ветреной природе
 В посудине бушует мой процесс.

 Я даже рюмку виски растворил
 В подливе с термоядерной приправой.
 Друзья, за стол! – голодною оравой –
 Я два часа и жарил, и варил.

 А если друг за стол не сядет мой,
 По самой уважительной причине,
 Оставлю хлеб и мясо для мужчины,
 Для поэтессы – разговор с женой.
 
 
 АРКТИКА

 И опыт, сын ошибок трудных...
 Александр Пушкин

 Гирлянду солнечную раз
 В неделю, может быть, включаю
 И ритуальной парой фраз
 Движенье года отмечаю.

 Ах! Ёлочка горит моя
 На службе, как солдат в мундире,
 Но стервой крутится Земля
 У нас в квартире.

 Земную умаляя прыть,
 Природы режутся... акценты.
 Ножи – конструкцией прикрыть,
 На колокол похожей чем-то,

 Взбивая облака в пюре
 С приятной /лёгкою/ текстурой.
 Ах, эта осень на дворе
 Со всей её сетературой!

 Но ёлочка глядит бодрей:
 Всё ближе новый миг триумфа!
 Рукой подать до декабрей
 Её Колумба.
 
 
 СУДАЧКИ
 Марине

 4 декабря 2020 г.

 Креветки королевские, ага,
 Текила, «Алазанская долина»…
 Сегодня жизнь Прекрасна и Нага,
 Катись, коронавирус вражий, мимо!

 На выходных обещана метель.
 Прохожие снуют как автоматы.
 А судачки, ма шер а... натюрель,
 На кухне источают ароматы.

 Имбирь горит. Текилы жёлтый свет,
 Как светофор, меж красным и зелёным
 Мне говорит: «Пока движенья нет,
 Раскусывай, что Бог послал влюблённым!

 Любовь у вас блаженствует внутри...
 Носи её, лелея, и не ахай!»
 Плывут в поход донские осетры –
 В добычу туркам, персам и казахам.
 
 А судачки, на яростном огне,
 Расписанные ломтиком лимонным,
 Даруют силы  выжившей стране
 И всем её закрытым гарнизонам.
 
 
 ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ
 
 12 декабря 2020 г.

 Летящих в бездну, к хаусу, дела
 Сгорают и рванья не оставляют.
 Смола да жупел, пепел да зола,
 Как духи зла, друг друга восхваляют.

 У мышкина есть где-то тайный ход.
 У трампа карта бита шулерами.
 Очко, товарищ! Двадцать первый год.
 Следи за языком и за руками.

 Объявлен всепланетный машкерад.
 Хомут примерен к самой крепкой шее.
 И каждая больница – Сталинград,
 И каждая палата – как траншея.

 По кругу ходят мельников ослы.
 Нам мельницы дают святую прибыль!
 Всё круче горы пепла и золы.
 Всё ближе необъявленная гибель.
 
 И вот...
 Дано нам, вскорости, узреть
 У ёлки новогодней имярека.
 Он пожелает нам не помереть,
 Пока открыта сбера ипотека.

 А новый свет разложен до семи
 И расфасован. Действует на нервы!..
 Архангелы застыли над людьми,
 Держа семь чаш.

 Встречаем!
 Двадцать Первый.
 
 
 УРИМ
 
 Не знаю я порядка этих снов,
 Есть только нить под будущие бусы...
 
 Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл...
 Михаил Булгаков

 Стихотворения кристалл
 Таил в себе шестнадцать граней.
 О, как я, Господи, искал
 Тебя в своей пустыне ранней!

 Росла сердечная тоска,
 Слова крошились и ветшали...
 О, как же я Тебя искал
 В высоких сферах, в дальней дали...

 Когда же в зареве зари,
 В озоновом венце рассвета,
 Ты Сам со мной заговорил,
 Не сразу я поверил в это.

 Но Ты оставил мне ключи,
 А в них, как в янтаре, застыли
 Любовь и вечность для свечи,
 И эти крылья.


 ТУММИМ
 постшотландское
 
 Невыразимый мир моей души,
 Которую так просто оглушить...

 Смерти нет... Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты.
 Михаил Булгаков

 Марине

 Как трогателен греческий хрусталь...
 Покачивая виски с горним светом,
 Жена вздохнёт, посмотрит мирно вдаль
 И жизнь наполнит сладким винегретом.

 Плывёт ковчегом Ноева кровать.
 Калории – союзники короны.
 Гуляйте там, где дышит благодать! –
 Такой вот символ пешей обороны.

 Тем, что над пищей кружат – всё равно,
 У них своя надежда на спасенье.
 Мы ж будем пить целебное вино,
 А лучше – виски, но по воскресеньям.

 Как трогателен солнечный кристалл...
 
 
 ЧТО ГОВОРИТЬ ДРУГИМ...
 Задонское
 
 Марине
 
 Что говорить другим,
 С собой бы разобраться!
 Беги, дурак, беги
 От битв и демонстраций!

 Из города уйди,
 Он обречён, похоже,
 Чтоб серные дожди
 Твоей не съели кожи,

 Чтоб прошлое твоё
 И гнаться не посмело,
 Чтоб горькое питьё
 Влила в тебя омела.

 И в ночь на Рождество
 В лесу, под старым дубом,
 Живое существо
 Ты поцелуешь в губы.
 
 
 ПРЕКРАСНЫЙ И ЯРОСТНЫЙ МИР
 Андрей Платонов
 
 – Что ты делал сегодня
 В Гефсиманском саду?
 – Был я тенью Господней.
 Он вернётся. Я жду.
 
   —

 В этом яростном мире –
 И прекрасном, поверь! –
 Как в игрушечном тире,
 Не считают потерь.

 Каждый выстрел оплачен.
 Бьём на пламя свечи
 И, не требуя сдачи,
 Растворимся в ночи.

 Ночь грозит передышкой.
 Петухи не кричат.
 Вы куда, коротышки,
 Из породы волчат?..

 Ваша серая стая –
 На рабочих местах,
 Но разорвано знамя
 На свинцовых ветрах.

 Этот мир, по частицам,
 Утащили в нору!
 Не пора ль причаститься
 На таком вот ветру?

 Потоптаться на месте,
 На каком? – всё равно,
 Как петух на насесте
 Безголосый давно.

 До последнего донца,
 До контрольной строки...
 Если выглянет солнце –
 Перекрасит виски.

 И, весёлым и рыжим –
 Извините, не пью! –
 Я закончу в Париже
 Перестрелку свою.
 
 
 ТАНКИ ИДУТ ПО ПРАВДЕ

 Русский писатель. Раздавлен
 русскими танками в Праге.
 Евгений Евтушенко

 Таньки идут по Праге.
 Весь я в репьях-доносах.
 Выпью домашней браги,
 Выйду в открытый космос.

 Там рассыпают мысли
 Разные самородки.
 Воспоминаний дышло,
 Запах палёной водки.

 Таньки идут по Правде.
 Швейк уступает место…
 Не за распятых ради
 Им водружают кресло.

 Врут, не краснея, людям –
 Литературный петтинг.
 Душит Рубцова Люда –
 Это такой маркетинг.

 Таньки идут по склепам,
 Сносит чужие башни,
 С кличем «Велик Асклепий!»
 В сектах флажками машут.

 Но под бумажной крышей
 Смех зажигает файер.
 Как бы чего не вышло?..
 Бог, говорят, не фраер.
 
 
 НАРИСУЙ КОНЯ
 Воронежское
 
 Нарисуй коня и закрой глаза,
 И забудь в каком ты краю!
 А теперь – открой! На коня влезай!
 И к утру ты будешь в раю.

  —

 На дорогу льётся небесный свет...
 В ночь живую войду конём.
 Словно вызвал Бог на земной совет,
 А застава сорит огнём.

 Мы нектар попьём. Он мне даст копьё
 И похлопает по плечу.
 Здесь, мол, и живём – Царствие Моё.
 Поклонись свече и мечу!

