Горская легенда

Нурди Пашаев
    
Кавказа горы, рос народ мой с вами,
Моей Чечни надежный вы дозор.
Кто может нам поведать, что веками
Таит в себе громад безмолвный взор.

Я помню, как-то ночью у костра,
Среди вершин, средь горной седины,
Внимая старцу молча до утра,
Я был в гостях у мудрой старины.

Старец, усы закручивая лихо,
Сверкнул вдруг огоньками мудрых глаз.
Как горный ручеек, полился тихо
Из уст чеченца-горца этот сказ.

Мне помнится, когда-то старину,
Вы этого, быть может, и не знали ;
Рыцари прославили Чечню,
Их Вайнахи нартами прозвали.

В темень, говорят, ночной тиши
Выезжает благородный нарт,
Едет долго он в лесной глуши,
Устав решил в лесу он ночевать.

Первым делом коня освободив
От жгучих тяжких седельных ремней,
И на лужайке попастись оставив
Он вмиг один уже в глубоком сне.

Недолго был он в мире грез и снов,
Ведь очень легок богатырский сон,
И сквозь дрему как помощи крик-зов
Слышит он. Предсмертный чей-то стон?

Вмиг оседлав гнедого скакуна,
Словно вихрь, он умчался в даль.
И там в лесу, бледнее чем луна,
При смерти он горца увидал.

Последнего увидев из мирских
Рану горец тот рукой зажал,
Ненадолго он потом затих,
А затем такую речь начал:

«Последнее прощу тебя желанье
Исполнить. И в свидетели возьму
Гнедого твоего, чье слышу ржанье,
И этот лес, его ночью тьму.

Ты поклянись, что отомстишь тому,
Кто здесь меня предательски убил.»
«Я клянусь» - ответил нарт ему
И горец дух последний испустил.

Не один месяц нарт проскакал
По аулам горным все без сна,
Не названного кровника искал.
Вот прошла зима, затем весна.

Вот еще один аул проскочен
В безуспешных поисках его.
Если не найдет, то это значит -
Не сдержал нарт слово своего.

На окраине аула сакля,
У калитки старец весь седой
Молвит нарту: «С дали ты, не так ли?
Гостем будь, ведь в пене твой гнедой».

В сакле тлеет тусклое светило,
А на нарах, как угрюмый лев,
Нарт сидит печальный и уныло
Руку в подбородок уперев.

В этот миг вошла, как снов виденье,
Гостю угощенье принося,
Старца дочь и молчаливой тенью
У порога вмиг застыла вся.

А глаза прекрасны и столь нежны,
Но тоской все жгучей так грустны,
Что в сердцах и холодом заснеженных
Болью защемило бы от них.

Говорит ей нарт: «Прости сестрица, -
Отдавая уваженья дань, -
Я к тебе обязан обратиться,
Мной зарок Всевышнему был дан.

Обещал я выходя в дорогу
Всем, кто будет где-нибудь в беде,
Приходить в любой миг на подмогу,
Ты грустна, чем мне помочь тебе?»

«Гость, спасибо, право, я не знаю
Отчего мне хочется тебе
Сделать это тяжкое признанье,
Так угодно может быть судьбе.


Здесь в ауле парень жил, мы льстили
Себя надеждой жизни наши слить,
Эти горы вместе нас взрастили,
Но он посмел мне как-то изменить.

И тогда я выйдя в ночь на тропку,
По которой возвращался он,
Отомстила, в грудь ему не дрогнув
Вонзила кинжал струей разбрызгав кровь.»

«О Аллах! - Застыл нарт изумленно, -
Вот где месть моя свила гнездо.
Честь, мол, тобой теперь пленен я.
Бог ты мой, как сел я тут на дно.

Как же чаши мщенья я напьюсь
Ведь женщина свята, земная плоть.
Лучше я об скалы разобьюсь,
Чем до волоска дотронусь хоть.

Ведь законом гор запрет наложен
Мстить женщине, удел не храбреца,
И никогда клинок пронзить не сможет
В кровной мести женские сердца.»

Три дня и три ночи не питаясь,
В думах нарт без отдыха и снов.
На четвертых день, в путь собираясь
Он сказал ей с грустью этих слов:

«Коль желаешь ты окинуть взглядом
Место, где покинул мир земной
Твой любимый ночью непроглядной -
Ты должна тогда пойти со мной».

Прибыли на месте, где с позором
Горец пал, судьбой сражен что был.
Обжирая холм влюбленным взором
Лик ее печален и уныл.

Вдруг нарт молвил: «В лес уйди и пешком
Укажи, где слышен, и где нет
Зов мой громогласный, и не мешкая
Возвратись мне принося ответ».

И когда вернулась она снова
Он вдруг коня кинжалом зарубил,
И разрубал клятвенны оковы,
Он до вершков лес вокруг срубил.

Перевел -
Хас-Магомед Хаджимурадов.