Роберт Силлимэн Хилльер Танец Скарлатти
(Перевод с английского).
Короткий редкостный мотив,
напомниший давнишний запах роз.
Сначала струны скрипки задрожали,
потом притихли, вдруг заворожив,
гася в тебе восторги и печали, -
как плеском крыльев пляшущих стрекоз.
И радости, и вспугнутые вздохи
ушли назад - в года надежд и гроз.
Нас бледный, как луна сквозь облака,
томит фантом мелодии старинной,
придя из старой княжеской гостиной -
глухой тропой, из вымершей эпохи,
как эхо, что звучит издалека.
Robert Hillyer
TO A SCARLATTI PASSEPIED
STRANGE little tune, so thin and rare,
Like scents of roses of long ago,
Quavering lightly upon the strings
Of a violin, and dying there
With a dancing flutter of delicate wings;
Thy courtly joy and thy gentle woe,
Thy gracious gladness and plaintive fears
Are lost in the clamorous age we know,
And pale like a moon in the lurid day;
A phantom of music, strangely fled
From the princely halls of the quiet dead,
Down the long lanes of the vanished years,
Echoing frailly and far away.
Роберт Силлимэн Хилльер День Страшного суда
(Перевод с английского).
Пусть Судный день, скончанье света,
украсят майские букеты.
Среди весенних талых груд
все души мёртвых процветут.
Оставьте же свои гробы
в счастливейший из дней судьбы !
Колоннами для возрожденья
восстаньте из крови и тленья.
Явитесь, как и вешний цвет,
провозгласив, что смерти нет !
И ангелы в лесу весеннем
восславят жизнь согласным пеньем.
Пусть на войне, где кровь и слёзы,
над рвами ало вспыхнут розы.
Где девственница спит в фате
пусть Рай возникнет, как в мечте,
и пусть мой предок, если любо,
мне подмигнёт из кроны дуба.
Я всех умерших поминаю
в дни воскресающего Мая.
Хоть цвет лилейный свеж и мил,
нам, юным, горько у могил.
Но, улыбаясь, честь по чести,
клянусь: мы скоро будем вместе.
Robert Hillyer
DOOMSDAY
THE garlands and the songs of May
Shall welcome in the Judgment Day;
About the basking countryside
Blossom the souls of them that died.
O Dead, awake! Arise in bloom!
Upon the joyous day of doom.
They rise up from the bleeding earth
In gracious legions of rebirth,
Each as a flower or a tree
Of verdant immortality,
And hosts of lyric angels sing
In the rippling groves of spring.
From the tomb of youth there grows
A passionately petaled rose,
Where the virgin whitely lies,
A lily fair as Paradise,
And in that old oak's leafy glee
Some gouty sire makes sport of me.
O Dead of yore and yesterday,
All hail the resurrecting May!
Beside you in the flowering grass
The feet of youth and love shall pass,
And we that greet you with a smile
Shall join you in a little while.
Роберт Силлимэн Хилльер Песня
(Перевод с английского).
Дороги в Венили в апреле
во всю звенели, нас бодря.
Цвела надеждами заря,
и в душах раздавались трели.
Деревья, свеже приодеты,
купались в радужной росе.
Холмы - в нарциссовой красе,
смотрели ласково с рассвета.
С любимой рядышком, не споря,
мы с самого утра прошли
вдоль многих улиц Венили,
пока во тьме не скрылось море.
В то утро радость в нас кипела
и долго тешила мечтой -
наивной, робкой и пустой:
мы были юны и незрелы.
А в памяти весной - цветенье:
в чарующем углу земли
волшебный город Венили -
и вновь в душе восторг и пенье.
Robert Hillyer SONG
IN Venily the highways rang
With voices of the April day,
And all about the budding way
The lyric soul of morning sang.
The dripping trees were soft and new
When dawn lay smiling on the hills,
Gemming her breast with daffodils,
And bathing in the rainbow dew.
We trod the streets of Venily,
We knew its paths, my love and I,
And when the light fell from the sky,
And when the dark devoured the sea,
We wrung each hour of its joy,
We lived each brave unspoken thought,
But the day came, and we were nought,
Nought but a frightened girl and boy.
