ЗВЕЗДА НАД МАРЬЕВКОЙ.
На горьком аромате трав
Настоян был горячий воздух.
Как прежде, голову задрав,
Гляжу на марьевские звёзды...
Василий Фёдоров
ОДНАЖДЫ был у меня день, когда клавиатура компьютера не смогла притянуть к письменному столу. Я нашёл для себя довольно хитрый приём: бросился в поиски фотографии более тридцатипятилетней давности. Чтобы как-то растянуть время, стал перебирать старые записи, листать толстые тетради, в которых были страницы, помеченные началом 70-80-х годов. Перечтя некоторые из них, напрягал память, старался хоть как-то воскресить день или событие.
Поиски фотографии продолжались бы очень долго, если бы на помощь не пришёл один мой очень старый домашний фотоальбом. Вот там-то я и обнаружил чёрно-белый снимок довольно большого формата.
На обороте было отмечено: 8 июля 1972 года.
Внимательно всматриваюсь в лица, ловлю знакомые улыбки близких мне людей и перед моими глазами как-то зримо и отчетливо всплывает тот далёкий июльский день. В памяти вспыхнул час, когда знакомые и друзья собрались на встречу с известным советским поэтом Василием Фёдоровым. Так оказалось, что поэт и автор этих строк - уроженцы тех мест на севере Кузбасса, а село Марьевка - это малая родина поэта. В тот день я, дежурный по номеру, не смог поехать на встречу, заведующая отделом и редактор были строги и мне почему-то было неловко выпросить у них эту поездку. Но я сделал следующее: из «Литературной газеты» аккуратно вырезал напечатанный снимок поэта со стихотворной подборкой и отдал заведующей районной библиотекой, с которой был очень дружен.
На следующий день мои друзья с упоением рассказывали о встрече с поэтом, а Светлана Александровна Сурнакова протянула мне тот самый листок. На нём поэт чётко надписал: «Фариду - на добрую память. Вас. Фёдоров». Признаюсь вам, я не собиратель автографов знаменитостей, но почему-то надписанный известным поэтом обыкновенный лист, мне был дорог. К сожалению, ветер странствий, дальнейшие жизненные пути-дороги не сберегли эту реликвию.
С той поры минуло много, ох, как много лет. Я оставил родные сердцу места, жизнь юного газетчика закрутилась и, пройдя отличную школу, в которой нас обучали опытные коллеги, сдал экзамен на зрелость, с годами она превратила робкого юношу в профессионального журналиста. Среди множества встреч за три с лишним десятилетия в памяти остались дни, когда мой первый редактор, высоко ценивший поэзию, восторгался стихами Василия Фёдорова, его поэмами «Марьевская летопись», «Седьмое небо» и «Проданная Венера». Помню, как всем сердцем вслушивался я в мелодику и ритмику строк, которые читал мой редактор - Петр Георгиевич Яковлев, пестовавший нас, тогда юных и неопытных. Это он привил нам нескончаемую любовь к настоящей поэзии, великому русскому слову...
Жизнь потом преподнесла множество сюрпризов, поначалу были неудачи и немного побед, которые по молодости стойко переносились. Она одарила моих ровесников и друзей зрелостью, а старших коллег озарила старостью.
Память - штука удивительная. Она беспощадно стирает то, что не нужно, а в затаённых уголках хранит лишь особые дни и даты, чтобы время от времени мы могли к ним вернуться.
И тогда щемящее чувство и ностальгия охватывают наше сердце, лишь стоит произнести дорогое имя.
Безусловно, исконно сибирский поэт Василий Фёдоров - это немеркнущая звезда на поэтическом Олимпе, гордость отечественной литературы и, конечно, сибиряков.
В четвёртом томе собрания сочинений в очерке «О себе и близких» поэт подробно рассказывает о корнях и истоках: «...Но вернусь к деду Фёдору. В Марьевку он привёз три чуда тогдашней цивилизации, дотоле неизвестных её жителям: железную печку, самовар и керосиновую лампу со стеклянным пузырём. В доме собрался народ и удивлялся, что печка согрела избу за десять минут, самовар вскипел сам, а лампа осветила все тёмные углы. Это сразу же принесло ему уважение мужиков, которое он всю жизнь потом старался поддерживать не только справностью хозяйства, но и своим видом...».
