Стара уж стала пианистка,
Но руки помнят, как вчера,
Что для заезжего артиста,
Adagio’играла в вечера.
Как в дымном зале на Басманной,
Этюд, проигрыв ему
Она себя считала странной,
Сама не зная почему.
И он, куря сигару, томно,
Бросал все взгляды на нее,
И сердце билось в ней неровно,
И все кололо острие..
А он, все каждый новый вечер,
Послушать музу приходил,
Но обнадеживал на встречу,
И с томным взглядом уходил.
Она неистово играла,
Вдогонку посылая взгляд,
И снова, с силой оживала,
Не слушала, что говорят.
А зал шумел все чаще, чаще,
Все злобней зал уже шумел,
И как то в тишине звенящей,
Он вдруг внезапно поредел.
Уж столики пусты, убоги,
И нет за ними никого,
Лишь пианино на треноге,
Все ожидает одного.
А пианистка та, подавно,
Ушла, Adagio забрав,
Ушла немного своенравно,
Этюд ему не доиграв...
А пианино на Басманной,
Все помнит, его томный взгляд,
Сигару за щекой румяной,
Да слушатей, что сидят.
Так кончилась и не начавшись,
История былой любви,
И пианистка попращавшись,
Ушла с Adagio внутри.