The flower of remembrance springs
Where Venily my city stood,
But still in the enchanted wood
The lyric soul of morning sings.
Роберт Силлимэн Хилльер Катама*
(Перевод с английского).
Вдруг будто всё решил удар булата.
Меж небом и землёй стал плотный щит.
На дюнах - ни луча. И чайка мчит,
как чёрная пчела к цветку заката.
Неясным эхом отозвался бриз,
и зазвучали музыка святая
и пенье на невнятных языках.
С чужих морей, из-за туманных риз
явилась к нам звезда, во сне мечтая
о дальних странах и былых веках.
Robert Hillyer KATAMA
THERE is no sunlight on the dunes this hour,
For the last sword has swept the twilight skies,
Flashed far aloft, and vanished. A gull flies
Like a black bee into the sunset flower.
Faint inarticulate echoes with the breeze
Drift in upon the silence from afar,
Like divine voices speaking wondrous rhymes;
And slowly from the vague and misty seas
In lonely vigil rises the first star,
Dreaming of distant lands and buried times.
Примечание.
*Катама - дачное местечко возле городка Эдгардтоун, в штате Массачусеттс, на южном берегу
острова Марфин Виноградник (Martha's Vineyard).
Роберт Силлимэн Хилльер Сумерки
(Перевод с английского).
В гулких рощах - тишина.
Питчья песня не слышна.
Свет, мерцая, бьёт сквозь ветки,
только всплески стали редки
и бледней. Густеет тень.
Царство солнца всё короче.
Сумрак притесняет день,
предвещая близость ночи.
Тьма с короною из звёзд
не спешит ещё на пост.
Время скрылось прочь, за море.
С ним - весь смертный страх и горе.
Где там стрелки на часах ?
Ночь ли, день ли в небесах ?
Души, спящие в разлуки,
встав, рыдая, из гробниц,
обнявшись, сплетают руки:
между ними нет границ.
Сумерки - пора свиданья
всех, чья жизнь ушла в преданье,
всех любивших, кто нам мил,
как цветы у их могил.
В гулких рощах - тишина.
Птичья песня не слышна.
Всюду сумрак. Скрылись прочь
грани суток - день и ночь.
Robert Hillyer TWILIGHT
Now the thrush no longer calls
Through the woods' reverberant halls,
Now the sunlight's flickering sheen
Through the windy webs of green
Pales away, and deepening shades
Harbinger advancing night,
And the creeping dusk invades
The waning kingdom of the light.
Darkness with its coronet
Of stars has not come hither yet,
Neither day nor night on high
Rules the regions of the sky,
Time has fled, and fled also
Mortal fear and mortal woe.
Spirits sleeping far apart
Wondering rise white from tears,
Hand clasps hand, heart kisses heart
Across the distance of the years.
Vision hour, twilight hour,
Dead love and the withered flower
Claim thee as their own and bloom
Dream-like from a crumbled tomb;
Now the thrush no longer calls
Through the woods' reverberant halls,
Now the dusk is come, and day
And night and time are fled away.
Роберт Силлимэн Хилльер Из Лукреция
(Переод с английского).
Душа ! Не мучься без причины.
Спала - и сон придёт опять.
Лишь только родилась - и вот кончина.
К чему страдать ?
Где удосужилась родиться,
царили ужас и нужда.
Но ты не встретишь их в своей гробнице
уж никогда.
Спокойней глянь на приключенья.
Ты - в горести ? Скорей забудь !
Жизнь - это лишь минута пробужденья,
чтоб вновь заснуть.
Robert Hillyer OUT OF LUCRETIUS
BE calm, O soul so often tried,
Sleep once was thine, and sleep shall come again,
Ere thou wert born, when thou hast died,
Not thine the pain.
Before thou wokest from the womb
Sorrow and hate were old, and fear and need,
Thou didst not know them; in the tomb
Thou shalt not heed.
Serenely face thine undertaking.
Sorrow is great ? thy slumber shall be deep,
And life nought but a moment's waking
From sleep to sleep.
Роберт Силлимэн Хилльер У зимних морей
(Перевод с английского).
За берегом, вдали, спускаясь в море,
заходит солнце. Редкие лучи
сверкают в белых пенистых бурунах.