Далее поэт повествует: «...Родился я в 1918 году не то 23 февраля, не то 7 марта. При получении паспорта на мой запрос мне выслали метрику с мартовской датой, а несколько лет назад - с февральской. Дело в том, что календарная поправка была внесена в год моего рождения, когда в Сибири орудовали Колчак и Гайда, которые советских установлений, разумеется, не признавали. Одним словом, впредь до выяснения имею два праздника и промежуток между ними».
И вот родители будущего мастера поэтического слова переезжают в деревню. «...Поздней было странно слышать разговоры о городе. Я даже не представлял, что можно было жить где-то, кроме Марьевки».
За плечами Новосибирский авиационный техникум, работа на заводе, занятия в аэроклубе. Полагаю, что эта основная его профессия, связанная с небом, наложила определённый отпечаток на все творчество поэта. Символы «небо», «облака» и концепт «звезда» доминируют в стихах, а названия, яркие поэтические метафоры, говорят сами за себя – «Марьевские звёзды», «Земля и Вега», «Звезда на небе», «Звёздная память», «Звезда», «Звезда на небе, как цветок», «Всё небо в ярком звёздном свете», «В пустынном небе журавлиный крик», «В небесах монотонные песни разлук»... И, конечно, природа отчего края с упоминанием дорогой Марьевки является основной в творчестве – «Когда ты в Марьевке живешь», «Марьевская летопись», «На радость мне, до Марьевки дошла...».
«...Помню, в новосибирской квартире старшей сестры, где мы долго жили, был закуток, нечто вроде ванной, где ванны, однако, не было, а стояла деревянная бочка. В ней хранился мой литературный архив. Ко времени отъезда в Литературный институт имени Горького она была полной. Однажды, по приезде домой, мама подвела меня к этой бочке.
- Тут у тебя какие-то бумаги. Может, что не нужно, так отбери на растопку.
Бочка была большая. Запустил в неё руку, взял первое попавшееся. Посмотрел, ощутил какое-то смущение. Разбираться в хаосе бумаг не захотелось. Видимо, сказалось и высокомерие столичного студента к тому, что делал раньше. Сказал:
- Да бери все, только вот, где будут короткие строчки, - это стихи, ты их оставляй.
Мама даже обиделась:
- Ну, разве я не понимаю. Где стихи, я вижу...».
Спустя годы, окончив Литературный институт им. Горького, став известным поэтом, Василий Федоров обосновался в Москве, чтобы быть ближе к собратьям по перу и столичным издательствам. Но поэт частенько наведывался в дорогие сердцу места, родную Марьевку: «...Она и поныне стоит на высоком берегу древнего русла. Под нею озеро, окаймлённое зарослями черемухи и калины, за озером - заливные луга, устланные цветами, за лугами - быстрая пескарёвая река с белесой гладью, с береговыми скулами выгибов, за рекой - зелёный лес с тёмными пиками елей и далёкий туман. Но в нём ещё нет конца. В солнечный день за ним далёким-далёким амфитеатром поднимаются новые поля и перелески. Осенью, когда созревают хлеба, на закате они особенно красивы. На всём уже лежит тень, а этот приподнятый окоём на десятки верст полукруга всё ещё светится и отливает золотом. Когда всё это однажды одним махом открылось моему взору, я онемел от изумления и полюбил на всю жизнь...».
Мне кажется, что именно Марьевка поила его сердце, словно родниковой водой, которой он всё же не мог утолить нескончаемую жажду поэзии...
Когда ты в Марьевке живёшь,
Обхаживая грядки,
Мне кажется, что мир хорош
И в мире всё в порядке.
Когда гора горит в заре,
А грудь рассветом дышит -
На той Назаркиной горе
Мы к правде чуть поближе.
Здесь тишина средь лопухов
И запаха капусты
Высоким криком петухов
Приправлена так вкусно.
Когда же солнце на закат,
Вздыхая аппетитно,
Пылит молочный комбинат -
Рогатый и копытный.
И рад я, что тебя привёз
К земле первично-личной:
Первичных дел, первичных слёз
И радостей первичных.
