Утро возвращалось, словно любви и не было,
Ты одевалась, стесняясь при мне быть голой,
Иногда оставался «шираз» или четверть сухого белого,
И я пил «как горнист», высоко запрокинув голову.
Часы замедлялись, в окошке густела матовость,
Щёлкал замок в коридоре, и било восемь,
Холодильник трудился, из чайника пахло мятою,
Ожиданьем беды и немного — прошедшей осенью.
Потом отпускало. И я ковылял за синькою,
Выходил из подъезда и хлопал пружинной дверью,
То, что не убивает нас, может нас сделать сильными, —
Говорил я себе, не особо, однако, веря.