По мотивам сказки Арины Родионовны Яковлевой, конспективно
записанной А.С. Пушкиным в Михайловском в январе 1825 года
(тетрадь ПД 836, листы 54- 52 об.)
Сказка намеренно стилизована в духе поэзии XIX века.
Публикации:
газета: "Угрешские вести" №№ 50-52 за 2011 г., №№ 1-2 за 2012 г.
книга: Егорова Е.Н. Сказки няни Пушкина. – Москва: Московская областная организация Союза писателей России (литературное объединение «Угреша»); Видное: Свято-Екатерининский мужской монастырь; Большое Болдино: Государственный литературно-мемориальный и природный музей-заповедник А.С. Пушкина «Болдино»; Большие Вязёмы: Государственный историко-литературный музей-заповедник А.С. Пушкина, 2012. С. 7-30.
1
В государстве православном
В стольном городе державном
Жил да был когда-то встарь
С молодой женою царь.
А царица-то мила,
В царстве краше всех была:
Взор очей небесных нежен,
На щеках румянец свежий,
Косы русые до пят.
Только ножкой ступит в сад,
Кланяются ей цветки,
Прилетают мотыльки.
Запевают песни птицы
Для прекрасной молодицы,
Белки ластятся у ног:
Дар чудесный дал ей Бог
Понимать язык зверей…
И наперсница у ней
Во дворце была младая,
С виду добрая такая.
Станом и лицом она
Тоже вроде недурна,
Но с Алёною-царицей
Даже близко не сравнится.
И ни коротко, ни длинно
Было имя ей – Каина.
Всё царицу ублажает,
А душонкой помышляет,
Госпожу чтоб извести
И самой на трон взойти.
Государю строит глазки
И выказывает ласки,
И готова услужить,
Ночью тайно ворожить,
Да напрасно: царь одну
Любит милую жену.
А наперсница наглеет,
С каждым днём душою злеет.
Стала клеветать она,
Мол, Алёна неверна.
Говорит: «Царь, берегитесь,
По ночам к супруге витязь
Приезжает для утех,
В спальне слышала я смех».
Поначалу царь не верил,
Но когда, открывши двери,
Поутру к жене вошёл,
То перчатку там нашёл
У оконницы чужую,
В садике – чепрак от сбруи.
На царя хандра напала,
Ревность душу истерзала.
А несчастная царица
Пред иконами божится,
Что была ему верна,
Что не ведает она
И не понимает, как
И перчатка, и чепрак
Оказались вдруг у ней;
Но не верит царь жене.
Государыня тоскует,
А наперсница ликует,
За своё взялась опять,
Чтоб царя очаровать,
Да ни в чём не преуспела.
До неё царю нет дела,
Ревность гложет день и ночь,
Уж совсем ему невмочь,
Нет от страсти той лекарства.
Он решил оставить царство
На боярина старшого
И царице молвит слово:
«Я из дому еду прочь,
Чтоб кручину превозмочь,
А когда назад вернусь,
Так во всём и разберусь».
Плачет бедная царица,
Словно в клетке голубица:
«Свет ты мой, не уезжай,
За морем, чай, жизнь не рай.
Я верна тебе, поверь». -
«Говоришь ты так теперь,
А когда мне изменяла,
Верно, и не вспоминала!
Уезжаю, прощевай!» -
«Хоть на память ты мне дай
О себе одну вещицу».
Царь тогда даёт царице
Крест нательный золотой,
Надевает сам простой,
Помолившись на дорожку.
Ко дворцу подали дрожки,
Сел в них царь, уехал спешно.
А царица безутешна
И в кручине девять дней
В горенке сидит своей.
На десятый поняла,
Что непраздною была,
Что под сердцем целый месяц
У нее дитя. Той вести
Радуется всей душой.
«Государь вернётся мой, -
Думает она, - увидит,
И меня он не обидит,
И кровиночку свою.
Чай поймёт, что я люблю
Лишь ребёнка и супруга.
Буду ждать милого друга,
Бога день и ночь просить
На пути его хранить».
И, Всевышнего моля,
Стала ждать она царя.
II
Дни за днями протекают
Утомительной чредой,
Звери, птицы утешают
Грусть царицы молодой.
С яблонь, вишен и калины
Облетает вешний цвет,
Близятся уже родины,
Милого всё нет и нет…
А тем временем Каина
Власть в чертогах прибрала:
Миловала, и казнила,
И ссылала, и секла.
Срок пришёл. Царица ночкой,
Мучаясь, в постель слегла
И прекрасного сыночка
Рано утром родила.
Знать столпилась у кровати,
Молвят: «Первенец с лица
Вышел в мать красой, а статью
Будет он в царя-отца».
В честь счастливого рожденья
Пушки у дворца палят,
В храмах служатся моленья
И колокола звонят.
То-то радость для царицы!
Позабыла тяжесть мук
И глядит не наглядится
На дитя, из белых рук
Ни на миг не выпускает,
Да на всё не хватит сил.
Поздний вечер наступает,
Тяжкий сон её сморил.
В ночь коварная Каина
Замышляет злую месть,
Хочет маленького сына
И царицу враз известь.
В спальню пробралась неслышно,
К колыбели подошла,
Хвать царевича под мышку -
И с собою забрала,
Прошмыгнула мимо зала,
В кухню царскую внесла,
Грозно повару сказала,
Как исчадье ада, зла:
«Сердце этого ребёнка
Завтра ты мне принеси,
Завернув его в пелёнку,
А иначе не проси
Снисхожденья никакого –
Палачам я прикажу
Заковать тебя в оковы.
