Старый год – это старый плут,
трижды женатый, дважды разведённый,
на четвёртую обречённый.
Юность. Зрелость. Старость. Смерть.
Вот придёт она, придёт,
косой бестактной маханёт
и анфасом зубобелым
черпанёт!
А не лучше ли не сдержаться,
не пожалеть лаптей
и по склону дней
пошевелить ножками
к первозванной
жене своей?
Вот какая невежливая доминанта
завладела сердцем бедного старца
и толкает – думай не думай –
на необдуманные поступки.
Ему плевать, что она не одна,
что она, как и всякая юность, легкомысленна
и ушла к другому, году Новому,
не такому мудрому,
но преимущественно молодому.
Это не играет для него
никакой рояли!
Год, как Лев Николаевич,
разом оставляет имения и сомнения
и становится уходящим.
Он бежит,
оставляя клочья белой бороды
на потрясённых кустах,
будит дворников
и заставляет застыть в изумлении
встречные воды.
(Дни, чтоб увидеть всё это,
встают на цыпочки
и становятся чуть длиннее.)
И когда он до неё доберётся,
и когда он до неё дорвётся,
когда убедится, что она всё та же,
изменив, не изменилась
и чувствует себя превосходно,
и пребывает ещё в той ипостаси, –
прикоснётся он страшно
к её запястью
и мгновенно умрёт
от цианистого калия счастья.