 А теперь ступай! Возвращайся в рай
 После битвы, ищи Меня.
 Я ушёл в декабрь, а вернулся в май
 И в пути оставил коня.

 Но свеча и меч, и Его копьё
 На своих местах, под рукой.
 Будет сеча сеч. Будет всё – Твоё!
 А потом и вечный покой.
 
 
 ПРИРОДА ПЛАЧЕТ...

 Природа плачет накануне
 Всех юбилеев и торжеств,
 А первозванный «брат Якунин»
 Меняет крест и кол на шест.

 И снова пляшет Саломея,
 И званым подают вино.
 – А что в России?
 – ИУДЕЯ
 Давным-давно...
 
 
 ВЕТЕР, КАК В ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ
 ретроспекция
 
 1989 г.

 Ветер, как в гражданскую войну...
 Я сижу, как некий обыватель,
 На экране – мой обозреватель.
 Это долг – поддакивать ему.

 Смутные настали времена...
 Ноги в тапки, словно в стремена,
 И на кухню, в малую державу,
 Холодильник брать, как дед – Варшаву.
 
 
 ИСТОЧНИК ВЛАСТИ

 Владеет Вышний царством человеческим,
 и емуже восхощет, даст е.
 Даниил 4, 22
 
 Источник власти – не народ.
 Народ питается объедками
 И, вопреки всему, живёт,
 Себя не сравнивая с предками.

 Всегда, всегда была узда,
 Хотя порой казалась шёлковой.
 Сияет над страной звезда –
 То красная она, то жёлтая.

 Подмигивает и растёт,
 Как будто знает всё заранее.
 Источник власти – не народ,
 Он только агнец для заклания.
 
 
 ФЕВРАЛЬ СОВЕТСКИЙ

 Летит же времечко, однако!
 Февраль. Рунет. Потоки слёз.
 Рукой подать до Пастернака,
 Чтоб тут же сесть ему на хвост!

 Взять у весны свой займ сердечный
 И покатиться колобком.
 Вдвоём, на улице Заречной,
 Про комсомольский спеть райком!

 Пусть в Переделкино смутьянов
 Давно всех выжил патриарх,
 Весны другой певец – Фатьянов –
 Нас ждёт с тальянкою в руках!

 Летит февраль. Он всех отметит,
 Покрутит пальцем у виска.
 Зачем, зачем на белом свете
 С поэтом пьянствует тоска?
 
 
 ВОСКРЕСЕНЬЕ
 Апрель, 2017 г.
 
 Оборвался страшный сон.
 Я проснулся. Рассветало.
 Град обгладывал балкон,
 Плоть воскресная восстала.

 Слава Богу, нам дано
 Разлепить свои ресницы,
 Чтобы выглянуть в окно,
 Ахнуть и перекреститься!

 Как царевна спит жена,
 Ласки ждёт и поцелуя,
 И продрогшая весна
 Дует в уши: аллилуйя!

 А на столике – Шампань...
 Шоколад, лимон, нарезка.
 Но не всем в такую рань
 Славить быт легко и веско!
 
 
 ПРОСТО ВРЕМЯ ПРИШЛО
 
 Сыны маммоны моют ноги слугам,
 Свинья под дубом режет землю плугом.

  —
 
 Просто время пришло и не стало царя.
 Вот и Путина алая смоет заря.
 Это видно и сербу, и греку,
 Что проехать готов через реку.

 Там нагорные раки вдогонку свистят.
 Там опять утопили приблудных котят.
 На поверхности – пена и пятна,
 И никто не вернётся обратно.

 Нет, не крестик, а гиря – на каждой груди.
 Мост построен, но в воду, попробуй, войди!..
 В Сремских Карловцах выйдешь, как Врангель,
 И шинель твою высушит ангел.

 В той шинели, без хлястика и без погон,
 Ты по кругу пойдёшь, как идут на обгон,
 Но уже ни царя, ни курфюрста...
 Дупель пусто, дружок, дупель пусто.
 
  —
 
 Скуратов есть, но нет Малюты.
 В Царьград остаток сдан валюты.
 
 
 ПЯТЫЙ АКТ
 
 Историческая драма сыграна, и остался ещё один эпилог,
 который, впрочем, как у Ибсена, может сам растянуться на пять актов.
 
 Владимир Соловьёв, 1900 г.

 На родине моей – всё тот же звон
 Колоколов соборной колокольни...
 И обмелевший неприглядный Дон
 Такой же тихий, как любой покойник.

 Жив монастырь, а в городе моём
 Убито время, но народ не ропщет.
 Он также собирается втроём
 И что-то пьёт, и смотрит, как извозчик.

 Там сила человеков-лошадей
 Ушла в пески и превратилась в глину.
 Там гул пропал с торговых площадей
 И груза нет, чтобы подставить спину.

 Поэтому – свободная спина
 Ушла в живот и в килограммы сала.
 Брюхатая небритая Страна!
 Ты всё-таки беременною стала.

 Каким ты нас порадуешь мальцом?
 Родится ль он здоровым и тверезым?
 Но если мир земной – перед концом,
 Хотя бы пусть он будет необрезан!..
 
 
 ЧЁРНЫЙ ВОРОН, ЧЁРНЫЙ ВОРОН...
 2002 г.
 
 Чёрный ворон, белая ворона...
 Ох, как нас не любят вне канона!
 Как опасны мы и одиноки
 В Азии Расейской, на Востоке.

 Скоро осень – снова гонят в стаи...
 Далеко летать мы подустали.
 Разрывайте белые одежды,
 Наши домочадцы и невежды!

 Что-то будет... Что же с нами будет?
 Помолись за нас, товарищ Путин!
 Помолись! Пока мы ниже рангом,
 Но к тебе вернётся – бумерангом.

 ...И когда мы пиво пьём в столовой,
 Что теперь зовётся «рестораном»,
 Наш орёл, когда-то двухголовый,
 Выглядит ощипанным бараном.

 ...И сидит талант наш, как заноза,
 Глубоко внутри души горячей,
 И, ещё неясная, угроза
 В нас глядит с улыбкою незрячей.

 Словно мы, апостолы без Бога,
 Ждём с небес Святаго Духа вихрь,
 А потом – открытая дорога
 Всем ветрам, крестам… и подвиг тихий.
 
 
 ПЕСЕНКА СОСТАРИВШЕГОСЯ ПРИНЦА
 2002 г.
 
 Како спаде с небесе денница восходящая заутра; сокрушися на земли посылаяй ко всем языком...
 
 Исайя 14, 12

 Я поверю, что мёртвых хоронят, хоть это нелепо,
 Я поверю, что жалкие кости истлеют во мгле,
 Но глаза – голубые и карие отблески неба,
 Разве можно поверить, что небо хоронят в земле?..
 
 Блаженный Айзенштадт

 Мой храм – разрушенный на вид,
 Но служба в нём идёт.
 У алтаря всегда стоит
 Там Ангел и поёт.
 Поёт он песню, и слова
 Струятся в небеса...
 Вокруг – лишь дикая трава
 И гиблые леса.
 Здесь до Москвы не добежать,
 Здесь горожан – под ноль.
 И будет здесь в земле лежать
 Ещё один король,
 Чьё царство было выше гор,
 Дороже слёз земных,
 Но он был нищ, но он был горд
 И жил без выходных...
 Бог знает, был ли он умён,
 Но царствовать привык,
 И начал строить Вавилон,
 И разрушать язык.
 Он начал лгать – сперва друзьям,
 Потом уже врагам.
 И съёжилась его земля,
 К чужим упав ногам.
 Ему остался лишь кусок
 Непаханых полей,
 И кто-то выстрелил в висок
 Из выросших детей.