Принесёшь мне – награжу!»
И ушла к себе в покои.
Повар встал, ошеломлён:
Преступление такое
Совершить не в силах он.
Говорит жене: «Мы челядь,
Нас вольно сажать в тюрьму.
Что ж я тать какой аль нелюдь?
Грех на душу не возьму».
Из батистовых пелёнок
Вдруг послышалась возня,
Будто просит сам царёнок:
«Повар, пожалей меня!
Вместо моего ягнячье
Сердце завтра отнеси».
Ясно слышится сквозь плачь им
Детский зов: «Спаси! Спаси!»
Повариха молвит: «Чудо!
Как такое может быть?
Мы с тобою не иуды,
Чтоб малютку погубить.
Кабы нашу-то Настёнку
Кто украл да погубил,
Каково бы нам… Пелёнку
Дай сменю – вишь напрудил…
Режь ягнёнка… Погоди ты,
Хоть наперсница хитра,
Да и мы не лыком шиты.
Что скажу тебе: вчера
Разрешилась кузнечиха –
Двойню в полдень принесла,
А под вечер – ой ты лихо! –
Мёртвым одного нашла.
Ну чего молчишь? Смекаешь?
Нам с тобой она кума,
Ты мальца у ней сменяешь…
Стой! Поеду я сама.
И не скажем, что царёнок:
Ей равно, какой малыш,
Лишь бы ладный был ребёнок.
Этот, глянь, какой крепыш!»
«Ох ты, Мань, и трындычиха! –
Повар хмуро ей сказал, -
Так скачи же к кузнечихе,
Чтоб рассвет нас не застал.
Уж, вестимо, будет рада,
Славному дитю кума.
Ну а нам с тобой награда –
Деньги, чай, а не тюрьма».
Дело сладили до света,
Отнесли в покой дворца
Мёртвым в кружевном конверте
Кузнечихина мальца,
Но наперсница-злодейка
Не дала им ни гроша
И царице в колыбельку
Подложила малыша.
На рассвете встав, Алёна
«Сына» на руки взяла,
Развернула из пелёнок -
Как слезами залилась!
И сквозь слёзы не узнала,
Что младенец-то чужой,
Билась, плакала, кричала
По кровиночке родной,
За минуту поседела,
Жить без сына не смогла,
Не пила весь день, не ела,
К ночи тихо умерла.
Крестик царский с ручки белой
Вниз упал, слегка звеня,
И Каина углядела,
Повариху подманя,
Шепчет: «Вот тебе награда
И супругу твоему,
Обо всём молчи, будь рада,
Что не посажу в тюрьму».
И решила повариха,
В путь последний проводя
Госпожу: «У кузнечихи
Царское крещу дитя
Этим крестиком богатым -
Пригодится он ему,
Если даст Господь когда-то…
Крест златой мне ни к чему».
Так и сделала. Царёнка
Окрестила тем крестом,
В честь апостола мальчонку
Иерей нарёк Петром.
Названного его брата
Иоанном нарекли.
В доме кузнеца ребята
Не разлей вода росли.
Наконец из-за границы
Царь на тройке прискакал,
Как узнал про смерть царицы
И дитя, загоревал.
Он себя винил всем сердцем,
Долго плакал и грустил.
Нет в раю обратной дверцы,
Не вернёшь, что схоронил…
А Каина всё кружила
Курицей вокруг царя,
День и ночь ему служила,
Ворожила, ворожила,
Заклинания творя,
Ни на шаг не отходила,
Время не теряя зря.
На четвёртый год женила
На себе она царя
И сама царицей стала,
Околпачила его,
С кем хотела, изменяла,
Царь не видел ничего -
В чарах был. Ему с Каиной,
Хоть молил он и желал,
Бог ни дочери, ни сына
В утешенье не послал.
III
На селе у кузнеца
Недалече от дворца -
Лишь всего за девять вёрст -
С братом Пётр-царевич рос.
Минуло двенадцать лет,
Как они родились в свет.
Отроки сильны и ловки,
Помогают бате в ковке,
Не по летам всяк умён,
Русской грамоте учён.
И на радость кузнечихе
Да их крёстной поварихе
Помогать они горазды
По хозяйству в нуждах разных.
Нет дружней в селе ребят:
В меру возраста шалят,
В воскресенье ходят в храм,
Тешатся по вечерам
С деревенской малышнёй.
Лес обоим – дом родной:
За грибами, на охоту
Ходят мальчики с охотой,
Но не всем они равны.
Господом Петру даны
Драгоценные два дара.
Как когда-то понимала
Мать его язык зверей
И они ласкались к ней,
Так и Пётр-царевич тоже
Понимать с рожденья может,
Что задумала куница
И о чём щебечет птица,
Дуб шумит на ветерке
И журчит вода в реке.
Дар второй Петру был дан -
Знать любой язык славян
И заморских басурман.
На охоте раз царевич
Слышит зов среди деревьев:
«Помогите! Помогите!
От погибели спасите!»
Смотрит: кто-то убегает
От лисы, в траве петляет:
То ли белка, то ль зайчонок,
То ли махонький мальчонка.
Хочет Пётр ему помочь
И кричит лисице: «Прочь!»
Но не слушает плутовка,
Прыгает к добыче ловко,
Вот почти её поймала.
Вдруг стрела ей в глаз попала:
Выстрелил царевич метко.
Подошёл, откинул ветку:
Рыжая пластом лежит,
А у лап её дрожит
И не белка, не зайчонок,
И не махонький мальчонка –
Сморщенный весь, как сморчок,
Старичок-лесовичок.
