На снимке: затопление личного самолёта Тодора Живкова
"Слагается троянский эпос.."
Борис Пастернак, "Высокая болезнь"
1.
Мелькает движущийся ребус,
хотят чтоб было поскорей бы,
и как секунды Идут дни,
и площадь вроде западни.
Казалось бы -чего тут проще?-
когда ты смел -иди на площадь,
а то пошлют куда подальше
так просто или же за башли.
И ты мостак сжигать мосты,
когда ты Боря -матершинник,
иль Эдичка - слепой морщинник,
ведущий за собой нацбола,
который только что с футбола.
Мелькает движущийся ребус-
слагается Троянский эпос,
Немцов- Парис, Навальный -Гектор,
куда свернёт потока вектор?
2.
И Яшин вовсе не вратарь,
зовет толпу, как было встарь,
ряды смыкая,-на Лубянку,
уж коль прошла такая пьянка.
Пусть он с Фандориным повздорит,
Акунину шьют экстремизьм,
он как бы чуточку невзорит,
но не поймал конечный "изьм".
Медведев тут же речь толкает,
как Толкиеновский Гендальф,
знать, роль его теперь такая,
смотреть в безвременную даль.
Где к урнам устремятся хобиты,
голосовать, кончая, чтобы там.
Им в кайф, как грекам -на котурны,
бросать бумажки с "галкой" в урны.
Но только толку то что, Толкиен,
во всей вот этой толкотне,
коль, зубы положив на полку,
писать поэму надо мне?
Поймите-лирик я -не циник,
вон- бабушка глядит на ценник
и вспоминает Авиценну,
который травами лечил,
и милосердным быть учил.
В аптеке - дОроги таблетки,
в киоске с жопами таблоид,
по телевизору стрельба-
и кажуть кучей голых баб!
3.
Прости, Кристина, мне, прости,
но я, зажав соплю в горсти,
спешу на площадь митинговую,
чтобы услышать правду голую.
Чтоб подышать в её пупок,
чтоб по хребту прошёлся ток,
чтоб прикоснуться к эрогенным
всем зонам лагерным - на генном,
на квантовом ли даже уровне,-
и бюллетенем кануть в урне.
Я стану сложенным листком,
на коем галочка красуеся,
пусть знает честный избирком,
что жизнь моя прошла не в суе вся.
В кабинку я вошёл и там
телепортировался в листик,
задав задачку всем ментам,
которые теперь -полиция.
4.
О, милая Лилилиана,
и я б обвился , как лиана,
вокруг прекрасных титек тётек,
но я, увы, спешу на митинг.
Толпа , как змей Лаокоона
меня объемлет, я дрожу,
вот вот , наверно, речь рожу,
и станет вдруг вождём не он,а
Я - за мной пойдёт народ,
я ж тоже парень не урод,
как и Борис-Парис с Навальным
с ареста опытом подвальным.
Харизма их , как на дрожжах
растёт, но где же всё же вожжи,
есть конь троянский. Кто же вождь?
Неужто Эдичка Лимонов-
умов властитель миллионов?
5.
Пишу контрольную работу,
про образ Павла в книге "Мать",
такая у меня забота,
чтобы не перейти на мат.
А Павел мозг речами плавит,
а Ниловна листовки мечет,
мне в этом шторме щепкой плавать,
когда процесс сверженья нАчат.
Но впереди ещё процесс -
и речь последняя, прилюдная,
пока на язвы Парацельс
кладёт примочки. То прилюдия.
Пока у Цезаря ещё
есть время пообщаться с Брутом,
пока ещё плевки не в счёт,
и во вниманье не берут,
что гладиатор с крокодилом
обнялись в центре Колизея,
пока дымят богам кадило,
и радуются ротозеи.
Но он придёт -апостол Пётр,
в кожАне с маузером верным,
и разрешит позорный пат,
утихомирив шум таверны.
И это будет всё же мат,
мимо извилин сэра Гарри,
вот в этом суть романа "Мать",
рождён он в творческом угаре.
И пешкам всем придёт ****ец,
и Пешкову по телефону
закажут вновь роман "Отец",
и мат прорвется по айфону.
6.
Уже обещан выбор губеров,
но солнцевские вместе с люберами,
смыкают свой партийный строй
Михал Сергеич перестрой-
кой ещё всё бредит, а Парфёнов-
он новый Пешков –телемаг,
как на Болотной –между кленов,
ещё гудит универмаг,
но нарастает гул на Сахарова,
ведь жизнь не сахар. И ова-
ций на президентское посланье
в ответ невнятное шуршанье,
уже тому не помешает.