  —

 А мне, последнему в роду,
 По прихоти небес
 Достался этот храм в саду
 И этот чёрный лес,
 И эта тощая земля,
 Заросшая травой...
 И буду царствовать здесь я
 Наедине с собой.
 Мне будут Ангелы служить,
 Откроются врата.
 Я буду тихо восходить
 К подножию Креста.
 И в чашу царскую мою,
 Прижатую к груди,
 Слезу я красную пролью
 О всём земном пути.
 О всех, кому за упокой
 Я сослужу теперь.
 И Ангел хлеб положит свой,
 И отойдёт за дверь.
 И вот тогда, наедине,
 Когда лишь – я и Бог,
 Всей неприкаянной стране
 Я подведу итог.
 И Чашу к небу подниму
 С причастием Твоим.
 И всех прощу, и всё пойму,
 И стану – молодым.
 
   —
 
 …и восхищено было дитя её к Богу и престолу Его.
 Откровение, 12 глава
 
 ЭКСТАЗИС

 57.

(1964-) 2021 гг.
Окт. 22 (Ноябр. 4 по н.ст.)

Венчание
СВОД ОСНОВНЫХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ЗАКОНОВ
ГЛАВА  ПЯТАЯ

http://pravo.gov.ru/proxy/ips/?empire_iframe&bpas=303

О  священномъ  коронованіи  и  м°ропомазаніи.
 
57. По вступленіи на Престолъ,  совершается священное коронованіе
и  м°ропомазаніе по чину Православной Греко-Россійской Церкви. 

Время
для   торжественнаго   сего   обряда   назначается   по   Высочайшему
благоусмотрeнію и возвeщается предварительно во всенародное извeстіе.
 

Часть пятая
СОЛНЕЧНЫЙ ВЕТЕР
ДЕМИУРГ

Посвящаем
дорогому другу,
архитектору, Дмитрию Пшеничникову


Распространение цивилизации подобно распространению пожара: сначала это слабая искра, затем мерцающий огонёк, а потом могущественное пламя, обладающее и скоростью, и силой...

 Никола Тесла

Помнишь, как старик Горбовский, хитро улыбаясь, прокряхтел: «Волны гасят ветер?..»
«Ветер богов поднимает бурю, но он же раздувает паруса...»

 А. и Б. Стругацкие

 
 THE SHOW MUST GO ON

 Каждый сам выбирает всю меру любви или клятвы,
 Как и степень, в которой придётся вариться в соку.
 Мне бы только суметь, до своей предначертанной жатвы,
 Пережить это время и боль в заржавевшем боку.
 
 
 ПОБЕДОНОСЕЦ
 Меркурий
 
 Во имя Бога и души живой
 Сойди с ворот, Господень часовой!
 
 Марина Цветаева
 
 Змея укусит лошадь,
 И лягут, как слова,
 На каменное ложе
 Невеста и Нева.

 И отпустив поводья,
 С копейкой и копьём,
 Я от Петра к Володе
 Приду, как тать, конём.

 Полуубитый город,
 Где всяк – в свою дуду,
 Но дайте только повод
 Пойти на поводу,

 Прямых не видя линий,
 Отпугивая Смерть!..
 Мой конь, как небо, синий,
 А плоть – не то, что медь!
 
 
 ПОД ПОКРОВОМ ВЕТРОВ
 
 1.
 
 MOSKVA – VENEZIA
 
 Чёрный Веспер в зеркале мерцает...
 Осип Мандельштам

 Под циклоном столица
 Входит в снежную муть,
 И нельзя уклониться,
 Чтобы не утонуть.

 Пеленает эпоха
 Нас бинтами снегов.
 Ни товарища Блока,
 Ни матросов его...
 
 2.
 
 АС-САЛЯМ
 Костёр

 Друг мой, друг мой!
 
 Наводнив каракумы пришельцами
 Накануне последней войны,
 Дети-ленинцы, правнуки-ельцинцы
 По заветам живут сатаны.

 В небе шляются пьяные русские –
 Бес-QR – бесконтрольные, тля.
 В них начальнички глазками узкими
 Мечут молнии с башен (Кремля).

 Тридцать три в ашхабадах по Цельсию.
 Черти мэрии курят не план.
 Сбондив кукиша строгую версию,
 Непристойно молчит Мандельштам.

 Тридцать лет как скончалась стозевная,
 Сто четыре – как царская злость.
 И летит, и летит по-над зеркалом
 В переносицу чёрная трость.
 
 3.
 
 КОНЬ-ОГОНЬ

 У братвы – телохранители,
 А у нас – антитела.
 Шьют к телам врачи-вредители
 Безбумажные дела.

 «Бейтесь, красные безбожники,
 Не за совесть, а за страх!»
 «Взвейтесь, юные заложники,
 На эдиповых кострах!»

 Протрубив о разделении,
 Как о будущей войне,
 Внуки Троцкого и Ленина
 На одном сидят коне.

 Конь-огонь ушами прядает,
 Сухэ-баттлами трясёт.
 А Россия? – то ли падает,
 То ли вбок её несёт.
 
 4.
 
 ЛЕВ – ОРЛУ
 1989 г.

 Не кипят под солнцем купола.
 Голуби твои – колокола.
 Потерять нам головы, им – перья.
 Пусть земля плывёт на трёх китах!..
 И сжигает мёртвых на кострах
 Голая без родины им перия.
 
 
 СТРАТЕГИЯ
 
 И бысть суша на руне токмо, и по всей земли бысть роса...
 Судей чтение [Глава 6]

 У кельтов праздник. В Маарду
 Притормозили, выжав небо.
 Из риги солнечной пройду
 В ближайший гастроном за хлебом.

 Там лица белые глядят –
 За маской иллинойской – сухо,
 Обслуживая дошколят
 Автоматического духа.

 Тархонт, как пришлый иудей
 В развоплотившихся столицах,
 Где до конца театра дней
 Задёргивать придётся лица,

 Гремит на вёдра для пиров,
 Но корень Игга недра выжег...
 А на развалинах миров –
 Избыток влаги и страстишек.
 
 5.
 
 ОТ КУРСКА ДО ОРЛА
 непечатное

 Теперь, когда не отсидеться
 И сердце просит перемен,
 Перелопачиваю детство...

 – А что взамен? А что взамен?

 Когда-то жизнь просрав «за други»,
 Стоим... Какая, .лядь, цена?
 Одна – MOS.RU, для гос.услуги –
 Валите на

 INPUT,

 Но вижу EXIT странный –
 Велик хтонический испуг! –
 Народ выходит в партизаны
 Из «государевых услуг».
 В душе своей копя обиду,
 Прикупит хакер сахарку,
 На православную шахидку
 Взвалив Акку.
 
  —
 
 А, впрочем, всё в России БЫЛО,
 Барыги гнали барыши,
 Но тело Родины остыло,
 И не сыскать её души.
 Здесь всякий труп, томимый жаждой,
 С тревогой ловит сердца ритм…
 Всё это БЫЛО и, однажды,
 Как лес в Якутии, сгорит.
 
  —

 Рабы вернулись на галеры.
 Сыны вступают в пионеры.
 Поэтов чтут. Чекисты бдят.
 И только водка – тот же яд.
 
 6.
 
 Послесловие
 СТРОКА ЖИВАЯ
 
 Улыбнись, ягнёнок гневный с Рафаэлева холста, –
 На холсте уста вселенной, но она уже не та...
 
 Осип Мандельштам
 
 Стих повисит и будет снят с креста.
 Ушла с холма когорта графоманов,
 И критика копьё из свежей раны
 Легло в чехол свой, как язык в уста.

 Гроза утихла. Воздух был несвеж.
 Народа рёв рассыпался (на звуки).
 Юродивый, как звательный падеж,
 Взывал и выл, растягивая: «Су-у-уки-и-и!»

 Не пятница была и не среда.
 Префекту гнали белого верблюда;
 Готовилось изысканное блюдо:
 Какая-то восточная еда.

 Читатели-апостолы давно
 На все четыре стороны рванули...
 
 – А если б Стих тот выпрыгнул в окно?
 – Его б всем миром сладко помянули!