Для него трава – что кущи.
Молвит голоском трескучим,
Забираясь на пенёк,
Чтоб казаться выше мог:
«От погибели сейчас
Ты меня отважно спас.
Щедро отблагодарю
И за это подарю
Я серебряный рожок.
Береги его, дружок!
Заиграешь как на нём,
Так к тебе хоть ясным днём,
Хоть в глухую тёмну полночь
Все друзья придут на помощь».
Он спасибо ждать не стал
И в густой траве пропал.
Глянул отрок на пенёк,
А на нём и впрямь рожок
Серебром сверкает ярко!
И царевич рад подарку,
Он лисицу как добычу
На плечо взвалил привычно,
Думая: «Вот будет люба
Матушке обнова к шубе!»
И пошёл быстрее к дому
По тропиночке знакомой.
На вечерней зорьке тихой,
Отпросясь у кузнечихи,
Вышел с братом на лужок
Пётр-царевич и в рожок
Заиграл легко, задорно.
Со всего села проворно
Прибежали друг за другом
Отроки, сев полукругом,
Чудному рожку внимают.
Пётр затейливо играет,
А когда закончил трели,
Говорит: «Царевны-ели,
Вы зелёны круглый год,
И мороз вас не берёт,
От ветров вы не таитесь.
Мне же вместе поклонитесь!»
Зашептали, зашумели
Дружно вековые ели,
Вдруг макушки приклонили
И обратно распрямили.
Пётр-царевич не чинился,
Тоже елям поклонился,
Улыбаясь им учтиво.
Ребятишкам это диво.
Он опять на лес глядит
И берёзам говорит:
«Красны девицы-берёзы,
Раскудрявые вы косы
До земли ко мне склоните,
Уваженье окажите!»
Все берёзы поклонились
И обратно распрямились.
Пётр-царевич не чинился,
Сам берёзам поклонился,
Улыбаясь им учтиво.
Ребятишкам снова диво.
Квакают в реке лягушки,
А царевич им: «Квакушки,
Уваженье окажите
И часочек помолчите».
Все лягушки на реке
Смолкли. Тихо на лужке.
Отроки загомонили,
Меж собою обсудили
И царевичу сказали:
«Мы сегодня здесь видали,
Что имеешь благодать
Ты берёзам приказать,
Елям и в реке лягушкам.
Надобно тебя нам слушать.
Будешь ты у нас царём,
Мы тебя не подведём,
Станет Ваня, братец твой,
Правою тебе рукой».
Поклонились все ему.
Пётр в ответ: «Быть по сему!
Стану я у вас царём,
Слушайтесь меня во всём.
Наш союз нерасторжимый,
Вы теперь моя дружина.
Буду я верховодить
И по совести судить.
А пока велю я вам
Расходиться по домам».
Прозвала царём Петра
На селе вся детвора,
А потом к нему на суд
Потянулся взрослый люд,
Ведь царевич-то на диво
Судит строго, справедливо:
Кого надо наказать,
Кому милость оказать,
А кому-то и помочь
Вместе беды превозмочь,
Как решить соседям спор...
Девять лет прошло с тех пор.
Пётр-царевич возмужал,
Витязем прекрасным стал.
Брат его Иван-кузнец
Тоже добрый молодец.
И искусным мастерством
Славятся они вдвоём.
Пётр-царевич в тонкой ковке
Брата превзошёл в сноровке:
Вещь по книжкам заграничным
Выкует, но, глядь, отлична
Кое в чём от чертежа
И отменно хороша!
А Иван не отстаёт,
Инструмент любой скуёт:
Борону, косу, топор
И решётку на забор.
Глянуть дорого и любо –
Ни одной засечки грубой
В их работе не встречали.
Братьев чтят односельчане
И Петра зовут притом
Не иначе как царём.
Всю окрестность сторожили
Воины его дружины,
Витязи-богатыри,
И числом их тридцать три.
О разбоях лишь узнает
Пётр-царевич, созывает
Вмиг рожком своих ребят,
На разбойников летят.
Те, заслышав их подковы,
По добру и по здорову
Убираются подале,
Чтобы их не заковали,
И за тридевять-то вёрст
До села не сунут нос.
Братьев срок женить настал.
Пётр-царевич подыскал
По сердцу себе девицу -
Златошвейку-мастерицу.
Катя – дивная краса:
Изумрудами глаза
На лице её сияют,
Косы златом отливают,
Кудри вьются на висках
И румянец на щеках –
Словно лепесточки роз.
Пётр к венцу её повёз.
Свадьба славная была,
Только жаль, не дожила
До венчанья кузнечиха,
И встречала повариха
Матушкою посажёной
У крыльца молодожёнов.
Не было в живых отца,
Алексея-кузнеца,
Тёзки самого царя.
На исходе декабря
Повар - кум его Игнат -
Года три почил назад.
Да на то ведь Божья воля:
Меньше людям жить иль доле.
Молодые после свадьбы
Зажили в своей усадьбе
Ладно, весело и дружно,
Всё имея, что им нужно.
Для супруга Катерина
Шьёт рубахи – что картины:
Златом-серебром узор
Блещет, услаждая взор,
Узелков нигде не видно –
И царю надеть не стыдно.
Ну а что ж Иван-кузнец?
Он покуда под венец
Не повёл свою зазнобу.
С ней они решили оба
Свадьбу осенью сыграть.
Настенькой невесту звать -
Поварихи дочка это.
