1
А в старой котельной, где палят мазут,
Для выхода дыма разбито окошко.
На тряпке замасленной, в ржавом тазу,
Опять окотилась безродная кошка.
Сказал кочегар, перегаром дыша,
От зАкуси луком, особенно стойким,
"Ну, сколько же можно, дурная душа,
Ведь сгинут котята твои на помойке.
Три раз на году! Ну, када же предел?
Кишит от больных и голодных округа.
Как будто бы нет у меня больше дел,
Как только котят твоих нянчить, подруга.
Зима на носу, далеко до весны,
А ты все никак не усвоишь науку:
Котята твои никому не нужны!
Ты их обрекаешь на голод и муку!
Ты, глупая тварь, ведь тебе начхать,
Чего, мол, пристал со своим разговором.
Я ж вижу, как будут они подыхать,
В снегу, не дожив до тепла, под забором.
Уж лучше...'' Запнулся. Блеснула слеза.
Взял водку. НалИл стограммовую стопку,
Махнул. Сгреб котят и, зажмурив глаза,
Швырнул их, пищащих, в гудящую топку....
2
Котельщик проснулся в холодном поту.
В глубоком похмелье, опять, среди ночи.
Присел на кушетке. Взглянул в темноту,
Тараща с усилием мутные очи.
Туда, где в мерцании тусклых огней,
Лежала с котятами в тазике кошка.
Все вроде нормально. Котята при ней,
Наполнена вискасом грязная плошка.
Вздохнул облегченно. Промолвил под нос:
Приснится же, блин, иной раз чертовщина.
Спаси, сохрани и помилуй Христос,
Не сделал греха, не сгубил животину.
Поднялся неспешно, проверил котлы,
Давление пара. Добавил водички.
Включил на секунду обдувку золы.
Не думая, все как всегда, по привычке.
Шагнул, наклонился, погладил котят,
Счастливую мать поцарапал за ухом.
Дурында, корми уж и пусть как хотят,
Сказал, хохотнувши, чуть нервно и глухо.
Покашлял. И, сев за обшарпанный стол,
Стоящий поодаль за перегородкой,
Из шкафа на стенке достал разносол,
Наполнил стаканчик пластмассовый водкой.
Глотком осушил, подышал на кулак,
Заел помидоркой из пОчатой банки.
Он вечно закусывал так, кое - как,
Всегда пропадал аппетит после пьянки.
Достал сигарету, помял, закурил,
Задумался, сникнув седой головою.
И, после молчания, заговорил.
Привычно ведя разговор сам с собою.
Эх, жизнь, для чего? Не пойму ни шиша.
В чем смысл её все же? Никто не ответит.
Вот взять хоть меня. За душой ни гроша,
Ни бывшей жене я не нужен, ни детям.
Был нужен, пока надрывался и вез,
Пока были деньги, здоровье и силы.
Сорвался однажды. Вся жизнь под откос,
За это себя не прощу до могилы.
Как все - же немыслимо годы летят.
Удел одинокий мной, в общем, заслужен.
Умолк. Усмехнулся. Взглянул на котят,
Добавил: ну вот, хоть кому - то я нужен.
3
Никто не припомнит подобной зимы.
Морозы под сорок, три месяца кряду.
Но, в уйме проблем, средь забот кутерьмы,
Котельщик котят не бросал без пригляду.
Подчас, выпуская блажных на мороз,
Ругался беззлобно забористым матом.
На кошку бубнил недовольно под нос,
А сгинут? Кто будет таперь виноватым?
Ступай-ка и ты, хватит хезево* греть,
Чаво разлеглась как корова на сене.
А то нарожають тут, еж твою медь.
А как присмотреть, так Серега Есенин?
Вот так выгонял, оставался один.
Следил за котлами. Лежал на кушетке.
Смотрел телевизор. Смолил никотин.
Но думал: а как там мои малолетки.
Надев телогрейку, шагал за порог.
Кис - кисал подолгу, пока не являлись.
Впускал, говоря: вашу мать, я продрог,
А вы, бедолаги мои, нагулялись?
Ну, грейтесь таперь. Наливал молока.
К котлетам подкладывал жареной рыбки.
Голодны, поди. Набивайте бока.
Смотрел, как едят, расплываясь в улыбке.
Вот так, день за днем, пролетела зима.
Котята к весне повзрослели заметно.
В тепле перестали нуждаться дома.
А вот кочегар обессилел конкретно.
Он сдал на глазах. Побледнел и иссох.
Возможно виной, - каждодневная пьянка.
Когда никогда у таких выпивох,
Случится цирроз или, скажем, водянка.
К врачам кочегар не ходил никогда.
Он их не любил неосознанно с детства.
А, если болел, по привычке всегда,
Использовал только «народные» средства.
И, как - то под вечер, его увезли.
Прискорбная весть и невольная жалость.
На старом кладбИще два метра земли.
Вот все, что ему напоследок досталось.
Там нету оградки, креста. Ничего.
Ни узкой тропы, ни широкой дорожки.
Народ говорит, на могилу его,
Повадились шастать бродячие кошки.
*Хезево - пузо.