   —
 
 Никого не будет в доме
 
 Ты страшно моя и не создана мною, вот имя моего чувства. Ты была громадным поэтом в поле большого влюблённого обожанья.
 
 Борис Пастернак

 Тонкое алое полотно.
 Потрясающее…

   —

 Марина Сергеева-Новоскольцева
 IC.XС.NIKA

 СКРЕЩЕНИЕ СУДЕБ
 2005 г.

 И я б хотел, чтоб после смерти,
 Как мы замкнёмся и уйдём,
 Тесней, чем сердце и предсердье,
 Зарифмовали нас вдвоём.
 
 Борис Пастернак

 Лихое время – безвременщина.
 Незримо Божие решение.
 Молчит поруганная Женщина*:
 Я – поле твоего сражения.

 И это тихое стояние,
 Как Девства плач перед Венчанием,
 Перетворяет покаяние
 В посевы моего молчания.

 Пускай горит вечерним пламенем
 Свеча незримого сближения
 И будет зрением и знанием
 На поле моего сражения.

 Да будет огненное зарево
 Виденьем чистым и прекрасным,
 Перетворяя сердце заново
 Незримо и крестообразно.

* Поруганная Женщина – о женщине в этом мире, вообще

   —

 СОЛНЦЕ
 
 Отворилось облако высоко,
 И упала Голубиная книга.
 А к Царевне из лазурного ока
 Прилетела воркующая птица…
 
 Александр Блок
 
 1.

 Не включённое в описи золотой кладовой…
 Сколько лет уже носится над моей головой!
 
 2.
 
 На Невском весь снег растаял.
 Это мы с Солнцем гуляем по городу,
 Купаем голубиные стаи и улицам чистим морды...
 

 У ТЕБЯ

 У тебя такое нежное имя…
 К нему хочется прикоснуться губами,
 А я робею и стихами чужими
 О тебе молюсь или говорю вечерами.

  —
 
 Сжатый страшной любовной силой,
 Как серебряный силомер.
 Андрей Вознесенский

  —
 
 Соловьём тишину нарушу,
 Всколыхну водяную гладь
 И луны ледяную душу
 Стану тучами накрывать,
 Чтобы ветер запел в деревьях,
 Как отточенный злой кинжал,
 Чтоб тяжёлый букет сирени
 На коленях твоих лежал.
 
 
 СТАРЫЙ САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
 Голоса ночного города
 
 Погружение
 
 Эти ангелы снов, эти вздыбленно-гордые кони,
 Строгость старых кварталов, провалы колодцев-дворов.
 Снова осень. Она удивительно тихо хоронит
 Этот город дождей и балтийских солёных ветров.
 
 Я люблю непогоду и осени вид виноватый,
 Прикрывающей лужи и грязь золотою листвой.
 В чёрном зеркале вод – облаков проплывающих пятна
 Или баржи зари, опрокинутые над Невой.
 
 
 ЛЕНИНГРАД
 Голоса ночного города

 Снег идёт, снег идёт.
 Борис Пастернак

 Но дворники спят...
 А в уличном свете
 От фонарей пунцовый,
 Омыв весь город, уставший ветер
 Свернулся в центре Дворцовой.

 И город спит...
 На его извилинах –
 Тонкий слой голубой извёстки,
 А желтоглазые сфинксы-филины бдят
 Над линиями перекрёстков.
 
 
 О, ЭТО ПОЛЕ ВЕЧНОЕ!

 О, это поле вечное,
 Что всё в себе хранит!
 Моя душа беспечная
 Твоим огнём горит –
 Неопалимым пламенем
 Незыблемых небес,
 Невыразимым знанием
 Неявленных чудес!


 НЕЗЕМНОЙ ЗАХОТЕЛА ЛЮБВИ
 Stairway to Heaven
 
 Неземной захотела любви,
 И явилась любовь неземная!
 Полевые структуры твои
 Содрогнулись, себя разрушая.

 Ты горела в священном огне.
 Ты в миры уходила иные
 И на память оставила мне
 Только коды свои цифровые.

 По каким теперь бродишь местам,
 Собирая себя по частицам?
 Сколько звёзд зажигаешь ты там,
 Чтобы пеплом земным причаститься?
 
 
 ТЫ – ВИНО МОЛОДОЕ МОЁ
 
 Ты – вино молодое моё.
 Я – мехи. Наш хозяин высокий
 Предрассветную песню поёт,
 Подгоняя зарю на востоке.

 Небо вызрело, как виноград,
 И к тяжёлым работам готово.
 И из каменных белых палат
 В мир выходит Последнее Слово.

 У Него за плечами – горбы
 От сложившихся крыльев верблюжьих.
 Плечи плачут. Колени слабы.
 И глаза – пересохшие лужи.

 Не таким Оно было весной…
 Помнишь, в землю мы бросили зёрна,
 Как монетки в фонтан? Круг восьмой
 Полосой завершается чёрной.

 Это время – Великим Постом –
 Нас поставило в лист ожиданья,
 Чтобы мы разведённым мостом
 Не сожгли полюса мирозданья.

 А Последнему Слову – бродить
 По воде да по хлябям небесным.
 И тебе во мне – перебродить
 И остаться. В гармонии тесной.
 
 
 ЦИКЛ «ШУРАВИ»

 Мой город, залитый кровью
 Внезапных битв,
 Покрыть своею любовью,
 Кольцом молитв,
 Собрать тоску и огонь их
 И вознести
 На распростертых ладонях:
 Пойми… прости!

 Максимилиан Волошин


 Почему я спокоен? – загляделся на снег.
 А весна как Бетховен…
 Не для всех.
 Не для всех.
 
 
 ВЕТЕР, СОЛНЦЕ

 Вот и одуванчики взошли.
 Ветры в небе солнце разожгли.

 Вымер двор. Вчера Христос воскрес.
 Выкрасили яйца и подъезд.

 Надо тишину переварить.
 Самому с собой поговорить.
 

 1.

 У НЕБА – КРАСНЫЕ ГЛАЗА
 
 Стоят-качаются леса,
 Голодный ветер их глодает.
 У неба красные глаза,
 С утра опять похолодает.

 Я на опушке постою,
 На стыке леса с чьим-то садом,
 Стремясь навстречу ноябрю,
 Который кличут листопадом.

 А там, продрогнув до костей,
 Вернусь к горящему камину
 В дом, где не ждут других гостей
 И где пережидают зиму.

 2.

 М., в двенадцать лет,
 ОЩУЩЕНИЕ

 Трансцендентное

 Сладкой гарью и горечью –
 Аромат одуванчиков.
 Человеческих мальчиков
 Кровью корни накормлены.

 Затаилось, как сгинуло,
 Золотистое марево.
 Поле мирное, минное,
 Колыхнулось и замерло.
 
 ОДНОКЛАССНИЦА

 Двенадцать лет. Деревня. Маргарита.
 Из памяти всплывает – не забыта.
 Таких мы называли – альбиносы.
 Вся белая. До кончиков волос.

 Приходит и смеётся у калитки.
 Теперь я вспоминаю, как с открытки –
 Лолита, что рукой гоняет пчёл...
 Но обе книги позже я прочёл.

 3.

 СКАЖУТ
 Марине
 
 Пламя целует полено, дерево быстро краснеет.
 Трогать тебя за колено нежный декабрь не умеет…

 Час пролетел, как мгновенье. Чувство зажглось и окрепло.
 Красные эти поленья в горсти остывшего пепла лягут…
 
 Я новую горку выложу! – высохнет за ночь.
 Буду скандировать: горько! – душу отбеливать в саже…

 4.

 СЕРЬГИ – СЕРЕБРОМ

 У неё в глазах – восторг,
 Детством пахнет.
 У него – седой висок,
 Conklin, parker.

 Только что же её так
 Он боится?
 Вот ведь дура, вот дурак!
 Тело – птица.

 То ли бьёт его крылом,
 То ли плачет.
 Он ей – серьги серебром,
 Розы с мячик

 И в глаза её всегда
 Смотрит волком!
 Седина и борода,
 Бес под боком.

