Вдруг сквозь запреты темноты
В руслО иссохшего ручья
Из прОрех пьяной высоты
Свет кротких звезд – как свет лампад –
Пролился влагою косой.
Тот, кто не набожен, беги!
Звенят бубенчики – с клюкой,
Землей не пачкая ноги,
Бредет, как лунь седобород,
Вперед поветрие пустив,
Сзывая весь лесной народ,
Тот, кто не мертв, тот, кто не жив.
Несмятый мох поправ пятой,
Ступает тяжко, как со сна,
Сатир с козлиною ногой,
В шелковых завитках руна.
Лесной пион свой лик зардел –
Он корень женщинам давал,
Чтоб вещий фавн не вожделел,
Покой их снов не нарушал.
И нимф плененных череда,
Не разнимая нежных рук,
Пришла, влекомая, сюда.
Их вел свирели властный звук.
Умолк поющий соловей
И хоровод из светляков,
Кружась, приветствовал гостей
Едва не трогая голов…
Сифильды стан в ветра одет
И в рукавах – прохлады дрожь.
А покрывало – из тенет
Паучьих. Легче не найдешь!
Здесь рысьей шубы пестрый мех.,
Уголья глаз, зубов оскал.
И на глазах у леших всех
Зверь красной девою восстал.
И, рот безгубый приоткрыв,
Взор рыбьих глаз вперил в нее
Там водяной. И фей прилив
Нахлынул с ветром. Чешуей
Блистают влажной при луне
Хвосты русалок из реки.
В шуршащей бражников возне
Пыльцой всех дарят мотыльки.
А лес дремучий как живой,
Змеятся корни старых древ;
Разбужен дикою толпой,
Запел исконный свой напев.
Со всех углов столетний лес
Прислал сынов и дочерей.
Он сам ожил, он сам воскрес,
Как старец, вспомнив солнце дней,
Когда лучи светил любых
Ласкали каждый ствол до пят.
Теперь он густ, лист часовых
Не пустит долу лунный взгляд…
Кареты ломаный остов
В глуши ж еловой в землю врос.
Теперь в нем нечисть всех ростов
От землю вздыбивших колес
До крыши с хвоей наверху
Сухим плющом все оплела.
Кричать нет проку петуху –
Заря здесь вовсе не светла.
Уж запрягали кто кого,
Поднять карету мочи нет.
Тянули дверцу, кОзлы, дно –
И нет в лесу тепер карет.
Как змии, гнут свои хребты,
Копытом роют хвои падь;
Овраг, кувшинок ли листы –
Коням все рОвно где скакать.
И пар от конских морд плывет,
В туманы дымкою вплетясь.
Их в стойлах уж которых год
Держали, вольных отродясь.
Роса мерцает на боках –
Зерно прозрачное в шерст; –
Сквозь сито сеясь. И в кустах
Лиловый цвет им свой в хвосты
Цеплял репейник… Чу! – в плаще,
Невидим смертным в свете дня,
Неуловим – весь труд вотще –
Шагает сказочник. Он сват.
Зеленокосых племя ив
Склонилось мягко над водой –
Сестрицы славят молодых,
Лаская кудри им рукой.
Раскрыли венчики цветы
И буйно плещет сон-трава.
Здесь, под покровом темноты,
Любая веточка жива.
Дурманом тянет от земли,
Отчетлив шелест в кронах древ.
Здесь утром кабаны прошли,
Сейчас же – шествье диких дев.
В руках венки их; лепестки
Бросают щедро пред собой.
Движенья слажены, легки,
Как ковка стрелки часовой.
Веретеном да колесом,
Златой и черный след стеля,
Покинув травяной свой дом,
С лазурной чешуей змея.
Перед гурьбою всей бежит,
Поворотив свой добрый бок.
Богатство искрами летит…
К утру же все уйдет в песок.
В накидке серой, словно мышь,
Крестьянских пажитей гроза,
Шмыгнул вбок бородач-малыш.
И озорны его глаза.
Вдруг шум и крик, и трубный глас –
В понадозерной тишине
Взлетела в полуночный час
Лебяжья стая при луне.
И перламутр воды течет
С их белокрылых стройных тел.
Шумящий птичий хоровод
Как закружил, как налетел!..
Вот сбруей дорогой звеня
Ступает гордо черный конь.
Как лебединая родня –
С изящной шеей. ОсторОнь
Воззрились, не спуская глаз
Да все о всаднике шепчась,
Две навки юных. «Будто князь!»
Ничуть в седле не наклоняясь,
Он прям, осанист, родовит.
Сапог со шпорой в стременах.
И серебром кафтан расшит –
Но нечисти неведом страх.
Рукою держит он узду,
Другой же – перевязь меча.
И взгляд его подобен льду,
Хоть кровь ала и горяча.
Пытливый взор из-под бровей
Все ищет, ищет… Но кого?
Кого забыл здесь сын людей
Среди отродия сего?
Под покрывалом из волос,
Бледна, безмолвна и ясна.
Без женских страхов или слез
Выходит. Порожденье сна!
И розмарин в венках у них
Воспрянул будто, посвежел.
У озера король-жених
Женой ундину взять посмел.
Порывом ветра лес качался,
Король с ундиною венчался…