Тень водородной бомбы папы
и Дядя Сэм, что тянет лапы
еловой веточкой с игрушкой,
телепророк или двурушник,-
всё в куче в ядерном котле,
и потому не до котлет
с гарниром фри на этот завтрак,
когда не знаем, что же завтра?
7.
Прости, любезная Арина,
такая чудная картина,
проспекта Сахарова вид,
где может каждый индивид
себя почувствовать свободным,
в кружалове предновогоднем.
С утра я ухватил гуся
на рынке нашем многолюдном,
и в том почти что правда вся,
что скоро уложу на блюдо
я эту птицу. На проспект
мне всё же надо бы успеть,
хоть я набрал шаров и масок
зверушек и героев сказок.
Не подавить бы мне игрушки,
когда дойдёт до заварушки,
когда дойдёт до подавленья
нородовластия явленье.
8.
Владивосток собрал Вудсток
за честное голосованье,
готовлю чистый я листок
для "птички", лёжа в тёплой ванне.
Мне поскорее бы на пляж,
в Таиланд куда-такая лажа,
средь этих голосов покраж,
не загоришь, пожалуй, лёжа.
А станешь бледным бюллетенем,
а то и вовсе занедужишь
и будешь блёклой его тенью,
и в урнах щелочки всё уже.
А если в амбразуры щель
за ловлю крабов и ласосей,
в меня умелый киллер целится
точнее твоего засоса?
А вдруг на площадь эти хамы
все вышедшие новый "Хаммерр"
разгорячившись, разнесут,
я за кого проголосую?
Возьму ка лучше я свой "Фендер",
спою ка песенку про фонды,
и наблюдая из-за штор,
солью свои счета в оффшор.
9
Так что же Чурова -на чурку
да с покриками "чур его!",
а лучше сразу б его в дурку,
а вместе с ним и самого?
Историк ставит параннойю-
и Шикльгруберу, и дуче,
во время мы живём иное,
не надо всё валить до кучи.
Конечно, Сталин -шизофреник,
а Иоанн - маньяк серийный,
а Карлсон вот любил варенье,
не человечину сырую.
О, Чуров, бедный Санта Клаус,
в мешке его конфетки- баллы,
чтобы под елочку покалсть...
Неужто всё же зае...
Так Грозный сына убивал,
на дыбу Петр Алёшу вешал,
так Чепмен Джона наповал,
так Сталин Мандельштама-к лешим.
Доколе ж будем мы вершить
столь эпохальные расправы,
ведь все мы можем согрешить
иль Муза вновь моя не прАва?
10
Скажи, Валера, есть ли мера,
коль распинают для примера,
будь это Чуров или Берия,
неуж у нас страна Примерия?
В кабинке что ли я примерочной,
иль на участке избирательном,
и вот летит с указом нарочный,-
в опалу или же к старателям
на Колыму, чтоб для казны
мыл золото в горах далёких,
какая польза для страны,
когда в Сибирь его-калекой?
Взять посох что ли да уйти
куда на дальнюю заимку,
чтобы не сбиться всё ж с пути,
не стать безумным иль заикой.
Лечь на одре, как Ким Чен Ир
иль антипод евойный Гавел,
и удивить тем чудный мир,
что был ещё великим даве.
Иль дайвером нырнуть на дно,
где самолет потоплен Живкова,
со всеми вместе, заодно,
когда проглочена наживка.
11
Ныряю глубже. Я на дне,
а там руины сплошь одне,
колонны храмов да фронтоны,
да кучей свергнутые троны.
Всё обросло давно ракушками...
Здесь галеон грозиться пушками,
а здесь дырой зияет крейсер,
а как флотилию он красил!
Вот здесь -гляди обломок стАтуи,
а там надгробия останки.
И как телеигла Останкино
торчит бушприт, скелет обглодан,
эсминец дулами как танками
грозится рыбьему народу.
Креветки заплывают в дула
в торпедных шлюзов дыры тёмные...
Здесь палубу гниеньев вздуло,
там водорослей слизь и комья.
Все наши "Курски" и Цусимы,
все наши рухнувшие станции,
все Кузмичи наши, Зосимы,
все мудрецы наши и старцы.
Все смотрят из глубин подводных,
на клокотанье масс народных.