Поэма Вас. Фёдорова "Проданная Венера" посвящена нашему недалекому прошлому и построена как будто на более или менее частном факте и частном конфликте, но тоже, по существу, является открытым и большим разговором о нашем времени. В образе простой советской девушки, отдавшей лучшие свои годы, свою молодость и красоту Родине в годы тяжких испытаний поры Отечественной войны, в самой драматической судьбе этой девушки воплощаются красота и величие подвига нашего народа, перенесшего неимоверные трудности и лишения ради утверждения высшей правды наших идеалов. Образ Наташи Граевой реалистически конкретен, исторически точен, а вместе с тем символичен и своим содержанием целиком обращен к нашему современнику.
Кровь пролилась,
А не чернила
В сражениях за красоту.
Это горькое и мужественное обращение поэта к современнику и будущим поколениям выражает основной пафос поэмы. Поэма проникнута призывом к людям научиться беречь красоту, бороться за нее:
За боль,
За раннюю сутулость
Спеши сторицею воздать.
Найди же, чем не стала юность
И чем она могла бы стать!
КАЖДЫЙ раз, когда перечитываю строки, написанные поэтом, не перестаю восхищаться и непременно диву даюсь: как много оставил он и в поэзии, и в публицистике. Тот же четвёртый том, отмеченный мною вначале, целиком посвящён прозе и состоит из восьми глав: «Уроки поэзии», «Вехи русской поэзии», «Поиск прекрасного», «Мои современники», «Комментарии на полях», «Поэзия прозы», «Еще о себе». Василий Дмитриевич, конечно, не составлял пятитомник сам,(это ошибка, имеется рукописный черновик оглавления - А.К.) а это с любовью и бережно сделала его жена, близкий друг и соратник, известная писательница Лариса Фёдорова. Безусловно, талантливо просто мог писать только истинный поэт, мастер слова. Так вот: в заключительной главе четвёртого тома Василий Фёдоров отвечает на вопросы своих многочисленных читателей, которые обожали его творчество и, думаю, после его смерти продолжают читать и перечитывать строки, в которых пылают огонь и жар фёдоровской души и сердца.
Например, в «Комментариях на полях» Василий Дмитриевич Фёдоров рассказывает о Леониде Мартынове и Николае Ушакове, Владимире Туркине и Александре Яшине, Николае Рыленкове и Евгении Винокурове, Ольге Фокиной и Игоре Кобзеве. Для каждого собрата по перу, поэтическому цеху Василий Фёдоров нашёл светлые интонации, особый тон письма, через каждого из них он показал время, в котором они жили, учились, любили и творили во благо российской поэзии и словесности.
Конечно, не обходилось и без справедливой критики в адрес писателей. Например, на пленуме Союза писателей СССР, проходившем 26-28 марта 1963 года, «Вас. Федоров ругал два рассказа В.Войновича, «в которых наша действительность, героическая по своей сущности, преподносится в опошленном виде» [В.Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. М., изд-во «Книжная палата», 1991. С. 115].
Вот что пишет о Василии Фёдорове Валентин Сорокин, сопредседатель правления Союза писателей России:
«Сибирь - крепкий, суровый и красивый край. И присылает она в Москву поэтов, равных себе... Василий Фёдоров был поэтом страстным. Он сумел охватить взором и сердцем нашу историю, разобраться в ней и сказать о своем честном поколении, о своем ветровом времени.
Голос лирических стихов поэта то нежный, то горький, то неодолимо гневный, но всегда - мудрый, высокий, зовущий к свету истины, к человеческой пламенной совести... Герои поэм Василия Фёдорова - бунтари-правдолюбцы или искатели оздоровительных житейских глубин, тех звездных просторов, где распрямляется воля, утверждается характер, твердо выбирается призвание...
Женщин он, как умный и вдохновенный мастер, наделял чертами не только любимой, но и притягательной заботливостью матери. Мужчин он видел смелыми, знающими цену труду, понимающими ответственность перед собою и перед отеческой землей.
