I
Послушай, ночь,
за синими морями
есть земли,
где и снега не бывает.
Там детвора
не лепит снежной бабы,
не чертит лёд
весёлыми коньками.
Близ тех земель
и я жила когда-то,
но счастья там
найти я не сумела.
И здесь хотя
не встретила его,
но, знаешь, ночь,
как славно поутру,
когда ещё
не тронулось рассветом
заиндевелым
утро декабря,
дверь распахнув и
выйдя на крыльцо,
почувствовать,
как дышит
воздух зыбкий,
увидеть, как,
рождённые дыханьем
безбрежных вод
морей седых и рек,
роятся мириадами
снежинки.
Летят они
и ластятся к лицу.
Чуть постоишь –
и всю тебя облепят,
и даже, если
на сердце печали,
то душу вмиг
очистит белый снег,
и в дом вернёшься,
будто не бывало
ни горестей,
ни бед твоих
давнишних.
Затопишь печь,
глядишь в неё,
и словно
опять ты юн,
и всё тебе легко.
Чуть позже снова
выбежишь из дома,
возьмёшься
за тяжёлую лопату
и будешь прорывать
в снегу тропинки,
кивая головой
воронам сонным,
что с веток смотрят
важно, точно мойры,
предчувствуя уже
твою судьбу…
Ты скажешь, ночь,
порою снег неласков?
Когда идёшь
путём не прямоезжим,
а обходным,
за тридевять земель,
когда устал
и тяжела дорога,
а снег в лицо,
и мечется, и колет,
и ветер не даёт
ступить и шагу,
а след людской
теряется во мгле,
мгновенно
наползающей
на землю…
Среди ветров
и вьюги ошалелой,
ты слышишь, ночь,
я знаю:
будет свет
родного дома.
Очертаньем ели,
завещанной
от бабушки на память,
покажется
средь маеты и мрака,
и я прильну щекой
к колючим веткам,
и сердце вдруг
утихнет у меня,
а ветры – все! –
останутся за елью,
хранящей дом,
и душу, и очаг…
А там, где нет
ни рек моих,
ни снега –
возможно ль
обрести душе
покой?
Но слушай сказку
о стране бесснежной…