Полно плакать, рябина голая!
Слезы лечат лишь тех, кто молод.
Ну, а молодость наша полая,
Что кормушка под птичий голод.
Что развесила серьги красные?
Не видать в пелене тумана
Ни наряд твой, ни зори ясные
На волнах небес океана.
Словно кошки, стоят облезлые
И глядят на тебя березы.
На одно лишь они полезные,
Чтобы вешать душой тверезых.
Вот меня на одной бы вздернули
В заграничной моей одежке,
И глаза б мои стали зернами,
Чтоб не видел твои сережки.
И клевали б их птицы бедные,
Утоляя свой птичий голод,
Чтобы чуяли губы бледные,
Как распятие серп и молот.
Ты ж кормила б синиц сережками
И от смерти спасла голодных.
Я б висел и не дергал ножками
Над землею людей свободных.
Пусть же ветер собакой лается,
И березы костьми качают.
Полно дурью с тобою маяться.
Полночь ход похорон вещает.
Бьют часы, по душе справляются,
Будто в церкви звон колоколен.
Лунный свет в облаках теряется,
И простить я себя не волен.
Не жалею себя родимого,
Светло-русых волос соломы.
Дятла-сердце, врага незримого,
Рвал бы в час предрассветной дремы.
Перед кем мне, рябина, каяться
В том, что дурью с тобою маюсь?
Лысый клен на тебя не зарится,
Как причетник пьяный качаясь.
Медь роняя с тоскою черною,
Постарел он, не став светлее.
Режет утками рябь озерную
Утро, словно телкину шею.
С кленом осенью вы покинуты,
И не будет тебе он мужем.
Для кого нарядилась, рябина, ты?
Только птицам наряд твой нужен.