К.К.Гершельман
Русский поэт, прозаик и художник прибалтийско-немецкого происхождения Карл Карлович Гершельман родился в 1899 г. в Одессе в семье военного врача, тайного советника Карла Львовича Гершельмана.
Окончив в 1916 году Одесский кадетский корпус, а в 1917 году Михайловское артиллерийское училище в Санкт-Петербурге, юный прапорщик был направлен на Юго-Западный фронт, некоторое время служил в гвардейской артиллерийской бригаде. После развала русской армии и заключения большевиками Брестского мира он поселился в Одессе у отца, поступив учиться в Новороссийский университет на отделение философии. К этому периоду относятся его первые поэтические опыты.
В 1918 году Карл вступил в Добровольческую армию, воевал на Южном фронте, в войсках Деникина, а затем Врангеля. Был командиром горного взвода в Кавказской кавалерийской дивизии, участвовал в Бредовском походе.
В июле 1920 года штабс-капитан русской армии Карл Гершельман эмигрировал в Югославию, затем возвратился в Крым. Эвакуировавшись вместе с войсками Врангеля в Галлиполи, провел там больше года; в марте 1922 года был произведен в капитаны.
В этом же году через Болгарию, Румынию и Польшу он добрался до Эстонии, где уже проживали два его брата. Жил в городе Нымме под Таллинном, трудился сначала рабочим на лесопилке, а затем чертежником в эстонском министерстве земледелия.
Появившееся свободное время Карл отдавал живописи и литературе. Талантливый художник, он с 1925 года оформлял книги, создавал эскизы театральных декораций, рисунки для тканей. Был участником художественных выставок в Тарту, Хельсинки, Киле, Кенигсберге, Любеке, Берлине; имел несколько персональных выставок.
Печатный дебют Гершельмана состоялся в 1927 году. Он публиковался в эстонской периодике, был участником Ныммеского литературного кружка, «Ревельского цеха поэтов», русского таллиннского литературного объединения, выступал с докладами, участвовал в литературной полемике. В статье «О современной поэзии», опубликованной в таллиннском альманахе «Новь» в 1933 году, Карл критиковал современную ему русскую поэзию за бессодержательность и формализм, призывая коллег перенести центр тяжести на философско-религиозное осмысление жизни, обратить внимание на экзистенциальные проблемы человеческого бытия.
Гершельман много читал; особенно привлекали его внимание Шопенгауэр, Мах, Кьеркегор, Бергсон, Ясперс, Фрейд, Бердяев, Франк, Достоевский, Толстой: из трудов каждого из этих авторов он делал подробные выписки.
Публиковался редко, без особой охоты, собственного сборника не составил. При жизни было напечатано только около десятка его стихотворений (в основном, в альманахе «Новь») и столько же рассказов. Ряд произведений был опубликован также в финляндском «Журнале Содружества» и французском альманахе «Числа».
После военного переворота Пятса-Лайдонера (1934) и усиления политики эстонизации Гершельман лишился работы в министерстве земледелия. Устроившись рисовальщиком на текстильную фабрику, он каждый день был вынужден вдыхать ацетон, в результате чего заболел бронхиальной астмой в тяжелой форме. С тех пор эта болезнь не оставляла его до конца жизни.
В мае 1940 года, накануне аннексии Эстонии Советским Союзом, Гершельман вместе с семьей выехал в захваченную Германией западную Польшу, куда власти Третьего Рейха направляли немцев-переселенцев из стран Балтии. Усилившаяся в этот период болезнь спасла его от призыва в гитлеровскую армию; годы войны Гершельман провел в Польше, работая чертежником в городском земельном управлении в г. Познани.
Идеям национал-социализма Карл Карлович не симпатизировал, однако, в силу своей этнической принадлежности к немцам, притеснений по службе не испытывал. В этот период он обратился к философской эссеистике; поскольку печататься было негде, писал «в стол». Здесь он создал свой фундаментальный научный труд «Философия ; часа».
Советские войска наступали, фронт приближался к Познани; на снисхождение бывший белогвардеец не мог рассчитывать. В конце января 1945 года Гершельман с семьей бежал в Западную Германию; перед отъездом он сжег часть архива, в том числе, и свой главный труд.