 А она в него, дружок,
 Смотрит – насквозь!
 Жизнь – с процентами должок,
 Выкусь-накось (?), но

 Победила там у них
 Дружба, что ли?
 В общем, он – её жених,
 В главной роли!
 
 5.

 Последний герой,
 ДОБРОЕ УТРО!..

 рейс Тегеран - Москва
 
 Рассыпала Царевна зёрна,
 И плескались белые перья…
 
 Александр Блок

 Конечно, (б)людей бесило,
 Что есть у поэта сила
 И власть над покорным словом,
 И совесть – всему основа.

 Конечно, гораздо проще,
 Когда под тобою – площадь,
 Каурая слэм-лошадка.

 Компьютер, айфон, тетрадка,

 но…
 
 Поэтом родился воин,
 Поэтому будь спокоен!

 Ведь

 Прежде чем падать в Небо,
 Я Слово оставлю с хлебом.
 
 6.
 
 С КАКОЙ МНЕ СТАТИ СНИТСЯ ЛЕНИН?

 С какой мне стати снится Ленин,
 А с ним – Кадыров молодой?!
 Бросают деньги на колени:
 – Беги за водкой и водой!..

 Я просыпаюсь. Дождик плачет.
 Ударил молнии разряд.
 И почему-то мокрый плащик
 На крыльях вешалки распят.

 7.
 
 В ШВЕЙЦАРИИ
 Locarno

 Небо в сполохах зари.
 Умирает лето.
 – Who is mister Valery? –
 Спрашивают где-то.

 Ху из, ху из… Мир не прост –
 Знают даже дети, –
 И вопросом на вопрос
 Надо бы ответить…

 Я, испытывая шок,
 Тут ведь или-или,
 Говорю в ответ:
 – А шо?
 Вам не объяснили?
 
 8.
 
 ПОЛЕ, РУССКОЕ ПОЛЕ
 2002 г.

 Ох, ты, поле информационное!
 Вся планета – операционная.

 В оболочке мягкой и податливой
 человек гуляет непонятливый.

 Голова его – корзина с мусором.
 Сам-то он сусам: Шандыбин с Мусоргским,

 И раздеть его – до основания! –
 есть моё заветное задание.

 Пусть бы посмотрели на продажного –
 тёпленького, голого, отважного! –

 Как в раю, где лиц нет юридических
 и других фигур эпизодических.

 А вот что получится на практике –
 разберутся новые контрактники…

 Явно не научное открытие,
 Ибо что есть, в сущности, наитие?

 9.
 
 ДРЕМЛЬ
 2004 г.

 Там фарисеи и законники
 Не пустят в свой охотный ряд.
 Там даже бравые полковники,
 Коль не подстрелят, так съедят.

 Там люди стали недоверчивы
 И, стало быть, настороже.
 Там соблазнительные женщины
 Не соблазняют ся уже.

 Мы где-то грязно напортачили!
 Мы чей-то выжрали лимит
 И стали, олухи незрячие,
 Бояться всех, кто не убит.

 Моя Земля всё также вертится,
 И летом падают дожди,
 И где-то есть на небо лестница,
 Куда не сунутся вожди.

 По ней взобраться бы, вскарабкаться,
 Уйдя последним из-под стрел,
 Пока орлы мои не каркнули
 И рак с горы не засвистел.
 
 10.
 
 КОСОВО
 
 Что будет с сербами, что будет с нервами?
 За что меня бомбят евреи с неграми?..

 А это было лето…
 С владыками – на ты.
 Монастыри как гетто,
 KFOR и блок-посты.

 У входа, на воротах,
 На каменной стене –
 Лишь фото, фото, фото
 Убитых в той войне.

 Там женщины и дети,
 Мужчины – старики…
 Никто и не ответил,
 За что их так, в куски.

 Внутри последних храмов –
 Живая красота.
 Глумясь, палили хамы
 И в Савву, и в Христа…

 Нам нужно быть из стали,
 Смотреть в глаза святых,
 Которых расстреляли
 За мёртвых, за живых.
 
 11.
 
 ЖАРА. ЖАРА…
 
 В жару такую, страшную и злейшую,
 Возьму и напишу Его Святейшеству.

 Не нашему, что в шкуру влез вождя…
 Я попрошу прохлады и дождя.

 Встряхнётся лес, чтоб поманить грибами.
 Вернусь из леса – напишу Обаме.

 Пошлю ему стихов или грибов,
 И станет меньше, чуточку, гробов.

 Я не волшебник или идиот…
 Во мне гудит встревоженный народ

 И водит сам безумною рукой.
 Хотя чужим вождям народ на кой?

 Да и своим не так уж он и нужен.

 Жара. Жара...
 Ни ветерка, ни лужи.

 12.

 ШУРАВИ
 
 Не кладите же мне, не кладите
 Остроласковый лавр на виски,
 Лучше сердце мое расколите
 Вы на синего звона куски…
 О. Мандельштам

 С Неба лестницу сбросят.
 Перезреют плоды.
 Беспокойная осень – тот ещё поводырь…

 Звёзды падают чаще, чем положено им.
 Звери прячутся в чащи. В травах стелется дым.

 Я люблю это время умиранья листвы.
 Вот и сброшено бремя многолюдной Москвы.

 По глухим перелескам – за грибами, в плаще, – где ни власти советской, ни – любой, вообще!..

 Что весной посадили – уродила земля.
 Здесь моя Пикадилли и Тверская моя.
 Одиночество сына – у заросших полей – как пророчество клина золотых журавлей.
 
 13.
 
 МАРИНА, В ОБЩЕМ-ТО, ПРАВА

 Марина, в общем-то, права:
 Мы отвечаем за слова –
 Кто так, кто эдак.

 Они, по-своему, растут
 И падают (и там, и тут)
 Плодами с веток.

 И кто попробует – найдёт,
 Где сладкий яд, где горький мёд,
 Кому скормить их.

 Совсем немногие поймут
 Какой в стихах заложен труд
 Сражений тихих.

 14.
 
 Послесловие
 РОЖДЁННЫЕ РЕВОЛЮЦИЕЙ

 «Заразные!» – сказала власть народу.
 Народ подумал: «Паразиты, грязь!..»

 В далёком Афганистане
 Талибы берут Кабул,
 А я на своём диване
 Отгуливаю отгул.

 «Вам не за кого бороться,
 Жить – лучше и веселей!..»
 Советуют заколоться
 Из всех, так сказать, щелей,

 Где гимнцбурги и планкштейны
 Не ведают, но – творят,
 Где зелье «с колёс» (verstanden?)
 Подносится всем подряд.

 Пилотные льются пули.
 Евгеника, c'est la vie!
 Талибы – уже – в Кабуле,
 Рождённые на крови.
 
 
 ХИТРЫЙ ОДИССЕЙ
 1989 г.

 Жуём картошку

 Политики, с пелёнок до седин,
 На кухнях мы, как в лагерях, сидим
 И Штирлицем, в канун восьмого марта,
 Куём Победу – русскую еду –
 И помним, как в двенадцатом году
 Гоняли по России Бонапарта.

 Мы много знаем разных славных дат.
 У нас любой, по паспорту, солдат.
 Всегда готовы в строй и к контратаке / в контратаку.
 Прольём над смертью светлую слезу.
 Нальём сто грамм – чтоб ни в одном глазу! –
 И тяпнем, как с Циклопом, по Итаке / за Итаку.
 
 
 ЧК
 1989 г.
 
 Мужик, похожий на Шойгу:
 ЧК ЧП пришествие.
 Когда с башки сорвёт чеку,
 Случится происшествие.
 М., 2011 г.

 Мой ангелочек нежный,
 Воинственный, как СМЕРШ,
 На площади Манежной
 Я подниму мятеж.

 Верну (бесповоротно)
 Не тело, что украл,
 А поведу поротно
 Себя через Урал.

