Это случилось в девяностых годах прошлого века. Теперь мне дано поведать об этом.
Всё было так.
Она была хрупкой и смуглой, с упругой и нежной кожей. Чёрное короткое платье и густые пряди волос до плеч. Туфли на острых и высоких каблуках отливали чёрным лаком. Я не помню, как она появилась в моей квартире вьюжной ночью. Описать её голос и лик мне не дано.
Но была в ней сила, которая в моей памяти запечатлела всё остальное: и речи, и движенья.
Мы говорили при скудном свете лампы с серебристым тенником
Она сидела в глубоком кресле спиной к окну возле большого книжного шкафа, дверь в коридор была распахнута. Моя мама почивала в смежной спальне и дышала на редкость спокойно и тихо. А я либо сновал по гостиной, либо сидел на диване.
Она спокойно сказала:
- Только блюдя свою честь, можно сберечь Отчизну.
Затем после короткого молчанья она мягко присовокупила:
- Бог, Душа и Отчизна. Кто забудет Бога, тот потеряет и Душу, и Отчизну. Без Души и Бог отринет, и Отчизна проклянёт. А без Отчизны не будет Души, а, значит, и Бога. Только слитное единство этих трёх человеческих ипостасей имеет смысл и цену.
И я виновато отозвался с дивана:
- Теперь я понял.
Она же, нахмурясь, молвила:
- Вы Россию обкорнали, и поэтому измельчали вы душой. А Господь рассердился на вас. И вы теперь греховны, а, значит, и нравственно слабы.
И вдруг я кощунственно обиделся и, чуя задор, ввернул:
- Не ново всё это. А люди боролись за справедливость и правду!
- Разумеется, всё старо, но ведь и мир стар… Если результат преступен или плох, то всем намереньям, приведшим к нему, – даже воистину честным и благородным, – нет оправданья… А языки, на коих люди теперь говорят, обеднели. Ныне слова быстро теряют свой изначальный смысл. А коль язык беден, то и народ слаб. На оскуденье разговорного языка зиждутся народные беды. Коверканьем языка извращается душа, и начитают люди любить скверну. И разум их отвергает истины.
- Какие истины?
- Разные! Страной нельзя править без насилия, но пусть будет оно законным! Но таковым насилие никогда не станет, если правители сами нарушают закон, хотя бы по мелочам! А в бедах своих народ повинен сам, ведь он ответственен за собственных вождей.
- А ты почудилась мне милосердной, – глупо посетовал я.
- Но не бывает истина милосердной, и поэтому всячески люди берегут себя от её познанья. К истине не стремятся, но бегут от неё. Любой стремится обойтись наименьшей работой разума. Вы не желаете истину впускать в себя! Ещё бы! Ведь иначе мненье о себе уже не будет таким лестным! А истина – это вера! Неужели настолько вы самонадеянны, что возомнили себя способными познать все истины без изъятья?! Всю бесконечную череду великих истин?! Но если вы всё-таки окажетесь хотя бы самую малость поскромнее, то вам не обойтись без веры.
- Но я не против святой веры, – тихо произнёс я и вскочил, – но как обрести мне такую веру? Как постичь таинство?
Она усмехнулась и ответила:
- Отныне ты веди себя так, словно ты уже преисполнен истовой и незыблемой верой! Ты ревностно соблюдай святые посты, рьяно твори молитвы и обряды, стань и благочестив, и милосерден! А затем уже терпеливо и безропотно дожидайся мигов, когда тебе за всё это воздастся обретеньем благодатной и озаряющей веры!
И я, снуя по комнате, спорил святотатственно я настырно:
- Но как нам получить ручательство, что именно наша вера – истинная? И ещё! Ведь если бы нам твёрдо знать, что только наша вера – и спасительная, и благодатная, то нам будет гораздо легче и свято блюсти изнурительные посты, и совершать долгие обряды, и творить молитвы, и быть милосердными!