Красотою тонкой, светлой
Отличается она,
Расторопна и умна.
Жили так да поживали
Пётр с Иваном, бед не знали.
На селе у них порядок,
В каждом доме есть достаток,
С каждым годом он крепчает;
Слушают односельчане
Мудрый суд Петра во всём
И зовут его царём.
IV
Вот однажды летним днём
Государь узнал о том.
Возмутился он в сердцах:
Как, мол, это кузнеца,
Даже и в селе одном,
Смеют величать царём?
В государстве царь один –
Самодержец-господин.
И отправился он в путь
На «соперника» взглянуть
И смекалку испытать,
Чтоб решить: иль наказать,
Иль помиловать Петра.
Рано выехал с утра.
Видит: на селе порядок,
В каждом доме есть достаток,
Мужики давно на поле,
Всю скотину держат в холе,
Ребятишки все опрятны,
А молодушки нарядны,
На щеках у них румянец,
Днём с огнём не сыщешь пьяниц,
Бабы улицу метут.
«Хорошо они живут, -
Государь подумал. - Кабы
В половине сёл хотя бы
Люд трудился так же славно,
То в казну мою исправно,
Без сомненья, круглый год
Добрый поступал доход».
Вот и кузница большая.
Дружно кузнецы куют,
Будто бы чечётку бьют.
Говорит царь, подъезжая
На высоком жеребце
К незамкнутым воротам:
«Кузнецы, Бог в помощь вам!»
И с достоинством в лице
Отвечает Пётр-кузнец
Поясным ему поклоном,
Как и водится исконно:
«Вам того же, царь-отец!» -
«Сколько будет стоить златых
Подковать у вас коня?» -
«Сколько ступит до меня
Конь шагов». - «Дороговато
За такой несложный труд, -
Царь подумал. - Он не промах,
Таковых в моих хоромах
Хоть поищут - не найдут».
И, спокойствие храня,
Пусть платить ему досадно,
Говорит: «Ну что же, ладно,
Вы подкуйте мне коня».
Пётр коню погладил гриву,
Что-то на ухо сказал
И копыта подковал.
Государю это в диво:
Конь стоял сам полчаса
Возле наковальни вольно,
А теперь такой довольный,
Будто съел мешок овса.
Что царю поделать? Плату
Кузнецам вручает он.
Говорит Петру: «Умён
Ты, кузнец. В мои палаты
Завтра приезжай к обеду.
Да чур только не верхом
И не приходи пешком».
Пётр в ответ: «Добро, приеду».
«Не забудь, как обещал ты, -
Дальше молвит государь. -
Принеси такой мне дар,
Чтоб хотел я, да не взял бы.
А ещё я пожелал,
Чтобы ты и мне, и слугам
Своего врага и друга
Непременно показал».
Пётр с поклоном: «Покажу,
Коль так, государь, Вам нужно,
Это службишка - не служба».
«Всё исполнишь - награжу,
Не исполнишь - накажу, -
Царь сказал, - тогда пеняй
На себя. Пока прощай».
Приближался час обеда.
Государь встал у крыльца,
Дабы встретить молодца.
На козе царевич едет,
Да упрямится коза:
То идёт она, то станет,
Слезет Пётр с неё и тянет
За собой. Во все глаза
Царь глядел и рассмеялся:
Ведь и правда, не пешком
Пётр-царевич, не верхом
До дворца его добрался.
Слез с козы, к царю идёт
И под блюдом серебрёным
С низким поясным поклоном
Дар царю свой подаёт.
Тот принять подарок хочет:
Может быть, под блюдом чудо?
Поднимает, а оттуда
Вылетает сокол-кобчик.
Царь отпрянул и хохочет:
«Твой подарочек хорош!
И захочешь - не возьмёшь:
Выклюет, пожалуй, очи».
«Не взыщите, царь, я тот
Дар принёс по Вашей воле.
Высоко взлетел соколик, -
Жмёт плечами умный Пётр.
«А теперь заданье третье, -
Смотрит государь вокруг. -
Где твой враг и где твой друг?»
Свистом гость ему ответил.
Ко дворцу быстрее ветра
Пёс охотничий бежит.
Пётр ему: «Дружок, служи!»
Тот служить стал беззаветно.
Пёсика хозяин гладит:
«Ай да молодец, Дружок!
Получай-ка сахарок!
Вот с царём как надо ладить!»
Молвит государь с улыбкой:
«Да, собака верный друг! -
И даёт печенье с рук. -
Ни одной пока ошибки!
Ну а кто враг лютый твой?»
К ним Иван-кузнец идёт,
Волка на цепи ведёт.
Крупный зверь, матёрый, злой -
Сразу видно по походке,
Исподлобья смотрит гордо,
В шрамах у него вся морда.
Пётр-царевич волка плёткой
Хлещет больно по спине:
«Вот, мой враг, тебе подарок!
Будешь знать, как резать ярок
И в хлевах у нас свиней!»
Хорошенько отлупил
И, схватив рукой за холку,
Властно что-то молвил волку -
Хищник голову склонил.
Государь Петра хвалил:
«Волк – опасный враг, не шутка,
И смотреть-то было жутко,
Как его ты укротил!»
Пётр-царевич отвечал:
«Будет помнить мой гостинец!»
Государь велел в зверинец
Волка поместить тотчас,
И его Иван отвёл.
Царь Петру сказал с отрадой:
«Ты исполнил всё как надо!
А теперь прошу за стол.
Приглашаю отобедать
Без бояр и без царицы».