 Мой маршал светлоглазый,
 В мундирчике своём,
 Здесь отдавать приказы
 Не значит быть вдвоём.

 Мои войска отходят
 Под барабанный бой,
 Мне при любой погоде
 Бессолнечно с тобой.

 Прощай, мой истребитель!
 Нам вслед не поглядят.
 Твой выглаженный китель
 На плечиках – распят.

 
 ЛЕВ – ОРЛУ
 1989 г., 1914 г.
 
 Зверь. Рана от меча.

 Ура! Война с Германией!
 Звонят колокола
 Во славу и за здравие
 Двуглавого орла.

 Запахло дело ладаном,
 Вам ладанку – в ладонь!
 За маршами с парадами
 К земле летит огонь.

 А марши, по-победному,
 С винтовкой на плацу
 Глядят на трубы медные,
 Как будто смерть – к лицу!

 Мы верные, мы веруем,
 Что Бог у нас в душе,
 Но ладан пахнет серою
 Под порохом, уже.

 У войска запах осени.
 Вам займы брать взаймы,
 А нам, в окопах, россыпью
 Встречать закат зимы

 И ждать её агонии
 От раны той, сквозной…
 Законники, запомните:
 Закат войны – весной!
 
 
 УГЛИ
 
 Какие угли алые!
 Их трогать не моги.
 Дрова сгорали малые
 Без всякой кочерги.

 Дела сгорали начисто –
 Ни пепла, ни золы,
 Что говорит про качество,
 А вы про что, козлы?

 О, жизни печь буржуйская
 Растопит жизни льды!
 Друзья, князьями шуйскими,
 Дождутся череды,

 Стеснят боками ласково,
 Взрыдают на груди:
 «Рассказывай, натаскивай,
 Наследников плоди!

 Гори, гори, потрескивай,
 Держи нас под кнутом!»
 А сколько там, по Цельсию,
 Узнаем мы потом.
 
 
 АНТИПИГМАЛИОН

 Пал, пал Вавилон, великая блудница…
 Откровение 18, 2

 Не пальцем деланный Поэт,
 В прокрустово влезая лоно,
 Считал, что вот оно!  И оно…
 Ан, нет.

 В августе, священном месяце,
 До начала разных войн
 Суки ласковые бесятся
 Под изменчивой луной.

 Не повязанные вовремя
 Коренным морским узлом
 Из огня стремятся в полымя,
 Просто прутся напролом!

 Осень – время сватать избранных.
 И, с подсчётом всех цыплят,
 Суки истребляют искренних,
 Просто режут всех подряд!
 
 Время тления и бления
 Подвывателей тупых,
 Допускающих глумление,
 Ударяющих под дых.

 Суки, страстные и гордые,
 Мир опробовав на зуб,
 Всех обнюхивают мордами:
 Не живой ли это труп?

 Суки глотки рвут, как целые,
 Не взирая на сердца,
 Но под плетью Гая Сцеволы:
 Ламца-дрица-гоп-ца-ца!

 Политическим конвейерам,
 Сраным рейтингам любым
 Предпочтут они ротвейлеров
 Или даже печкин дым*.

  * изменено

 Сука высмотрит Хозяина,
 И красавца, и самца,
 Потому и пасть раззявила
 Ради красного словца.
 
 
 ГИЛЬЗА НА МОРОЗЕ
 
 Даже выйти из себя
 Не имею права.
 Автобан не колея,
 Космос не держава.

 Смыслы стёрты. Жизнь* – мираж.
 
  *Мир – один из вариантов

 Смазываю лыжи.
 Если вышел я в тираж –
 Я погиб иль выжил?

 Кто ты, добрый человек,
 Глина на морозе?
 После дождичка в четверг
 Почиваешь в бозе.

 Снег-земля – любой квадрат.
 Ветры дуют в спину…
 Изучаю сопромат,
 Разминаю глину.
 
 
 ЗАПИСКИ НА БИЛЕТАХ
 France Televisions
 
 М.

 Когда вселенская печать смирит ветра…

 I Was Born to Love You
 оригинал Queen

 Аэропорт Шарль де Голль

 Никакой толпы плюс алкоголь:
 не тот, не в том, и пьётся с трудом…

 Неделимое число,
 Предначертанное свыше.
 Под кремлёвский бой часов
 Пробираемся к Парижу:
 Протоптать рувре-тропу,
 А в пятнадцатом квартале
 На своём держать горбу
 Все заветы и скрижали.

 Там под Эйфелевой – Эй! –
 Вместо фей сплошные фиги.
 Там с любимой юбилей –
 Только повод для интриги.
 А успешные друзья,
 Из высоких сфер и ближе,
 Пробираются в князья,
 Чтобы пьянствовать в Париже.

 Год начертанных побед
 И великих переломов.
 Победив себя, поэт
 Выйдет призванным из дома –
 Новым странником судьбы,
 Тайным рыцарем пространства! –
 В эти райские сады
 В тридевятом государстве.
 
 
 В ПАРИЖЕ ДОЖДЬ
 шутка

  —

 Mr. Bad Guy

 В саду взрываются петарды.
 Вино пролито на парчу.
 И держит юный Леонардо
 Ещё не кисть, уже – свечу.

  —
 
 В Париже дождь. Мой зонт за десять евро
 Под ветром гнётся, действуя на нервы.
 В кармане куртки – фляжка с коньяком.
 Бульвар дю Тампль под русским каблуком.

 Бульварный жанр вот здесь и зарождался…
 В Париже дождь. Я, кажется, нажрался
 (надрался, а м.б. набрался).
 Две негритянки машут из кафе:
 – К нам! Мы скучаем!
 – Леди, подшофе...

 От площади Республики до этой,
 Что неприлично вслух сказать поэту…
 Ну, скажем так, до площади Падлу
 Я как-то, между струйками, пройду.

 В Париже дождь. Спасибо, что не солнце,
 И можно одиноким незнакомцем
 Пройтись вот так, под вечер, натощак…
 Вложив свой Цельсий в песенный общак.

 
 ALOUETTE lll

 Янтарное
 Колыбельная для Марины, 2015 г.
 
 Shine on you crazy diamond!
 Pink Floyd
 
 Что-то, похоже, клеится
 Давеча да надысь.
 Будет и дом, и деревце,
 Даже ручная рысь.

 Будем шутить по-сербски мы,
 Пряча мотор в ангар,
 Щёлкать орехи грецкие,
 Греческий смыв загар.

 Мир этот Новый выстроен,
 Где-то лежат ключи.
 Только молитвой-искрою
 Факел зажги в ночи!

 Время, как бомба, тикает,
 Тянет рассвет из тьмы.
 Станут ли лица ликами,
 Скоро узнаем мы.
 
 
 ПРАЗДНИКИ
 
 Россия, 2020 г.
 Интернациональное для Марины

 Всё для тебя, моя любовь!
 А саперави – нам, обоим…
 С барашком царствует морковь,
 Темнеют рёбра над фольгою…
 И солнце, как армянский сыр,
 За облаками ищет мир!
 
 Сегодня друга юбилей,
 Он – генерал-орденоносец!
 И с сербских, так сказать, полей
 Героем входит в нашу осень,
 А самый важный чин из Рима
 Ему сопутствует незримо.
 
 И вот, любимая жена,
 Смакуя данас саперави,
 Мы знаем, что сама война
 Нам помешать теперь не вправе!

 И лавр хорош, и базилик.
 Мир пьян и прян, и многолик.

 Сербия, 2012 г.
 Иррациональное для Марины

 В России – лёд и рыбка к пиву,
 А здесь господствует глинтвейн.
 Жизнь удивительно красива!
 Вошёл в Дунай, а вышел в Рейн.

 Вся эта мишура и звуки –
 Лишь промежуточный итог.
 В карманах согревая руки,
 От смеха улицы продрог.

 Бумажный ком нерусских денег
 Мне говорит, что я – в пути,
 И скоро будет понедельник,
 А дальше…

 Господи, прости!
 
