Я вниз скользил по беззаботным рекам,
Простившись с бурлаками в этот день:
Индейцы их, раздев, с победным криком
К цветным столбам прибили как мишень.
Я наплевал на матросню и экипажи,
Английский хлопок и фламандский тмин.
Из них последний на стрелу насажен,
А я плыву вперед с тех пор один.
Что дальше? Я проспал всю зиму,
Став глуше детских слабеньких мозгов,
И с полуостровами и приливом
Простился с бардаком материков.
Очнувшись под шумы ветрил-оваций,
Как пробка легкая, скорей, чем плыл,
Я дюжину ночей пробился в танце,
Не зная глаз береговых светил.
Как детям в радость сочных яблок куль,
Из всех потоков слаще был мне тот,
Что с тисовых бортов смыл якорь, руль
И пятна синих вин да едких рвот.
С тех пор мне дом - Поэзия стихии!
Я пожирал ее синюшнее нутро,
Где упоенно в забытьи бродили
Не то утопленник, не то бревно.
Где синь безумие, слетевшее с катушек,
И черепаший ритм порвут на части,
Покрепче алкоголя, лир не хуже
Мешая с горечью рыжеющие страсти.
Узнал приливов грохоты мой борт,
И молнии пронзительность, и смерчи,
Восторг зари как голубиный взлет,
Какой никто не знал, и тихий вечер.
Я был свидетелем мистических закатов,
И каждый в тверди фиолетовой исчез.
Волна волне сбивала в клочья латы
На зависть исполненью древних пьес.
Мне грезились снега в зеленом небе
И легкий поцелуй, когда рассек в ночи
Дно гиблое сочащий фосфор стебель,
Сплавляя желто-синие лучи.
Я шел неделями по тропам истерии,
Где армии текли, риф бередя за рифом,
Не зная как легко стопам Марии
Взметнуть по клюву океанским грифам.
Я был в краю, где черный дикий кот,
Как человек, ярил глаза-цветы,
Где радуги, врезаясь в горизонт,
Морским стадам уздою рвали рты.
Я наблюдал брожение болот
И в тростниках гниющих видел трупы
Левиафанов, смятых пастью вод,
От яда пенящих мертвеющие губы.
Под отблески на льду кровавых зарев
Ехидны на корягах затхлых бухт,
Одетые в налет кровососущих тварей,
В паденьи источали черный дух.
Я б детям показал поющих подо мной
Блестящих рыб, вертящихся воронкой.
Мой ход благословлял их яркий рой,
А ветер одарял надкрыльем ломким.
Устав вздыхало море, доведя до лоска
Маршруты полюсов, отрезки миль.
Цветы теней лепили желтые присоски,
И на коленях женщиной я стыл.
Почти что остров, я хранил помет
Крикливых чаек и базар бакланов.
Пред мной утопленник спиной вперед
Ложился спать, в пучину океана.
Меня кудрявости заливов, теребя,
Забросили в пустой эфирный бред.
Я захмелел от вод и потерял себя:
Уж мониторам и ганзейцам толку нет.
Я шел под дымкою лилового тумана,
Порез алеющей стены, изыск поэта,
Что вдохновенье, что вина изъяна:
Лишайник солнца и короста неба.
Тая морских коньков агатовый эскорт,
Я был замаран мелкотой электро-лун.
Безумная доска, я гнал и был таков!
Пока в холодный свод кровил Июль.
По мне стонал Мальстрим, а течку Бегемота
Почуять стоило узлов за пятьдесят,
Но я, приверженец седеющей Европы,
Их бурным ласкам был не слишком рад.
Мне контуры созвездий нашептали,
Рассыпав на верхах сожженный рис.
Не здесь ли сон иль пустота постели
Предвестников Прилива, тихий бриз?
Ах! Как осточертели унылая луна,
Закатов горечь, призрачные зори.
Всю острую любовь я выплакал до дна.
Взрывайся киль! Мне нужно только море.
И если уж Европа - бросьте в лужу,
Куда на корточки присевший паренек
Печально отослал в сереющую стужу
Кораблик, хилый словно мотылек.
И вот теперь, возвысясь над рутиной,
Как можно мне вставать с купцами в ряд
В наборы ярких флагов, в рев турбинный,
Пронзая доков корабельных штат?