Поселившись в маленьком баварском городке Эйхштетте, Карл Карлович с супругой начали зарабатывать на жизнь кустарно-художественным промыслом. Астма усиливалась, Гершельман все реже выходил на улицу. Однако и в этот период он продолжал трудиться: иллюстрировал детский католический журнал «Ангел-хранитель, друг детей», воссоздал и перевел на немецкий язык свою «Философию ; часа». Однако опубликовать этот труд так и не смог.
В 1949 году в нью-йоркском «Новом журнале» увидела свет его историко-литературная статья «Тема «тайной свободы» у Пушкина».
Скончался Карл Гершельман в Эйхштетте в 1951 году.
В 2006 году в Таллинне вышла в свет книга его избранных произведений.
***
Мне кто-то подарил окно в весенний сад
И складки легкие оконной занавески,
И, сквозь окно в саду, отвесных сосен ряд,
Их бурые стволы в косом закатном блеске.
Взволнованно слежу, как медленный закат
Беззвучно клонится, огромен, чист и ярок.
О, неужели Бог когда-нибудь назад
Свой удивительный потребует подарок?
***
Мы к этому дому, и к этой постели,
И к этому миру привыкнуть успели.
Но было — ведь было! — совсем по-иному:
Ни этого мира, ни этого дома.
И было чернее, но чище и шире
В том странно-забытом, дожизненном мире.
Боимся мы смерти, грустим о потере,
И все же влечемся к таинственной двери,
И все же тоскуем о странной отчизне,
О странно-забытой, дожизненной жизни...
Но дверь отворилась, взошли на крыльцо:
Нам черное, чистое дышит в лицо.
***
В единственном, но далеко не настоящем мире
Оранжев был закат.
В весело-алых сандалетах по квартире
Она прошла, и не придет назад.
Сижу, курю и жду. Закат вздымается всё шире.
Лишь через много лет
В несуществующем, но настоящем мире
Я развяжу завязки сандалет.
***
Не напрасно загорелось золотое,
Золотое, что мы жизнью называем:
Эти сосны, освеженные зарею,
Это облако с порозовевшим краем,
Эти ведра у колодца, с легким плеском,
С мягким плеском рассыпающие воду,
Гул трамвая за соседним перелеском,
Отдаленный перезвон по небосводу.
Из-за четкого вечернего покоя,
Из-за тучи над колодцем тонкошеим,
Из-за жизни наплывает золотое,
Золотое, что назвать мы не умеем.
***
Этот мир, где Пушкин и Шекспир,
Где зубная боль и поцелуи,
Где сижу я, удивленный, и слежу я, –
Этот странный, этот четкий мир…
Сам в себе, как в театральной ложе,
С каждым днем внимательней и строже,
Я слежу. Сравнительно большой,
Проплывает мир передо мной.
Проплывает отрочеством дальним
(Лодка над рекою и купальня),
Проплывает поцелуем у ворот
(Очень близкая река и рот),
И войною девятнадцатого года
(На рассвете рокот пушек по шоссе),
Папиросою ночного перехода,
Конской гривою в росе.
Проплывает этим садом и окном,
Лампою над письменным столом,
Этим стулом проплывает, торжествуя,
Где сижу я, удивленный, и слежу я,
Сам в себе, как в ложе театральной,
С каждым днем и строже, и печальней,
С каждым днем и чище, и нежней,
Из прозрачной глубины моей…
***
А самое главное? – вот что:
Я живу и жизнь хороша.
Утром солнце из сада, ночью –
Робкий шорох карандаша.
Кто-то вывел меня из потемок.
Поведет он меня и впредь
Жить доверчиво, как ребенок,
И доверчиво умереть.
И окончится всё, как надо.
Если надо – навеки спать,
Если надо – солнце из сада,
И стихи, и я сам – опять.
***
В далекой вечности, когда я стану Богом
И, наконец, сполна вселенную создам,
Я вспомню налегке, как по земным дорогам
Я брел беспомощно, растерян и упрям.
И я пойму тогда, сквозь ласковую жалость,
Зачем такой смешной, в штанах и пиджаке,
Стоял я у окна. И солнце расползалось
По лужам мартовским и по моей руке…