 О, этот долгий разговор!
 Про итальянцев, русских, сербов…
 Балканы – коммунальный двор,
 Где принято играть на нервах.
 Но Первый Рим и Третий в Риме
 Настроен на общенье с ними.
 
 ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ

 По-над Доном летает сачок, где летучий ершится бычок.
 А текила?.. Она хороша
 Для любого текилоерша.

 Для счастливого Нового Года
 Сохранит себя трезвой природа!
 
 М.
 
 
 ЗЛАТИБОР
 Краљеве Воде
 
 Там пересекаются, сливаясь, потоки горного и морского воздуха и растут, единственные в своём роде, золотые сосны…
 
 Интересно, это – память или мечта?
 
 Это – тайна
  В. Н.,
 Неманичи
 
 Снег
 са шећером для Марины

 Спиной – к окну. А там, в окне –
 Машины по проезжей части...
 Я прикипел к чужой стране,
 Но собираюсь возвращаться.

 В Москве, звериной, снега нет.
 Народ устал от амплитуды,
 А у меня иммунитет
 На все ангины и простуды.
 
 Мы варим шумадийский чай,
 Печём разделанную рыбу;
 И в сердце расцветает май,
 И тает ледяная глыба.

 Вот так

 Смотреть со стороны
 На кровь и судороги мира,
 Быть дезертиром для войны
 И мышью перед крошкой сыра?..

 
 ЗАКЛЮЧИЛ ПАРИ

 Заключил на снегопад пари,
 Месячная норма за окном.
 Полируют горло январи,
 Сквозняки командуют двором.

 Самая погодка, чтоб пройтись,
 Капюшон надвинув до бровей.
 Сколько тем подбрасывает жизнь!
 Ты – её московский муравей.

 Мокрые бессонные глаза.
 Зарядил по новой снегопад.
 Каждая снежинка – стрекоза,
 Общий счёт уже за миллиард.
 
 
 НЕБО РАЗДЕЛИЛОСЬ ПОПОЛАМ

 Небо разделилось пополам.
 Солнце к центру катится, как мяч.
 Верю чёрно-синим облакам,
 Что хотят у белых вырвать матч!

 Пахнет свежескошенной травой,
 Скоро и земной польют газон!
 Наступает лето под Москвой,
 Апокалиптический сезон.

 А пока футболят облака
 Жёлтый мяч, собой опять закрыв,
 Зрители, а может быть века
 В небо смотрят, как в большой обрыв.

 Там во всю идёт своя игра,
 Что-то гром небесный говорит…
 И пора мне смыться со двора:
 Я сегодня – запасной арбитр.
 
 
 А ЛЕТО ДЕЛАЕТ РАБОТУ

 А лето делает работу,
 Любую пустошь зеленя,
 Дождями выкупав субботу
 Для воскрешения меня.

 Жую сирень. Лечу болезни.
 Бросаю в стол черновики.
 Ведь кто воскреснет,
 тот ВОСКРЕСНЕТ!

 Стихи – мои ученики.

 Они другими голосами
 Заговорят, упав на грудь,
 И перестанут быть стихами
 Когда-нибудь. Когда-нибудь.

 В подводном мире или горнем
 Сгорит бенгальская звезда.

 Ну, а сегодня...
 А сегодня

 Всего лишь навсего – среда.
 
 
 ПОКА СУДЕБ НЕ СНЯТЫ ГРИФЫ

 Пока судеб не сняты грифы
 Секретности et cetera,
 Всегда рождаться будут мифы
 О парне с нашего двора.

 Мол, был такой рубаха-парень
 И он теперь – тот самый барин.

 О, эта славная рубаха!
 На ней – ни пятен, ни прорех.
 Она одних ведёт на плаху,
 Другому принесёт успех.

 На всех одна, на всех одна,
 Из очень тонкого сукна.
 
 
 РЕФОРМЫ ВАШИ – ВСЁ ПУСТОЕ…
 
 Маринке – свои мандаринки!

 Реформы ваши – всё пустое,
 Жизнь не наладится в стране!
 Верните право крепостное
 И деревеньку дайте мне!
 
 Возьму китайцами, пожалуй,
 Четыреста здоровых (?) душ,
 И над языческой державой
 Прольётся благодатный душ!

 И будем царствовать с любовью,
 И будет каждому почёт,
 Договорившись меж собою –
 Кому и сколько, и почём.
 
  —
 
 А в Европе города
 Призакрыты, the Lockdown.
 Одинокая звезда
 Освещает клан Маклауд.

 Вот и всё. Осиротели.
 Все бессмертные – в горах.
 По Европе бродит страх
 В клочьях сталинской шинели.

  —
 
 К ВЕЛИКОМУ СОБОРУ НА КРИТЕ
 Июнь, 2016 г.
 
 Если все от нас успеют огрести –
 И на Марсе будут яблони цвести…

 Для патриарха (о. Варфоломея)
 Нет эллина и даже иудея,
 И всё идёт к тому, что нет Москвы,
 О чём пока не догадались вы.
 
 
 МОЙ ЛЮБИМЫЙ – АНГЕЛ!
 М.
 
 Я помню свет небесный. В нём я жил
 Всей полнотою сам был частью света...

 Ещё не благодать, но что-то
 Похожее на благодать
 Погладит душу – жить охота (!)
 И Португалию догнать.

 Да только – санкции и климат,
 Дожди, вожди et cetera
 Последнее в бюджет изымут,
 Но голь на выдумки хитра!

 Оставив тех, в унынье ветхом,
 Кто сам определил свой путь,
 Я снова стану человеком,
 А может ангелом. Чуть-чуть.
 
 
 НЕКТАР

 Хожу. Процеживаю воздух
 Густой, как августовский мёд.
 Уже писать учиться поздно,
 Ловлю, что Бог и так пошлёт.

 Пчелой невидимого рая
 Живые чувства ворошу,
 Нектар словесный собираю
 И в соты строф переношу.

 И этими пятью хлебами
 Оправдываюсь, как балда,
 Держа язык свой за зубами:
 Откуда взял и дел куда.
 
 
 НЕПРЕДСКАЗУЕМЫЙ

 Поток событий – в логове Прокруста.
 
 Дни выстроились в линию
 И от жары смердят:
 Уже Drusilla Livia
 Подсыпала свой яд.
 
 Потом напишут в Яндексе
 Одной сухой строкой:
 Мол, тело было Августа,
 Но Август, он такой…

 Tiberius, как Берия,
 Воистину готов
 В расцвет своей Империи
 Внести полста голов.
 
  —

 Я выхожу встречать свою весну,
 Что дарит мне восторг и тишину…

  —
 
 ДОМАШНЕЕ
 
 2016, пост

 Начинается с холода год.
 Открывается липовый мёд.
 Нарезается к пиву балык,
 Поднимается к небу кадык.

 В телевизоре корчится бард.
 В этот раз было меньше петард.
 Новогодний урезан бюджет
 От носков до брабантских манжет.

 Високосному году – ура!
 В оливье замешалась икра,
 И рисует на стёклах мороз
 Очертания пальм и берёз.
 
  —

 Весны дождаться нелегко,
 Но за ненастьем – вёдро!
 Печенье, кофе, молоко,
 Кусочек сыра твёрдый.

  —
 
 ВОСКРЕСНОЕ
 
 В воскресенье я не жду в дом гостей,
 Не пекусь о предстоящей гульбе.
 Я бы чувства отделил от страстей,
 Чтобы как-то разобраться в себе.

 У страстей и скорость есть, и цена.
 Всё наружу – хоть таи не таи.
 А у чувств – всегда своя глубина,
 Даже бездна, неразменной любви.

 Можно всё измерить стуком сердец.
 Страсть и чувство поделить пополам.
 Только если сам я жук-плавунец,
 Мне всегда, увы, скользить по верхам.

 А когда я, скажем, целый дельфин,
 Не какой-то там двуногий и стерх,
 Из своих морских солёных глубин
 Тянет всё-таки куда-то наверх.

