А вечером была гроза,
и в проводах рванула фаза,
не видя в темноте глаза,
до наготы разделась фраза.
Рукою тонкой от ствола
в окно стучали ветки,
и били откровением слова,
как будто током из розетки.
И в темноте иконы лик
не отдавал смиренье взору,
и тишина, услышав крик,
ушла к двери по коридору.
И раздражение у рта
шипело, как фитиль у взрыва,
без страсти плоти темнота
была как повод для разрыва.
Но спичка фыркнула. В углах
театр теней играл ход встречи,
и было то смирение в руках,
с которым зажигают свечи.
И я смотрел из-за плеча,
наполовину уже брошен,
как разгорается свеча
и отражается от броши.
Но половина, или часть,
которая в тебе осталась,
уже признала свечи власть,
и как ребенок к свету жалась.
И тишина из наших уст,
из коридора звала шорох,
но каждый выпит был. И пуст,
как слов ненужных ворох.
И было всё на полпути,
чтоб уцелеть или сломаться,
и то, чему пора уйти,
и то, что плакало остаться.