Замороженным горлом подъезда болела гитара.
Исчезая в дыму, синих губ домогался бычок.
"Монастыркой" с горла, наплевав на отсутствие тары,
На простуды и герпесы, грелись сопливые пары.
Я хранил имена, помнил лица их наперечет.
Я запрятал их так глубоко, как другим не по силам.
Тридцать первое зноем хамсина, вознёю крысиной
Оставляет загары от ссуд, волдыри от расплат.
Сохнет праздник бельем, и с утра понимаю, как сильно,
Как до хруста морозного в пальцах, до кожи гусиной
Аскорбиновым счастьем зима в мою память вросла.