И пошли они в светлицу
Яства царские отведать.
Может, долго, может, нет
Кузнецы с ним ели, пили.
И ответно пригласили
Государя на обед.
Говорит он: «По рукам!
Завтра в полдень еду к вам».
Наградил и после пира
Отпустил домой их с миром.
V
В полдень въехал царь в село,
А его встречать пришло
К церкви множество людей:
Старых, взрослых, малышей.
Всюду яркие наряды,
Всё селенье очень радо,
Что приехал к ним, как встарь,
Православный государь.
А вдоль улицы стоят
Всадники лихие в ряд -
Витязи-богатыри,
И числом их тридцать три,
В пояс все творят поклон.
Под торжественный трезвон
Храмовых колоколов
Едет царь до кузнецов.
И его встречать идёт
Катерина, у ворот
Преподносит хлеб да соль
И зовёт в избу за стол.
Царь приметил: молодица
Выступает, как царица,
Плавно и неторопливо.
Сарафан её на диво
Златом-серебром расшит,
Так на солнце и блестит.
И сама она краса:
Изумрудами глаза
На лице её сияют,
Косы златом отливают,
Кудри вьются на висках,
И румянец на щеках –
Словно лепесточки розы,
Строен стан как у берёзы…
И, любуясь, царь вздохнул:
Вспомнил прежнюю жену.
У порога кузнецы,
Жеребца взяв под уздцы,
Государю поклонились
И благодарят за милость,
Что приехал погостить
И простой их дом почтить.
А в избе всё чисто, ладно,
Блещут у икон оклады,
Занавески кружевные…
И сосуды расписные
На столе рядком стоят,
Угощеньем стол богат -
Катя не дала промашки!
А на кузнецах рубашки –
Словно шитые картины,
И не коротки, не длинны.
Пётр-царевич пригласил,
В красный угол посадил
Самодержца всей державы.
Отобедали на славу:
Брашна хоть просты, да вкусны,
Приготовлены искусно,
И меды текли рекой.
После трапезы такой
Государя на кровать
Положили почивать,
А когда он пробудился,
То подаркам подивился:
Кованный Петром ларец -
Словно сказочный дворец,
Весь в орнаментах старинных.
И царю от Катерины
Шитая рубаха - впору!
Подивился он узору:
Узелков нигде не видно –
Самому надеть не стыдно.
Царь в рубаху нарядился,
В путь обратный снарядился,
Кузнецов благодарит,
Службу во дворце сулит.
Пётр-царевич согласился,
С милою женой простился:
Катя месяц как непраздна,
Ехать ей пока опасно.
Молвит тут Иван-кузнец:
«Разрешите, царь-отец,
Мне в селе родном остаться.
Не могу пока расстаться
Я с кузнецким мастерством.
И хранить здесь буду дом».
«Ладно, так тому и быть.
Поезжай-ка проводить
До дворца, пожалуй, нас», -
Царь ответил, и тотчас
Сели на коней верхом
И поехали шажком
По царёву пожеланью:
Он задумал испытанье
Снова учинить Петру
Во сосновом во бору.
Высоки стволы, стройны.
«А на что они годны?
Лучше сделать что из них,
Этих сосен вековых?» -
Вопрошает хитро царь.
«Кузню б сделал, государь», -
Говорит Иван-кузнец.
Думает и наконец
Отвечает Пётр-царевич,
Поглядевши на деревья:
«Сделать было бы верней
Мачты царских кораблей».
Государь их похваляет
И совет на ус мотает.
Въехали в еловый лес.
Там деревья до небес.
«Лучше сделать что из них,
Этих елей вековых?» -
Вопрошает хитро царь.
«Избу можно, государь», -
Говорит Иван-кузнец.
Думает и наконец
Отвечает Пётр-царевич,
Поглядевши на деревья:
«Я б из этих стройных елей
Царские палаты сделал».
Государь их похваляет
И совет на ус мотает.
Едут дальше. Глядь - на круче
Дуб раскидистый могучий,
Ствол, уж верно, в три обхвата.
Хитро царь спросил: «Ребята,
Что из векового дуба
Может выйти ладно, любо?»
«Наковальня, царь-отец», -
Говорит Иван-кузнец.
А царевич: «Нет, негоже.
Дуб сгодится помоложе
Для кузнецких наковален».
И, подумав, молвит дале:
«Это старый дуб, могучий.
Из него бы вышел лучше
Государю новый трон».
Царь ответом восхищён
И совет на ус мотает,
И обратно отпускает
Недалече от дворца
Он Ивана-кузнеца.
Отпустил и думать начал,
Кем Петра ему назначить:
«Ай да славный он детина!
Вот бы мне такого сына!
Мастер-то, видать, отличный.
Книжек сколько заграничных
Навыписывал себе -
Полки в кузне и в избе.
Наделён ещё притом
Государственным умом.
Нет, не зря его царём
Называют всем селом.
Что там думать, не иначе
Надобно его назначить
Мне боярином старшим…»
Вот на том и порешил.
VI
Царь с Петром вошли наутро
В величавый тронный зал.
Янтарём и перламутром
Зал изысканно сверкал.
Важно думные дворяне
Полукругом там сидят,
Несмотря на час столь ранний,
Хмуро на Петра глядят.
Царь указ свой объявляет
И Петра, как порешил,
Высочайше назначает
Он боярином старшим.
А дворяне неспокойно
Шепчутся: «Простой кузнец!
Где же видано такое,
Чтобы стал старшим простец?»
Мало ли кто недоволен -
Будет так, как царь сказал,
Приказать один он волен.