Бриз стих, не споря,
и день уж не противится ночи.
Угас весь пурпур с золотом на дюнах.
Все смёрзлись. В этот зимний день
их плотной пеленой одела тень.
Они притихли, как в опаске.
Год встретил уготованную ночь,
когда тускнеют праздничные краски,
и ни любить, ни помечтать не в мочь.
Быстрей гоня их из сознанья прочь,
тьма застилает радужные грёзы,
манящие надеждой молодой;
бросая нас под стылою звездой
на чёрные пески среди мороза,
где воет смерч, пугающий бедой.
Вдруг чайка падает мне прямо в ноги,
погибшая среди своей дороги.
В полёте крылья оковал ей лёд.
Какой-то лютый бог в любую зиму
здесь путников на всех их трассах ждёт
и дани требует неумолимо.
Не важно, кто ты есть, куда ты вхож,
охотно или нехотя идёшь,
паришь ли ты везде и всюду сплошь
над тысячами ледяных торосов -
победных крыльев тут не развернёшь,
ни звука не издашь из горла,
когда его свело и спёрло.
И скоро все следы твоей борьбы
исчезнут под сплошным песком заносов.
Жестокий бог - безжалостный философ -
прокрутит шестерни твоей судьбы.
Так падает с достигнутых высот,
когда в борьбе лишается дыханья, -
трофеем на неведомую твердь, -
мятежный дух, затеявший деянье.
Там, выйдя из разрушенных пород,
его уже готова встретить смерть.
Robert Hillyer
BY WINTER SEAS
BENEATH the thin edge of the watery world
The sun drops down, its wavering light is cast
On the white breakers foaming line on line;
The flapping wind is furled
And vanquished day retreats at last.
The frozen dunes and the wet sands resign
Their tints of purple and of gold,
As gathering in the shadows they enfold
The silence in a seamless pall.
So move the years to their predestined night,
So fade the colours from the festival
Of youth's imagining and love's delight,
And gradually from the failing sight
The dark removes the visionary lands
Which tempt the gaze to rest on hopes afar,
Leaving beneath a solitary star
Only the narrow prospect of bleak sands.
A scream strikes through the air,
And falling at my feet from out the frigid night
A dead gull flutters, stricken in its flight,
Its wings outstretched stiff with unbending ice.
Cold, cold and white it glimmers there,
A still-unconsecrated sacrifice.
To what cruel deity, pale wayfarer,
Hast thou been offered, stricken in the pride
Of soaring over the immeasurable tide
That sweeps in slow and wide
Above the ruins of a thousand lands ?
The wings that beat triumphant shall not stir
Again, nor shall a single note
Swell the strong sinews of that splendid throat,
And soon beneath the fickle sands
Shall vanish the last sign of thy long strife.
Oh, what cruel god has plucked with impious hands
The pinions of adventure from thy life ?
So falls the stricken spirit down the skies,
Its power blighted in the frozen breath
Of time, and on some undiscovered shore
Gives up the trophies of its brave emprise,
While through the broken rocks and crannies pour
The inrushing tides of overwhelming death.
Роберт Силлимэн Хилльер Песня
(По мотивам оригинала).
Когда прощались мы с тобой,
я был притворно весел.
Никто бы с резвостью такой
не спел задорных песен,
а сердце полнилось тоской,
пока я куролесил.
Настала ночь, и все вокруг
с себя снимают маски,
и слёзы льёт твой бравый друг,
прося у Бога ласки.
А днём опять вернусь на луг,
где только смех да пляски.
Robert Hillyer SONG
WHEN I said farewell to thee,
Oh, I was a skilful player!
Never actor laughed like me,
Never any mime was gayer;
But my heart in misery
Sought some god in prayer.
Now the night comes, when all men
Put their lines and masques away,
Tears will claim the lover then
As a prologue to the play;
Tears for darkness, till again
Laughter for the day.
Роберт Силлимэн Хилльер Песня
(По мотивам оригинала).
У нас в саду не зацвели
ни лилии, ни розы.
Земля - в грязи, цветы - в пыли.
На небе - грозы.
Вся радость стала увядать,
как битая морозом.