 И ори хоть на себя не ори –
 В этих рамках колобродит душа,
 Но таким меня Господь сотворил
 Или в чём-то я Ему помешал.

 
 В КОНВЕРТ ЗАРИ
 
 На нашей улице лесной
 Запахло, граждане, весной.
 А в небе – розовый рассвет…
 Там солнце вложено в конверт!

 
 МОРЕ, МОРЕ…
 
 Море, море… моё Подмосковье!
 Но, под парусом алым весны,
 Ухожу за руном и любовью
 К берегам неоткрытой страны.

 Ухожу… и меня не пугает,
 Что увижу, ступив на песок,
 Как на пальмах висят попугаи,
 Не берёзовый, в дымке, лесок…

 Под мускатным карибским орехом
 Мы устроим свой царский пикник.
 А ночное бесстыдное эхо
 Повторит и умножит твой крик!..

 Орхидея в твоём изголовье…
 Солнце плотью встаёт из воды.
 А в далёком, для нас, Подмосковье
 Будут таять последние льды.
 
 
 А ПОКА Я НЕ НА МОРЕ…
 
 А пока я не на море
 (Или где-нибудь ещё),
 Утром буду пить цикорий,
 Сон ночной сбривать со щёк.

 Я проснулся утром ранним
 (Электричек пересвист),
 Чтобы ёжиком в тумане
 По окраинам пройтись.

 Днём, у лета в мягких лапах,
 Что увидел, то пою.
 Пусть любой приятный запах
 Продлевает жизнь мою!
 
 
 СОЛНЦЕ ДОВЕЛО ДО СЛЁЗ…
 
 Солнце довело до слёз.
 Ветер облизал, как пёс.
 У соседа стихла дрель.
 Это, граждане, апрель.

 Гол пейзаж из тощих рощ.
 Где-то варят русский борщ.
 Знать, закончился ремонт!
 Подмосковье – мой Вермонт.
 

 ПО ЛЕЗВИЮ БРИТВЫ
 ночные стихи

 Меняются местами полюса.
 Кто жив – свои затянут пояса.
 А из болот последних государств
 Мигают огоньки подземных царств.

  1.

 ТАМ ВДАЛИ ЗА РЕКОЙ

 Наслажденье бессонницей…
 Голых рифм благодать.
 Мыслей красная конница
 Скачет белых рубать.

 Ум заряжен, как маузер,
 Сердце водит рукой.
 И какой-то там браузер
 Мне, ребята, на кой?

 За рассеянной конницей –
 До утра, во всю прыть,
 Чтоб потом успокоиться
 И о смерти забыть.

  2.

 ИМЯ

 Имя апостола – Кифа.
 Камень за всех говорит.
 Ночь (отрешённая рифма),
 А в воскрешении – ритм.

  —

 Villa St. Arsenios In Agni
 о. Корфу

  —

 НА ЗОЛОТОМ ПЕСКЕ

 Святителю Спиридону Тримифунтскому
 ДЕНЬ памяти – 25 декабря

 Когда-то сказала:
 – Купи! –
 Сверкнув на кремлёвские башни…
 
 Марина Цветаева

 Когда наступит ДЕНЬ, а змей свернётся златом
 И будут на песке играть мастиф и рысь,
 И лодка – танцевать в объятиях заката,
 И часовым – дремать у дома кипарис…

 Тогда настанет ЧАС… Луна сойдёт в аллею,
 Оливковая ветвь другую покачнёт,
 От безымянных трав с дождями захмелею,
 Под музыку цикад другой пойдёт отсчёт!

 Тогда настанет МИГ… Прибор (в часах песочных)
 Количество песка покажет на табло,
 И на весах Судьбы, пускай не очень точных,
 Любовь сойдёт к земле, и разорится зло.

 Когда наступит МИР и занавесом море
 Накроет кавардак лесов, полей и рек,
 Отдав земной поклон, сойдёт со сцены горе
 И ветхий человек. Мой ветхий человек.

 Когда наступит...
 
 
 МОРСКОЕ ВЕЧЕРНЕЕ
 Марине

 Насмотревшись на идолов ложных,
 Льющих в уши дешёвый елей,
 Я от истин ушёл односложных
 И любовью укрылся твоей.

 Небеса разгорались и гасли,
 Загорелый приветствуя торс,
 А на воду ложилось, как в ясли,
 Утомлённое Солнце – Христос…

 И кисейное марево лета
 Замирало у кромки волны,
 Но конца настоящего Света
 Не заметили, кажется, мы.
 
 
 ПЕРЕД СНОМ
 Сербская тетрадь

 Опять карпаччо, козий сыр,
 Оливки с кукурузным хлебом…
 Залитый солнцем сербский мир:
 Земля, не пуганая снегом.
 В плетёном креслице легко
 Забыть про сотню килограммов
 Живого веса. Молоко
 Хотел бы пить, да вот программу
 Не стоит походя ломать…
 И я, в походе партизанском,
 Убитым рухну на кровать,
 Но в изобилии спартанском
 Увижу смысл Большой Войны.
 
  —

 И, замирая перед сыром,
 Смотрю, как сербские сыны
 Жуют свой хлеб, прощаясь с миром.

 Другой вариант
 
 И замираю перед сыром, 
 Покуда сербские сыны
 Жуют свой хлеб, прощаясь с миром.
 
 
 ПОКА
 
 Пока поэты точат лясы,
 В лесах дремучих дремлют «Ярсы»
 И смотрит в голубой экран
 Дежурный бравый капитан,
 Чтоб всем нападкам и безумствам
 Заткнуть фонтан своим дежурством.

 
 ЕВРЕЙСКОЕ

 Главный эксперимент Хлебникова
 Пётр Вегин

 Сегодня я работал баем,
 Жену поил зелёным чаем,
 Ломал малиновый гранат.
 Шабат.
 
 
 ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ. ДЕМИУРГ.
 
 На Кресте, над родиной и смертью –
 Говорят, лежачего не бьют, –
 Слово свежекрошеною твердью
 Миру гарантирует приют.

 Озлоблен бых и смирихся до зела, рыках от воздыхания сердца моего…
 Пс. 37

 Здоровых в мире нет, как Цезаря – в Сенате.
 Когда, покинув кров медвежьего угла,
 Взгремев издалека, Каррарой лют и знатен,
 Он врезался в зенит – Империя легла
 Добычею у ног, как Женщина, как пленный,
 Но тягостно ему, ведь траур над страной.
 Сто два по долготе. Под скипетром Вселенной
 Несладко кочевать арене мировой.
 Когда все восемь зол захватывают душу
 И пробуют на зуб лукавые жрецы,
 Насколько дух силён, насколько мир послушен,
 Ла Скалы вопиют, а действуют юнцы.
 Страшась, как высоты, своей растущей власти,
 Рыкая словно лев, щетинясь словно волк,
 Он рвёт флажки огня, который не погаснет.
 Пусть слушает народ, безмолвствуя, его!
 
 
 ГОЛОС АНГЕЛА
 
 Слава плевка. Тяжесть чугунной меры.
 Рана Кремля.
 Язва Креста. В обруче новой стемы
 Стонет земля.
 Ветхость стены. Тяжесть и мощь тарана.
 Бремя троих.
 Новый Давид! Благословенна слава
 Песен твоих, чутких ладоней веры,
 Мой Государь!
 Айя София!
 Правой и первой встанет Агарь.
 Ветхость завес. Тяжесть Христова тела –
 Бремя его.
 Мой Василевс! Благословенно дело
 Дня твоего.
 
 Марина Сергеева-Новоскольцева
 ПРЕМУДРОСТЬ
 
 Конец книги

 Адони, Йешуа hа-Машиах Бэн-Элоhим, ханэни hа-хотэ.

 Rex tremendae majestatis!
 Народ и сродники его, преклоняя колена, просят...

 Рим, Троя, Египет, Россия, Библия