Эпиграф:
Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг. (Егор Летов)
Залепи канцелярским скотчем, /если виски-скотч не поможет/,
Мой рыдающий рот.
Забинтуй мне порез от моих же тупых острот.
Там, в артериях, ртуть изнутри разъедает кожу,
И твой голос, пожалуй, единственный антидот.
Как известно, чужая боль очень мало кого тревожит,
А читай между строк - очень мало кого еб"т.
Эта жизнь, что ссудил мне небесный меняла,
Обесценилась вдвое. Проклятый душевный дефолт.
Я врастаю лицом в мятый лист одеяла,
Чтоб не видеть стоваттного лампы оскала,
И не знать, как в дыму потолок отвратительно жёлт.
И весь дом одновременно склеп и рассадник блох,
Оттого, что и свет, и воздух невыносим.
И как будто ослеп, онемел, оглох, к простыне присох,
Но не важно, какое количество Хиросим
Разорвется в моей башке, ты останешься невредим.
Ты кивнешь на прощанье – мне хватит и этих крох.
Ты уедешь, не выяснив, в чем подвох.
И отчаянно станешь казаться живым,
Не заметив, что сам, как и я, подох.