С рассветом не цвести опять
ни лилиям, ни розам.
Исчезли с твоего лица
и лилии, и розы.
Мне сердце зло и без конца
язвят занозы.
Robert Hillyer SONG
Now time has gathered to itself
The lily and the rose,
To mould upon a dusty shelf
Where no man knows.
Now all things lovely fail and wane,
The tender petals close,
And in the dawn shall bloom again
No lily, no rose.
Now from the garden of thy face
The lily and the rose
Are gathered to a dusty place
Where no man knows.
Роберт Силлимэн Хилльер Сражавшимся
(Перевод с английского).
Стихотворение, награждённое в Гарвардском университете - в 1916 году -
специальным призом.
I
Нет, не к добру бесстрашное стремленье
несметных армий в предрассветной мгле
ввергает их в жестокое сраженье,
каких ещё не было на земле.
Не помнится о столь огромном зле,
хоть были пораженья и победы,
когда с цветной кокардой на челе
во имя славных дел сражались деды.
О Храбрецы, познавшие все беды !
Как лицедеи из старинных драм,
вы смело шли по роковому следу,
предпочитая гибель, но не срам.
Трагедии любых краёв веками
писались многими кровавыми руками.
II
Погибшие и славно и бесславно,
уснувшие вдали от жарких драк,
что прошумели в прошлом и недавно !
Вас поглотил глубокий тихий мрак.
Вам там не снится страшный шум атак
и гром стрельбы во время грозных браней
в полях, где с вами прежде бился враг,
где рассыпались семена страданий.
Вечерняя звезда не слышит нареканий.
Настали сумерки. И месяц на часах
в дремоте без дурных воспоминаний -
блаженней всех святых на небесах.
Кругом покой и благодать в эфире,
но мёртвые полки не видят снов о мире.
III
Вам не слышны предательские горны,
нет больше ни разгромов ни побед,
никто из Вас не задрожал позорно,
и громких стонов тоже больше нет.
О Павшие ! Но там, вверху, где свет,
собратья ваши бьются без оглядки,
как Вы в какое-то из прошлых лет
на той же самой гибельной площадке.
Так станьте снова в стройные порядки !
В Вас жарко бились смелые сердца.
Так доведёмте ж битву до конца.
Земля кричит, устав от войн и бредней:
"Да будет та война, что вновь гремит, последней !
На веки вечные последней !
Robert Hillyer TO THOSE WHO DEFENDED
(THE LLOYD McKra GARRISON PRIZE POEM
HARVARD UNIVERSITY, 1916)
I
How vain it seems, how vain the valiant strength
Of nations risen in splendour to the sun,
For down the weary stretch of battle-length
Surges a conflict that is never done,
And of all victories and losses, none
Survives the memory of a day, and time
Takes back the withering garlands one by one
Of vaunted triumph and of cause sublime.
O Dead who sacrificed your years of prime,
You sacrificed them vainly, and but died
Like actors in some oft-repeated mime,
Some outworn play of Lust and Greed and Pride,
Some allegory writ by bloody hands
Far in the unknown past, in devastated lands.
II
O nameless Dead of yore and yesterday
Who sleep untroubled in deep quietude,
Long from the sharp alarums of the fray,
You rest so silently in the subdued
Unchanging dusk of dreamless solitude,
How should you know that still the same gaunt war
Plows the old field of battle where you stood,
And flings the seed of suffering afar!
Now quiet twilight woos the evening star,
Now falls the respite of a silent hour;
Inviolate and calm the slumbers are
Of saints in holiness, of kings in power,
And calm the legions are that lie in peace,
The dead who sleep the white sleep of the last release.
Ill
No traitor trumpet summons for retreat
Down dusty lines of shuddering despair,
No trampled victory or red defeat
Screams a loud torment through the smoky air,
O Dead, or breaks your sleep; and yet somewhere
Your weary comrades struggle overhead
As you once struggled, and all unaware
They fight the same fierce battles in your stead.
Awake once more! Rise from your ashen bed!
You died to end these wars, now rise to life
Again on the wide plains where once you bled
And lost or won; there consummate the strife,
Cry from the bleeding earth, from the shadowy past,
" This is the last of wars! Forevermore the last!