Тут царица входит в зал.
Царь старшого представляет:
«Жаловать прошу, любить…»
Назначенье одобряет
Та и на Петра глядит,
А узнать его не в силах.
И, бесстыжая, она
Сразу же в него влюбилась,
Но ничуть не смущена.
Ей любовники не внове:
Пётр и статен, и хорош,
Чем же не предмет любови?
Редко где таких найдёшь.
А ему она не люба:
Зло кривит Каина рот,
Смотрит нагло, хитро, грубо,
Длинный нос везде суёт.
Возрастом уж не молодка,
Да и что там говорить:
Против Катеньки уродка,
Невозможно и сравнить!
Избегает Пётр царицы,
Катю в город не берёт,
Ведь Каина разозлится.
Сам дела меж тем ведёт
Основательно и споро:
Оживляется народ
И идёт хозяйство в гору,
А царю в казну доход,
И на диво всем боярам
Из далёких стран земли
За товаром и с товаром
Приплывают корабли.
И дворяне, и бояре
Стали уважать Петра:
Не сидит себе как барин,
В деле с раннего утра.
Царь в Петре души не чает,
Держит с ним всегда совет,
Жалует и привечает,
И царевич то ж в ответ.
Государю вместо сына
Стал он. Чувства всё теплей,
Да преследует Каина
Страстью грешною своей:
Не даёт Петру прохода,
Так желанием горит,
Что и при честном народе
Хочет в спальню заманить.
Отговаривался всяко
Пётр. Минуло тридцать дней.
В ней терпение иссякло,
Говорит ему: «В моей
Почивальне этой ночью
Ты сегодня должен быть,
А иначе опорочу
Пред царём, велю казнить!»
Пётр ушёл в большой кручине,
Думу думает, смурной:
«Неужели Катерине,
Жёнушке моей родной,
С непотребною блудницей
Мне придётся изменять?
Хоть она сама царица,
Таковому не бывать!»
И пошёл как бы по делу
На конюшню, жеребца
Оседлал и полетел он
До деревни из дворца.
Катя рада несказанно,
Что вернулся к ней супруг.
Он, кручину рассказав ей,
Говорит: «Пойду на луг
Собирать свою дружину.
Мне погонь не миновать».
Молвит мужу Катерина:
«Погоди-ка воевать,
Ни к чему с царём быть в ссоре:
Вы убьёте, вас убьют…
Помогу, мой милый, в горе,
Мы применим хитрость тут.
В ночь тебе сошью я платье
Из дырявого мешка,
Как придёт царицы рать к нам,
Ты сыграешь дурака.
Узнавать тебя не будут,
Разве что начнут дразнить.
А потом, глядишь, забудут,
Станем мы, как прежде, жить».
Говорит супруг Катюше:
«Ах ты умница моя!
Воевода, хоть и ушлый,
Не признает, чай, меня.
Дурака смогу сыграть я.
А пока подай на стол…»
Утром в рваном грязном платье
На опушку он пошёл,
Своему коню враному
Воротиться приказал.
Прискакал рысак до дому
И в конюшне царской встал.
А царевича напрасно
Ночь Каина прождала,
Утром встала, злая страшно,
И погоню послала
Вслед ослушнику. Помчала
Стража прямо до села,
В кузнице его сначала
Поискала, не нашла.
Катя молвит воеводе:
«Знать не знаю ничего.
Я прошу Вас, как найдёте,
Приведите мне его.
Не бывает в нашей веси,
Как уехал он с царём,
Глаз не кажет целый месяц.
Я соскучилась по нём».
Стало стражнику досадно,
Ей сквозь зубы промычал:
«Приведём, быть может. Ладно».
И к опушке вскачь помчал.
От погони взмокла стража.
Видят, там сидит дурак:
Всё лицо в грязи и саже,
И с бубенчиком колпак
Из дырявой мешковины
У него на голове.
Он сухие хворостины
Разложил на кучи две,
Из одной теперь в другую
Перекладывает их
Да ещё напропалую
Вшей на платье бьёт своих
И кладёт в худую кружку
Неизвестно для чего.
Ну ни дать ни взять петрушка!
Стали спрашивать его,
Указав на хворостины:
«Что ты делаешь, дурак,
Безо всякой тут причины?»
Отвечает: «Как не так!
Убавляю, прибавляю,
Но богатства не коплю,
Всех врагов уничтожаю,
И в кадушке их топлю».
Воевода с громким смехом
Крутит пальцем у виска:
Мол, того! И прочь поехал:
Нету спроса с дурака.
Ускакали быстро стражи,
Пыли поднимая вихрь.
Пётр вослед язык им кажет:
Околпачил ловко их.
На плечо мешок повесил;
Раз нельзя ему домой,
Он отправился по весям
Веселить народ честной.
VII
В платье рваном и убогом
Пётр ходил по сёлам многим,
Возвращаться не спешил,
Шутками крестьян смешил,
Те приветливо встречали,
Дружно мелочь подавали
И, жалея дурака,
Подносили молока
Кружечку ему парного,
Ломтик хлебушка ржаного
Или сухарей в мешок
Насыпали щедро впрок.
Иногда в родном селенье
Пётр-царевич представленье,
Быв неузнанным, давал,
Каламбурил, танцевал
Для того лишь, чтоб Катюшу
Повидать - утешить душу.
Но минуло три недели,
Каламбуры надоели
Так ему, что нету мочи,
Да холодны стали ночи,
Чтобы ночевать в соломе,
А нельзя в родимом доме:
Там сидит царицы стража,
На порог не ступишь даже.
