Резкий ветер, как тать, за мной по перрону мечется,
солнце светит и, главное, не поливает дождь.
Какое-то неродное, но всё же моё отечество
там, где ты на перроне меня терпеливо ждёшь.
Я параллель провожу между собой и Карениной,
тоже рельсы и поезд, измена, вокзал, пути,
страсть, конечно, и лёгкое моей головы кружение.
Но разве нельзя по-другому этот сюжет повести?
Мир, как мешок картошкой, набит сплошными святошами,
как только что-то заметят, сразу шипят: "Не греши".
Как же от их моралей невероятно тошно мне,
сколько же в них презрения к свету чьей-то души.
Но ведь другого счастья Богом для нас не придумано,
только влюблённым даётся этот прижизненный рай.
Это горящее сердце. Только его не задули бы.
Радость эту копи, как солнечный свет собирай.
Спрячь это всё в сосуд. Там пусть горит и светится.
И пусть никто не узнает, что там хранит сосуд.
Мы с тобою красиво вместе взбегаем по лестнице,
нам абсолютно не страшен чей-то дурацкий суд.
Ты уже не получишь в жизни премию Нобеля,
зато ты увидишь сияющий в этом сосуде секрет.
Сам говоришь о себе, что сущий перпетуум кобеле,
но ведь не гаснет, не гаснет в сосуде таинственный свет.
Этот сосуд сохранит и свет, и благоухание,
даже если когда-нибудь сможешь мной пренебречь.
Разве Грэи бывают банальными Донжуанами?
Я сохраню сияние. Ты сохрани мою речь.