У запойного братика –
двоюродного, не родного -
черно-белая «Балтика».
Показывает хреново.
Ее переключает он пассатижами
на вторую программу советского телевидения.
Такого же, б***ь, бесстыжего,
как Тоська – соседка рыжая,
что на сносях и на выданье
за Костика – очкарика и шахматиста.
С Костиком у Тоськи нечисто:
Тоську шпарили хором в армейской части -
нагуляла брюхо, поимела счастье.
Лопоухий Костик души не чает,
О сыне талдычит, придумал имя.
Очкарик – вот и не замечает,
как брат мой Тоську «переключает»
в гараже. Несмотря на брюхо ее и вымя.
В перерывах хоккейного матча ЦСКА – «Динамо»
в такт «телегам» Хрюши, Степашки, других официальных лиц
как Анна Герман поют пружины супердивана,
доставшегося брату от нотариуса по фамилии Лиф-шиц.
Лиф-шиц, свалив-шиц
за бугор в 75-м годе
(хороший мужик был, душевный, хотя еврей),
часто говаривал брату: «Слушай сюда, Володя,
жизнь – она девка мутная, любит того, кто хитрей...»
Заветы еврея Володька усвоил поздно,
В институт не попал (в институт не берут таких).
Мечтал о звездах и – вот они – вышли звёзды
На погонах старлея, бившего исподтишка под дых.
Потом на БАМ – за туманами и костылями.
Золотой под Читой, под Тындою - под плечо.
Потом лечился. Потом вернулся. Потом стреляли
на дискаче в братана. Стрелял Витёк Трескачёв -
четыре ходки, старшой тройняшка, лидер Климовки.
Делили тёлку – она Витьку не дала.
Менты, кровища, в груди навылет дыра у Вовки,
Трескача нашли по прикладу, спиленному со «ствола»,
Дали «червонец», отправили на Веснянку.
Братан оклемался через полгода, к зиме.
Помню, катал меня в снегопад на санках.
(На коньках я еще не умел).
А к лету ушел брательник в запой, никого не спросивши.
Лакал политуру, почти попал в ЛТП,
Орал врачам, что «нет никаких больше сил жить»,
что «все его предали», что «все – скоты» и т.п.
И вот мне тринадцать. Тоська в гостях у Вована.
Лежу на крыше, проткнув потайную щель.
Смотрю кино - как поют пружины супердивана.
И завидую брату – не конкретно, а так, ваще.