Пётр-царевич долго думал
И решил идти без шума
В стольный город, втихаря
Чтоб разведать про царя,
Про дела в его чертогах,
Ну а там на волю Бога
Положиться: будь что будет,
Чай, поможет, не осудит,
Вняв Катюшиным мольбам.
Пётр пешком шёл по лесам,
Вечером он у дверей
Крёстной матушки своей
Постучал. Она открыла
И, хотя темно уж было,
Крестника узнала сразу,
Пусть и вымазан он грязью,
И в дырявом колпаке,
И с пустым мешком в руке.
Уж как рада повариха!
Затворила плотно, тихо
Дверь за ним, дала водицы,
Чтобы поскорей умыться,
Накормила сытно очень,
Пожелала доброй ночи,
Уложила почивать,
А наутро рассказать
Всё царевичу решила:
Что допрежь рожденья было,
Как она его спасла,
Чем Каина, люто зла,
Матушку его сгубила
И царя приворожила,
Почему у кузнеца
Рос он невдали дворца
Для отца без всякой вести.
Говорит она: «На крестик
Глянь крестильный золотой.
Оборотной стороной
Поверни-ка. Зришь царёво
Там клеймо? Нигде такого
Нету, только у царя,
И искать не стоит зря.
Пусть тебе твой крест поможет».
Удивился крестник: «Что же,
Значит, царского я рода,
Не напрасно был народом
Прозван с детских лет царём,
И дворец - родной мой дом…
Руки мне сложа негоже
Здесь сидеть. Помилуй, Боже,
Укажи достойный путь,
Чтобы царство мне вернуть.
Я за трон свой поборюсь,
Мачехи не побоюсь
И поганую породу
Выведу на чисту воду».
Он молитву сотворил,
Сутки думал и решил
Во дворец пойти шутом:
Только в образе таком
Рядом быть с царём он сможет,
Роль шута ему поможет
За злодейкою следить,
Чтоб её разоблачить.
Повариха одобряет,
Дочку Настю посылает
К Катерине на село.
Девица, вскочив в седло,
Скачет во всю прыть верхом,
Как на встречу с женихом.
Милого раз обняла
И к жене Петра пошла,
Рассказала ей, в чём дело.
Катя за шитьё засела
И до раннего утра
Смастерила для Петра
Шутовской наряд с горбом,
С серебристым бубенцом
Шапку, как у скомороха,
И по поясу горохом
Бубенцов она нашила,
Чтобы позабавней было,
Красных, синих и зелёных…
Привезла костюм Настёна.
Чисто в бане Пётр помылся
И старательно побрился,
Раз для звания шута
Не годится борода.
Стал собой опять пригож
И на мать свою похож,
Но никак не на шута.
И лицо ему тогда
Настя так размалевала –
Повариха не узнала.
Пётр надел наряд Катюшин,
Шапку натянул на уши.
И, начистив бубенец,
Зашагал он во дворец,
Говоря в дороге шутки,
Каламбуры-прибаутки.
Царь в своих хоромах тужит,
С самой той поры недужит
Безутешною душой,
Как пропал его старшой
И любимейший боярин.
Новый же сидит как барин.
Родовит он хоть без спору,
Катятся дела под гору:
Приуныл опять народ,
Не идёт в казну доход,
И уменьшился достаток,
И в селеньях беспорядок,
Перестали корабли
Приплывать со всей земли
За товаром и с товаром.
Размышляет царь: «Я старый,
Править мне уже невмочь,
Некому в делах помочь…»
Говорит дворецкий тут:
«В ворота стучится шут,
Просится его впустить,
Чтобы Вас повеселить.
Он в саду смешит народ,
А собой такой урод!»
Царь и рад: «Пустить! Быть может,
Одолеть тоску поможет
Этот пришлый лицедей,
Коль он рассмешил людей».
И зашёл в его палаты
Шут, малёванный, горбатый,
Заплетает ноги криво,
Бубенцы звенят игриво,
Презабавно каламбурит.
Перестал царь брови хмурить,
Улыбнулся наконец
И назначил во дворец
Нового шута он сразу,
Полюбив за смелость фразы,
Уморительность гримасы,
За весёлости забав
И открытый добрый нрав.
Каламбурам царь смеётся
И с шутом не расстаётся,
Ест и пьёт с ним, а порой
Делится своей тоской.
Пётр старается в ответ
Шуткой дельный дать совет.
Царь исполнить так поручит,
Глядь - дела пойдут получше.
А Каина взревновала
Вдруг к шуту и часто стала
(Накажи её, Господь!)
Издеваться и колоть
Словом острым, как шиповник.
Вызнал Пётр: у ней любовник
Появился снова страстный.
Хитрый, ушлый и опасный,
Хоть собою молодец,
Тот Шелковников-купец,
Но лицом не столь красив,
Сколь в худых делах сметлив.
Ох, себе он на уме!
В душу мачехе сумел
Влезть, как будто бы сама
Та влюбилась без ума.
Стал за ними Пётр следить,
Чтоб в крамоле уличить,
Правду всю царю поведать
И честному белу свету
И поганую породу
Вывести на чисту воду.
Раз, когда уже темно,
Незаметно сквозь окно
В спальню мачехину влез он,
Спрятался за занавеской,
Шапку шутовскую снял,
Бубенцы все отвязал,
Чтоб они не зазвенели.
