На чём мы остановились? На том, что ясным зимним днём молодёжь каталась на коньках.
Катались на всех прудах и на площадках, специально залитых в мороз водой.
Ваша покорная слуга, в своё время, каталась на «лебедином» пруду в парке Кадриорге, куда её приводила бабушка и куда, позже, бегали каждую зиму с подружками и друзьями.
После катания заходили в маленькую кофейню, где грелись кофе и лакомились свежими булочками или крошечными пирожными.
Ах, коньки, фигурные коньки с белоснежными сапожками. Рукавицы, связанные бабушкой. Тоже белоснежные, с красными вывязанными снежинками. Шапка из мягчайшего кроличьего пуха. Длинные уши никогда не связывались под подбородком узлом, как требовали родители. Уши развевались на поворотах, только кисточки подрагивали. Ах, моя миленькая шубка из кроличьего меха. Коротенький полушубочек, в котором так удобно было скользить по льду.
Тогда и зимы были совсем другие, чем сейчас – мягкие, снежные. Снег под фонарями сверкал алмазами. Мальчишки были дураками, а девочки – отличницами и умницами.
«Эта история не твоя»,- каркнула, заглядывая в окно ворона, напомнив мне о том, что я нахально влезла в чужую сказку и тяну канву рассказа на себя, что совершенно непозволительно тому, кто должен только запоминать и пересказывать.
Сложно удержаться от воспоминаний, когда рассказываешь о юных, о любви, о зиме, о Рождестве. Даже щёки мои порозовели от волнения.
Совсем, как щёки барышни Ирмы, которую снежный ком, сброшенный соседскими ребятами с холма Тоомпеа, от дома губернатора, сбил с ног и толкнул прямо в объятия поэта Пеетера.
Ирма всегда выглядела простушкой рядом со своей подругой Биргит.
Тёмные волосы Ирмы не лежали красиво и послушно на спине, как локоны Биргит, а вились «мелким бесом». Нос Ирмы был курнос, а глаза...Глаза у Ирмы были разного цвета.
Правый был серым, а левый голубым. Левый был нежным и трогательным, а правый -шаловливым и бойким. Больше всего Ирма любила петь и танцевать. Она звонче всех пела песни, написанные поэтом Пеетером.
Ирма немного тушевалась рядом с Биргит, потому что коньки у Ирмы были и не коньками, а лезвиями, привязанными к войлочным сапожкам. Сапожки, правда, были очень и очень симпатичные. Огромные пуговицы, по одной на каждом, смотрели с сапожков так же бойко, как и серый глаз Ирмы.
Зато у Биргит были настоящие коньки. Большой Берт не жалел денег на дочь и заказал ей коньки из самой Голландии. Они так и назывались – голландки.
У Биргит всё было лучше: и шубка, и шапочка, и варежки с шарфиком.
Биргит не была зазнайкой, но девушка в шестнадцать лет, нет-нет, да и задерёт свой хорошенький носик, когда видит, что ей нет равных среди подруг.
Когда Ирма упала в руки Пеетера, то получилось так, что на него посмотрел левый – голубой глаз Ирмы. Раньше Пеетер всегда видел почему-то только её серый глаз. Голубой был так хорош, так нежен и трогателен, что Пеетер разжал руки и Ирма грохнулась на лёд.
Пеетер развернулся и помчался на скамейку, доставая на ходу, из-за пазухи, свою заветную тетрадку. Левый голубой глаз Ирмы вдохновил Пеетера. Родилось новое стихотворение и посвящено оно было, увы, не барышне Биргит, а голубому глазку Ирмы.
Биргит помогла Ирме подняться и, взявшись под руки, девушки не спеша покатились к скамейкам, переодевать обувь, чтобы пойти в маленькую кофейню, полакомиться любимым лакомством Биргит – марципаном и ромовыми пирожными, которые обожала Ирма.
Сегодня ли катаются на коньках девушки, вчера ли, двадцать ли лет назад или несколько веков, а время на свои любимые пирожные и чашечку кофе или горячего шоколада, они найдут всегда.
За кофе Биргит подшучивала над Ирмой, что поэт влюбился в неё. Ирма краснела, но было заметно, что ей необычайно приятно.
