Однажды, когда зеленый горошек продавали еще в стеклянных банках, одна маленькая девочка стояла у большого магазина. На тонких её запястьях болтались яркие пластиковые пакеты.
Какие красивые были эти пакеты – на широких белых ручках, блестящие, плотные. И крупные планы – то кинозвезда (девочка думала, что красивая девушка на пакете непременно должна быть кинозвездой), то ослепительной красоты машина, то чей-то роскошный дом! Девочка думала, что непременно станет кинозвездой и купит себе такой же. Люди дождем шли в магазин ( только дождь может идти так быстро и незаметно), на секунду останавливались, выбирали пакет и совали в ладошку деньги. Но они шли быстро, поэтому не получалось запомнить их лиц. Она смотрела на руки, выбиравшие пакет и достающие деньги. Самые разные руки. Добрые, злые, равнодушные, мрачные, отчаявшиеся, нервные, и даже печальные. У рук было разное настроение.
Вот перед ней выросла тетка. Тётка пахла кефиром и сигаретами. И не была как дождь – задержалась, перебирая пакеты, мешала людским струям течь внутрь. Они сердились, протискивались, и вот-вот готов был грянуть гром.
Руки ее лениво перебирали сумки из пластика, трогали ручки, пухлые темные пальцы потирали гладкую поверхность пакетов, потом вдруг отдергивались, на миг замирали и снова хищно кидались на яркие приманки. Девочка решила, что эти руки не купят пакет. И оказалась права. Тетка вошла внутрь, и сразу стало больше места на пятачке у дверей магазина.
У нее были злые руки. Злые, потому что устали. Потрескавшаяся кожа на пальцах, ногти с бороздками. Девочка думала, что вырастет, и ни за что не будет стирать руками, как мама. Мама говорит,- это губит руки. Слово «губит» представлялось большим, черным пятном, которое руки терли, выжимали и от этого делались некрасивыми.
У нее осталось десять пакетов. Продать их все, - и это будет ее победа. Она может постоять еще час или два. Тем более, что с подружкой поспорила.
Если никому не дают денег, то почему так много людей идут в магазин? Наверное, у кого-то деньги лежали в банке. У них с мамой были только страховки.
Мама не заставляла девочку продавать пакеты, она просто купила их оптом сорок штук и спрятала в ящик шкафа на кухне. Там они лежали, пока не настало время, когда они с мамой стали слишком часто есть варёный рис. Мама говорила, что никому не дают заплату и всем сейчас тяжело. Зарплату не давали несколько месяцев. Сначала у них оставались деньги, потом они закончились. Мама уносила из дома девочкины красивые платьица, свои туфли, кофточки, которые привозили мамины друзья «иззаграницы». Это «иззаграницы» звучало ужасно, но зато значило какие-то другие страны, где красивые дома, добрые люди и деньги дают всем. Так думала девочка. А мама приносила вместо платьицев и кофточек тушенку в банках, орехи, муку, сахар, какие-то консервы…
Особенно жалко было зеленого платья с широким поясом, плиссированной юбочкой и блестящими перламутровыми пуговицами. Она впервые померила это платье у мамы на работе. Залезла на табуретку перед зеркалом и вертелась. И казалась себе страшно красивой. Мамина сотрудница, тетя Мила,(«Милка» - говорила мама), откупоривая флакон с невозможно дорогими и труднодоступными французскими духами, мазнула и ей за ушами. Милка была прямо кинозвезда и расчесываясь, закидывала голову то направо, то налево.
А Зуеванна ничего не сказала. Она вообще не любила детей. Потом девочка узнала, что на самом деле Зуеванну зовут Зоя Ивановна и у нее когда-то был ребенок.
Она так и не смогла произносить чужое и сложное «Зоя Ивановна», пока совсем не выросла.
Пакеты закончились. Дождь пошел уже настоящий, холодные струи сырой ветер направлял прямо в лица прохожих, по-прежнему текущих мимо.
Но теперь девочка вошла в магазин покупателем. И странно было так быстро перемениться. Она только что была по ту сторону прилавка.
В магазине было куплено только масло. Пачка. С розовоконтурной коровой на упаковке.
Возле магазина сидели бабки с картошкой, накрытой от дождя газетой. Теперь килограмм картошки.
Девочка прикинула, что нужно маме, чтобы натушить целую сковороду картошки. Масло уже купила. Картошку тоже.
Зелень. Да, надо всегда посыпать тушеную картошку зеленью. И кушать с хлебом. Надо будет снова зайти в магазин за хлебом.
И бежать домой, показать свою добычу. И спрятать оставшиеся деньги. Тогда ей не влетит за то, что она продавала пакеты и вообще удрала из дому под предлогом «погулять».
Мама не рассердилась. Только смеялась и потом зачем-то плакала. Тогда еще не было понятно почему.
Она приготовила картошку, посыпала зеленью, они взяли её и пошли на третий этаж к соседке. Соседка была уже старая, и мама с девочкой иногда приносили ей то макароны, то что-то еще или пекли вместе булки.
И еще у соседки был телевизор. Цветной.
Они ели картошку, пили горячий, светло-желтый чай с сахаром и смотрели по телевизору вечерние поздравления. Сырой ветер с трех рек колыхал старые бархатные занавески на окнах.
Девочка выросла. Она не стала кинозвездой. Больше ничего не продает, телевизор, чернеющий широким матовым окном, не смотрит. Платья носит редко. Но стопка джинсов в шкафу повышается каждый месяц.
Она не любит рис. Собираясь пить чай, всегда заваривает свежий. И посыпает тушеную картошку зеленью.
2007