Я не могу представить Василия Федорова просто: он - в огне, в движениях облаков, в свисте и грохоте серебряных машин. Он всегда будет созвучен эпохе - как музыкант, как скульптор, как мудрец... Я встретил его - молодого и храброго, а проводил в последний путь - седого и усталого от работы. А работа им сделана и оставлена потомкам большая. Сразу, сегодня, нам и не определить ее удельного веса…»
ПРОШЛО столько десятилетий с той поры, когда на родной земле поэт организовал встречу с библиотечными работниками района. На том самом чёрно-белом снимке я узнаю Светлану Александровну Сурнакову, Валю Гимаеву, заведующего отделом культуры Владимира Мотова. В первом ряду - Василий Фёдоров с женой Ларисой, на их лицах улыбки и радость встречи. Поэт приобнял маленькую девочку, видимо, дочку одной из работниц. Снимок сделан, вероятно, возле дачи, под ногами разнотравье, все по-летнему легки и нарядны. Друзья мне рассказывали, как он трепетно относился к профессии сельского библиотекаря, потому что эти люди, действительно, сердцем служат Книге и их создателям - поэтам и писателям. Если бы мне посчастливилось побывать на той встрече, обязательно спросил бы, как ему пишется и как быстро создаются поэтические шедевры. К радости, в книге Василия Федорова я нашёл ответ на мой незаданный вопрос. «Книга «Третьи петухи» была написана быстро, менее чем за полгода, что для меня случай - редкий... «Седьмое небо», наоборот, писалась около девяти лет»...
Далее поэт отмечает: «...Крупные произведения с одним общим сюжетом, как правило, бывают плохо организованы, их сюжетные линии, если они есть, чаще всего затухают и теряются уже где-то в середине. Такие поэмы похожи на длинную кишку, нашпигованную строчками, между которыми часто нет внутренней связи. Поэтому я писал каждую главу по законам своих небольших поэм, связанных между собой не только судьбой главного героя Василия Горина, но и логикой развития самого материала... Начатая в романтическом духе, что соответствовало состоянию героя - студента, учлета аэроклуба, влюблённого в Марьяну, в новых, заводских, условиях поэма должна была всё больше вбирать в себя реалистические черты...».
Василию Фёдорову свойственно возвышение простого человека-труженика как носителя высшей правды. Поэт склонен к монументальным обобщениям в раскрытии душевной красоты своего героя через факты его обыденной жизни. Но в его лирике социально-нравственная проблематика решается на более широком жизненном материале. Он постоянно как бы сопрягает труд физический и интеллектуальный - кузнеца и скульптора, великого композитора и рядового строителя, поэта и мастерового («Мастер», «Его величество», «Руки Шопена», «Трудовая книжка» и др.). Его стихам менее свойственны повествовательность, событийность, в них преобладают романтические принципы обобщения. Поэтому его излюбленные образы Красоты и Подвига нередко приобретают черты символические. Стремясь постичь сложную диалектическую связь добра и зла, любви и ненависти, строгости и доброты, суровости и милосердия, Василий Фёдоров постоянно соизмеряет эти понятия с жизненной философией и историческим опытом человека-труженика, сознающего свою миссию... Ярко выраженный национальный характер героя произведений поэта, очень современный образ его мыслей, чувств и переживаний, серьезность жизненных вопросов, которыми он взволнован, - всё это делает творчество Ваилия Фёдорова весьма значительным явлением послевоенной русской поэзии.
(История русской советской литературы. т.2)
НЕКОТОРОЕ время назад у меня в руках оказался 5-й номер тюменского историко-публицистического и литературно-художественного альманаха «ЛУКИЧ» (отчество главного редактора и издателя Ю.Л.Мандрики (прим. Ф.Б.) пятилетней давности.
Известный тюменский поэт и прозаик Александр Рахвалов в отрывке из романа «Бездари» рассказывает о встрече с Василием Дмитриевичем Фёдоровым, когда молодой Саша Рахвалов вместе с сокурсником Иваном по Литературному институту им. М.Горького творили незабываемые встречи с известными художниками слова - поэтами и писателями в разгар своих экзаменационных сессий.
Так вот, в московском Доме книги проходил вечер памяти российского поэта Василия Фёдорова. Кто-то вспомнил фразу, ставшую фёдоровским афоризмом:
«Писатель, его успех – это на две трети жена».
Александр Рахвалов пишет: «После того вечера Иван подошёл к Ларисе Фёдоровой.
- Почему на две трети жена? – спросил он писательницу. – Разве иначе не может быть?
Она рассмеялась.
- Иначе может, но в молодости, в самом начале творческого пути, пока поэт не надорвётся, как грузчик. После этого его хоть с ложечки корми – ребёнок ребёнком. Куда и подевалась, думаешь, былая удаль… Вот такие дела, мой чалдончик.