Биргит была рада за подругу. Маленький, совсем крошечный, честное слово, он был совсем крошечный, червячок точил самолюбие Биргит.
Ухажёры таяли, как мороженое у печки. С кем она будет танцевать на рождественском балу? Ещё Биргит было немного обидно, что никто из парней не заставил пока биться её сердце чаще, щёки пунцоветь от смущения, а глаза сверкать, как сверкали сейчас глаза её лучшей подруги – бойкой Ирмы.
Подруги никуда не спешили. Они не шли встречать корабль с грузом из городов Ганзейского Союза.
Встречать корабль торопился кондитер Калев. Последние новости, полученные цехом кондитеров, рассердили его. Все в мире знают, что именно в городе Ревеле, давным-давно, тогда, когда сласти готовили аптекари, в самой старой городской аптеке ( и все знают, что эта аптека – самая старая в Европе), один подмастерье аптекаря, по имени Март, придумал марципан – мартов хлеб. Какая наглость! Самозванец из немецких земель заявляет, что это его пра-пра, какой-то предок, по имени Март, придумал марципан.
Сегодня должны были привезти образцы марципана, изготовленного самозванцем.
Тонкий вкус Калева определит все ингредиенты и обличит наглеца. Наверняка, самый секретный продукт, не входит в состав немецкого марципана.
Калев так спешил, что не поздоровался с Биргит и Ирмой, шедшими ему навстречу.
Биргит погрустнела ещё больше. Распрощавшись с подружкой, она поспешила домой, зеркалу, посмотреть не постарела ли она. Может быть появились морщинки возле глаз? Или её улыбка не хороша?
Что происходит этой зимой? Может быть это потому, что скоро, совсем скоро, ей исполнится семнадцать, всего через месяц. Где семнадцать, там, не за горами и двадцать.
Двадцать - почти старость. Время идёт, а Биргит ни в кого не влюблена. Мало того, остаётся меньше и меньше тех, кто влюблён в неё. Поглощённая своими нерадостными мыслями, Биргит не заметила экипаж Ивана, который радостно махал ей рукой в лохматой рукавице. Биргит впервые не ответила ему тем же.
«Кто я такой, чтобы такая девушка обращала на меня внимание», - грустно подумал Иван и твёрдо решил, что наконец-то согласится на брак, предложенный родителями, с дочкой извозчика Иво – Иветтой. Конечно, она не так красива, как Биргит, но зато умеет шить, вязать, а какие вкусные пироги она печёт! Самое главное, что в компании Иветты, с которой вместе рос, Иван не чувствовал того смущения, которое охватывало его рядом с Биргит. С Иветой было легко и просто. Иван так проникся мыслью об Иветте, что чуть не сбил кондитера Калева, спешащего в порт.
На Рождественском балу Иван пригласит Иветту танцевать и в феврале они сыграют свадьбу, а к следующему Рождеству, в это же самое время, мысли Ивана будут заняты придумыванием имён для близнецов.
«Не заглядывай вперёд. Не беги впереди экипажа Ивана», - снова прокаркала ворона, сидящая напротив меня, с другой стороны окна. Хитрая ворона, думающая, что она знает всё, потому что вороны намного умнее людей. Ворона получила от меня сегодня печенье и, в надежде получить ещё, набивается мне в соавторы.
Ворона летала в порт и болтала со своими сородичами, которым рассказывали их бабушки, а тем - их бабушки и неизвестно сколько вороньих бабушке передавали из клюва в клюв эту давнюю историю, произошедшую в чудесном городе Ревеле. Ворона спешит прокаркать мне, как встречали торговое судно. Про то, что произошло с кондитером Калевом и как развивались события дальше.
Ворона успела перехватить по пути крошек из булочной старой Марты, и склевала моё угощение, и, возможно, школьники крошили ей недоеденную ими булку. Хитрая ворона никогда не прокаркает правды. Меня же гонит от вас бурчание в животе. Когда я вернусь, сытая и довольная, то, если ворона не улетит по своим вороньим делам, мы с ней расскажем ещё немного. Надеюсь, что за время моего обеда, она не забудет того, что услышала от ворон, живущих в порту. Память у ворон отличная. Намного лучше памяти некоторых людей.
До встречи!