1.
Опять онегинские строфы
во мне гуляют день-деньской –
рисуют невезенья профиль
и посыпают грусть тоской.
Опять хожу я полупьяный,
ищу безумия изъяны
и помещаю в строфы их.
Мой гонор, видно, не утих.
Штормит – гуляют волны,
смывают берег новых строк.
Настал немыслимый, но срок,
когда невидимости полны
мои не строки, закрома.
Гудит за окнами зима.
2.
С любым эпитетом он – гений!
И остаётся таковым
талантливый Поэт – без лени –
и с яблонь облетает дым –
цветущая печаль. Тоскую,
о юной вам поре толкую,
о первой встрече на заре,
на незапятнанной горе
высоких чувств, надежды чистой
под звон безвинности листа,
когда повсюду красота,
хоть небосклон порою мглистый
висит над головой твоей,
Душа поёт как соловей.
3.
Любить, не ведая печали
досталось в Этом Свете мне.
Мои обеты означали,
что адекватен я вполне,
и понимаю, гений часто
улыбку вызывает в страсти,
в припадке гнева и тоски.
Но разлетается в куски
неадекватность поведенья
вас окружающих людей,
ты о безверье не радей,
ты ж гений и твоё мгновенье
продлится многие века. –
Поэта участь такова.
4.
Берут завидки? Там условность
стоит с столбами на ветру.
Колышется, как знамя, вольность,
взирает молча на игру
не в поддавки, а снова в салки,
где запоздалые вновь галки
сидят на ветках тишины.
Своей не чувствую вины
за безрассудство злой эпохи,
за пошлость в искренности слов.
Недосолённый снова плов
подали к ужину пройдохи.
Толкающий опять плечом,
уселся – ноги калачом.
5.
Печальный голос безыскусный
я слышу зимнею порой,
что вызывает сонмы чувства
и разливается зарёй
в моей строке осенней грустью –
и строки золотые льются,
становятся они строфой
онегинской, почти степной
остепенённого пространства
в пронзительных ветрах из дней.
Но вдруг становится видней
все горести в стране тиранства
с чекистской хунтой во главе,
что окопалась там в Москве.
6.
Но я опять, друзья, отвлёкся.
Политика в стихах – ничто!
Наверно, мозг поэтов ссохся,
стал невесомым он зато,
а мысли, как тяжеловесы,
не соблюдая интересы,
везут нагруженность тоски,
где снова клацают курки
и целят в памятность рассветов,
и сеют безнадёги страх.
Гуляет ветер в головах.
Но не сломать, чекист, Поэтов –
они ведут безвестный бой,
и чаще всё-таки с собой.
7.
Не нравится утрами харя,
и вечером глупа она.
Стою один в суровом Храме,
идёт печальная волна
моих воспоминаний хилых
среди берёзок нежных милых,
среди безнравственных вождей.
А я, как будто бы ди-джей,
руковожу всей этой сворой –
они танцуют и поют,
и создают не мне уют,
а лидеру. Он, словно ворон,
уверен в подлости подлец! –
не чувствует он свой конец.
8.
Где отмороженные правят,
уничтожают, падлы, грусть
и заодно все губят нравы,
вытравливают в Душах Русь,
сибирское в Душе приволье.
Во всём бездарный, но в доле,
качая из Сибири газ,
эксплуатируют всех нас
живущих в снеговых буранах,
в морозных чересчур степях,
где терриконов много, шахт.
И льётся снова ложь с экранов,
что будто беспардонно чист
шпион – безнравственный чекист.
9.
А ветер южный гонит тучи,
и хлопьями ложится снег,
и сын отца уж учит.
Какой на Свете оберег
поможет выбраться из стресса,
да и не ради интереса
понять безумную мечту,
не заступив за ту черту,
увидеть перспективу чести
над тихой истинностью дней,
когда нет загнанных коней,
отсутствуют безумства вести
во всей безнравственной стране,
и злой чекист не на коне!