Лариса Фёдорова знала, что говорила. На её глазах прошла вся жизнь Василия Дмитриевича. Они вместе учились в Литературном институте, сидели за одной партой и прожили долгую совместную жизнь. Она знала все его слабости и достоинства.
- Отрезают у нас на даче, - любила вспоминать она, - целую сажень от участка. Надо бы осадить соседей, пристыдить их, что ли. Но кто осадит и пристыдит? Вася? Это мой-то Вася! – хохочет она. – Да он же и тихоня, каких свет не знает… Пришлось самой защищать нашу собственность.
Как-то за чаем она поведала молодым совсем уж неправдоподобную историю из жизни большого поэта.
- Осерчала я на него – тогда мы на даче жили, - рассказывала хозяйка. – Ну и говорю: «Всё, я больше не могу, оставайся тут один, а я еду в Москву». Сказала и отправилась укладывать чемодан. Собираюсь, значит, и вдруг слышу: какие-то странные звуки доносятся из комнаты Василия Дмитриевича. Что, думаю, такое? Вбегаю и глазам не верю. Ну и что вы думаете? На кровати сидит мой седой, величавый муж и рыдает навзрыд. Какие ж вы мужики для нас, жен? Дети малые. Оставь вас на сутки, и с голоду помрёте. Так что не ерепеньтесь.
Напоследок она сказала Ивану, но не при всех, а как бы по секрету: «Я тебя об одном прошу: не пей. Как мать прошу, - чуть ли не умоляла она. – Василий бы Дмитриевич гораздо дольше прожил, если бы не пил. Сколько российских поэтов погибло до срока из-за этой проклятой водки… Запомни мои слова».
И, прежде чем вытолкнуть за двери, сунула ему в руки четвертную. «Будет голодно, приходи».
Василий Фёдоров был исконно русским поэтом и сам, казалось, походил на Россию. Легко ли ему было петь с кляпом во рту…».
А я вспоминаю Марьевку, в которой мне удалось всё-таки разок побывать. Стояла весна и мы с журналисткой Ниной Крутовой после сбора материала в очередной номер выбрали полчаса, чтобы посмотреть дачу поэта, полюбоваться синими далями, постоять на той самой Назаркиной горе, которую не раз упоминает в своих стихах Василий Дмитриевич Фёдоров. Действительно, места там красивые, поэтому, наверное, они так завораживали и вдохновляли поэта, а он с упоением впитывал этот пьянящий аромат во все времена года, когда приходилось ему там бывать.
МАРЬЕВКА - старинное село в Яйском районе на севере Кузбасса, со своим тогда преуспевающим совхозом «Марьевский», душевными, искренними и словоохотливыми людьми. Мне запомнились добротные дома марьевцев, в которых тогда ладно и размеренно проистекала деревенская жизнь. А уж приезд поэта-земляка для каждого из них был праздником души, как говорят, «именинами сердца». Селяне гордились своим знаменитым поэтом, а Василий Фёдоров щедро делился впечатлениями о поездках и встречах, рассказывал им о жизни в Москве. Видимо, в тоске по малой родине, живя в столице, рождены им эти строки:
На родине моей
Повыпали снега,
Бушует ветер в рощах голых.
На родине моей,
Должно, шумит пурга
И печи топятся в притихших селах...
Спустя много лет, по тюменскому областному радио я услышал голос писательницы Ларисы Фёдоровой. Супруга поэта рассказывала о себе, о Василии Фёдорове, лауреате Государственных премий, присужденных за поэмы «Седьмое небо» и «Проданная Венера», о том, что вот уже столько лет поэта нет рядом с нами. И я тогда почувствовал, что вся современная русская поэзия осиротела без Василия Дмитриевича Фёдорова, ведь он был поистине камертоном, аккорды его поэтического голоса были сильны и многозвучны.
В иные часы мне воочию видится маленькое сибирское село Марьевка, что затерялось на севере Кузбасса, представляю закат над созревающими хлебами, вижу гулкое ночное небо, на котором сияют звёзды и среди них есть одна-единственная - марьевская звезда выдающегося российского поэта Василия Фёдорова.
Фарид Баязитов. г. Тюмень *Огни Кузбасса*, №4. 2010