Я ожидал от неё явных признаков гнева, но не кротости. И всё-таки ответ её оказался именно кротким, хотя в нём и звучала порой снисходительная насмешка:
- Вера дарит вам сладчайшее благо, избавляя от страха перед смертью. Ведь корчитесь вы от ужаса в её преддверии! Но вы… наивные!.. кочевряжитесь и упорно требуете гарантий!.. И от кого же вы требуете их?! Неужели от Бога?..
И я не придумал, что ответить ей, и смятённо я прикорнул на диване; она же спросила:
- А разве на войне вам требуется доказательства бытия Божия? Неужели в миги смертельного риска можно обойтись без веры в святое Провиденье? Пусть даже ваша вера – извращённая?
И шёпотом я признался:
- На войне нет безбожников.
- Вот видишь! Бог – это абсолютная доброта, поскольку он всесилен. Зло и насилие – это проявленье нравственной слабости. Чем острее человек ощущает, собственное слабодушие, тем больше он склонен к злодейству и козням.
Я удручённо и тихо произнёс:
- Теперь я понял. Но меня уже томит вопрос: а как же кара Божья? Ведь нужно каждому человеку за его грехи справедливо воздать возмездием!
- Но Всевышнему нет нужды судить каждого грешника по отдельности. Господь наказывает людей тем, что не позволяет им окончательно утратить свою совесть. Кара для каждого человека – это справедливое наказанье им самого себя. Ведь совесть преступника или охального нечестивца, загнанная в подсознанье, отомстит рано или поздно за пренебреженье ею. Совесть обязательно… и сурово отомстит за себя, принудив к нелепой и вроде бы случайной ошибке.
Мгновенье она колебалась, но затем сказала:
- Каждому человеку при его кончине, – но ещё в земной жизни, – посылается неопровержимое доказательство бытия Божия. Но иные получают это бесспорное доказательство слишком поздно, когда уже ничего нельзя изменить в своей плотской юдоли, поскольку она кончена. Для преступников или греховодников такое доказательство – жестокая, но праведная кара! А для праведников – сладчайшая награда! Каждый человек перед своей неотвратимой и скорой смертью получает особенное и лишь ему предназначенное доказательство существованья Божества. Запомни: смерть бывает не только телесной…
- Я несказанно рад нашей беседе, – растроганно проговорил я и вдруг порывисто вскочил, – но я боюсь, что не поверят мне…
- С тобой всё будет хорошо. Ты сумеешь выжить даже в безнадёжных обстоятельствах! И мама твоя будет жить очень долго. Ты напишешь все книги, какие захочешь. Хотя не обретёшь ты несметное богатство, как ваши окаянные, пошлые и несчастные толстосумы-расхитители, но всегда будет у тебя твёрдый достаток. Для тебя не построят пышных дворцов, но будет у тебя уютное и достойное жильё. О нашей встрече ты поведаешь только тогда, когда окажешься ты бессильным не рассказать об этом…
- Но разве смогу я добиться того, – стенал я в отчаяньи, – чтобы поверили мне?..
- Все твои и тексты, и жизнь должны быть таковы, чтобы тебе верили. Господь всегда помогает в добрых делах, но ведь не помешает он и в греховность впасть, – допустим, в грех писательского тщеславия, – поскольку каждый, повторяю, наказывает сам себя…
И она лукаво и грустно улыбнулась…
И в комнате вдруг стало чрезвычайно спокойно, тихо и как-то невероятно уютно. Мы в раздумьях умолкли, и я снова сел на диван. И вдруг ощутил я невероятное, немыслимое спокойствие, а затем я неожиданно забылся. И в этом сладостном забытьи я не заметил, как она исчезла.
Но вскоре я очнулся. Моя мама почивала удивительно спокойно и тихо. Воздух в квартире был необычайно свеж, но я не чуял каких-то особенных запахов. Я порывисто глянул в окно, и зимняя ночь внезапно стала бледно-мерцающей и лунной, а звёзды особенно ярко засверкали…
И всё сбылось.