В городе белых ночей и серых камней,
В городе, раздерганном на цитаты и риторические вопросы,
Живет человек.
Двести пятьдесят дней
В году он изрядно занят: он продает пылесосы.
Служба его опасна, служба его трудна –
Покупатели жмутся, дирекция требует выполнения плана,
И если, к примеру, завтра он не продаст ни…чего,
То послезавтра будет изображать баклана,
Пролетающего над самым важным, нужным и дорогим:
Квартирой, дачей, машиной, доходным местом…
И вот он куда-то бежит, прикидываясь молодым
И резвым, каждым словом и каждым жестом
Подчеркивая почтительную любовь
К пылесосам, к начальству и – вот ведь пакость! – к коллегам,
И только нервно подрагивающая бровь
Иногда выдает его смутное недовольство забегом.
Пылесос, если к нему внимательно присмотреться,
Прекрасен. Вы только вслушайтесь в это меццо-
Сопрано на тысячу восемьсот
Ватт! Как он мужественно сосет
Ваше дерьмо, блестя полированными боками!
Хватит смешить людей швабрами и совками,
Хватит с вонючей тряпкой ползать по грязным углам,
Уподобляясь лузерам, фрикам и старым козлам,
Ибо достоин лучшего в вашем лице человек,
Ныне и присно.
Позвольте, я выпишу чек.
Жизнь груба и борьба. Это общее место.
Рассуждать о нем – все равно, что водку мешать с портвейном.
Да и наш человек из такого замешан теста,
Что привычно чурается в ужасе благоговейном
Рассуждений любых, что могли бы дурно
Повлиять на эрекцию графика сбыта.
И за сим превесело, а точнее сказать, бравурно,
Он трубит хвалу пылесосам, ударникам чистого быта,
Он, дыхание затая, внимает мудрости руководства,
Он приветливо улыбается сорок восемь часов в неделю,
Он живет окейно – и вовсе не чует в себе уродства,
Как не чуют говнища свиньи и кабачные менестрели.
У него, разумеется, все не хуже, чем у других –
Ипотечный кредит, Форд Фокус, жена из умеренно дорогих,
Дети… дети возможны, но необязательны. По утрам
Он трусит по парку, мечтая сбросить парочку килограмм.
А над парком клубится бледный утренний пар.
Человек уже не молод, еще не стар,
Он сопит, кряхтит, спотыкается, дребезжит –
Но бежит.
Разгоряченные легкие кушают СО2,
И немного болит голова.
Сто пятнадцать – плюс-минус – дней в году человек отдыхает,
В меру трудов, долгов и ежеквартальных премий.
Ходит в кино. В театр. Изредка выпивает,
Но аккуратно, без душных вино-водочных откровений
Отпуск они с женой проводят, к примеру, в Греции,
В этой излюбленной гавани офисного планктона,
Жаркое солнце мозги размягчает до консистенции
Спермы. И с четырехзвездочного балкона
Обозревая недлинную, хлопотливую жизнь свою,
Человек полагает ее и весьма, и очень даже вполне,
И, потом, возвращаясь в привычную колею,
Пару недель улыбается ну совершенно искренне.
Чем хороши Италия, Турция или Греция?
За культуркой ли вы прилетели, погреться ли,
А посмотришь на южное море раз,
Другой - и поймешь, что жизнь удалась.
Это реки севера, что текут
В желобах гранитных, все ткут тоску,
Отражая небо цвета свинца,
Цвета помыслов больного творца,
А на субтропических берегах
Истощаются и тоска, и страх.
Так и проходит жизнь. Незамысловато.
Аннушка в супермаркете не спеша выбирает масло,
И облака из растрепанной стекловаты
На Петропавловские оседают прясла.
Время, на сто процентов отконвертированное в бабки,
Скручивается, сжимается, усыхает.
Человек же меняет бабки на цацки и тряпки,
Но внезапно, вдруг, останавливается, вздыхает,
И, нелепый вздох запивая, к примеру, пивом,
Он стоит и уныло пялится в мутное небо,
Как в большой монитор, по которому неторопливо,
Пробегает странная надпись: «Ты был как не был».
Человек молчит – и его взасос
Целует божественный пылесос.