И прислушался. В постели
Мачеха с купцом лежала,
Развлекалась с ним сначала,
Целовалась нежно с милым,
А потом заговорила,
Как царя бы извести
И скорей на трон взойти
Ей с любовником своим.
Долго Пётр был недвижим,
Слушал их возню и смех.
Вдруг его в лоб, как на грех,
Укусил пребольно клоп.
Он клопа рукою - хлоп!
Встал купец с постели резко
И, отдёрнув занавеску,
Осветил лицо шута.
Мачеха вопит: «Беда!»
Принялась орать ужасно,
Что преступник он опасный,
Что хотел её убить,
Царство силой захватить,
Что Шелковников сейчас
От него её, мол, спас…
Прибежали в спальню стражи
И Петра скрутили сразу.
Приказала им царица
Заточить его в темницу.
Утром батюшку-царя,
Лютой злобою горя,
Разбудила, рассказала,
Так шута оклеветала,
Что смогла уговорить
Поскорей его казнить.
Во дворце про это лихо
Разузнала повариха
И пришла к Петру в тюрьму,
Принесла поесть ему.
Со слезами на глазах
Молвит: «Может, рассказать
Государю правду всю,
Он головушку твою,
Чай, помилует». (За дверью
Ходит страж.) «Нет, не поверят, -
Шепчет Пётр на ухо ей,
Крёстной матери своей. -
Мамушка, не побоюсь
И за царство поборюсь,
Будет в нашем доме счастье!
Приходите завтра с Настей
К эшафоту моему,
Не дивитесь ничему
И молитесь всей душой.
Вот и выйдет хорошо.
А сейчас покой мне нужен.
Принесите только в ужин
Мне Катюшину рубаху,
В ней хочу взойти на плаху».
Молвив: «Господи, помилуй», -
Крестника перекрестила
Повариха и ушла,
Дома дочку позвала,
К Катеньке её послала.
Настя ветром поскакала
И рубаху ту взяла,
В стольный город привезла,
Но зачем, не рассказала,
Чтоб жена не унывала:
Волноваться ей опасно –
Пятый месяц как непраздна.
Закатилось красно солнце,
Крёстная Петру в оконце,
Стражей обманув без страху,
Вместе с ужином рубаху
Пропихнула в узелке
И домой пошла в тоске.
VIII
Утром холодно: не лето.
Палачи к Петру вошли,
Посадили быстро в клетку,
На телеге повезли
К месту лобному на площадь.
Не боится смерти шут.
Потихоньку едет лошадь,
Рядом стражники идут.
Горожанам не по нраву
Эта казнь, шута им жаль:
Что боярам, мол, забава,
Простолюдинам – печаль.
Недовольный и понурый,
Тащится на площадь люд,
Но, как прежде, каламбурит
И паясничает шут.
С государевой каретой
Повстречался он, глядит
Сквозь витые прутья клетки:
Принаряжена, сидит
Мачеха его Каина
На диване впереди,
Царь и молодец-купчина
Развалились позади.
А Шелковников-то важен,
Будто молвит: «Сам большой!»
Разодет и напомажен:
Стал боярин он старшой
Лишь за то, что «спас» царицу
От «коварного шута»,
Выглядит важнее принцу,
А душонкой – нищета.
До того смешон – нет мочи –
Расфуфыренный фазан!
Шут над ним как захохочет!
Слёзы смеха на глазах
Утирает, а купчина
Громко задаёт вопрос:
«Что смеёшься, дурачина?»
Молвит, вытирая нос,
Шут: «Передние колёса
Катят за лошадкой вслед!» –
«Ну и что, пень стоеросый!»
У шута готов ответ,
Говорит ему кривляка:
«Ну а задние за чем?»
А купец: «Тебе бы плакать,
Ты смеёшься ни над чем!»
Идиот, глупец, мол, - крутит
Толстым пальцем у виска.
Шут глядит сквозь сетку прутьев,
А как будто свысока.
Не поймёт, умишком слабый,
Сам купец намёк простой,
Что он тащится за бабой
С государем за одной.
Вот приехали на место.
На высокий трон взошли
Царь с царицей, сели вместе,
А паяца повели
На устроенный той ночью
Деревянный эшафот.
Шут по-прежнему хохочет:
«Дурака» страх не берёт.
Он, на виселицу глядя,
Чистит грязный бубенец.
Петлю шёлковую ладит
Сам Шелковников-купец.
Пальцем у виска царь вертит,
Говорит: «Хочу узнать,
Что желаешь перед смертью?»
«Можно на рожке сыграть?» -
Громко просит шут. «Всего-то? -
Удивлённо царь сказал. -
Ну, играй, коль так охота».
И царевич заиграл.
А мотив задорен, весел,
Так выводит трель паяц,
Трудно устоять на месте:
Ноги сами рвутся в пляс.
Долго ль, коротко ль играет,
Времени потерян счёт.
Царь с улыбкою внимает,
Но безмолвствует народ.
А Иван-кузнец дружину
Кличет. Вмиг собрал ребят,
Полетели на вражину
Что есть духу в стольный град.
Скачут всадники лихие,
Витязи-богатыри,
Молодые, удалые,
И числом их тридцать три.
Конь царевича из стойла,
Слыша пение рожка,
Выскочил и по просторам
Поскакал взять седока.
Настя с матерью в сторонке
Молят Бога за шута,
И рожок играет звонко.
Вдруг влетает в ворота
Бравая дружина тучей
И несётся во дворец,
Мчится на коне могучем
Впереди Иван-кузнец.
Вмиг достигли эшафота,
А Шелковников стоит
К ним спиной, своей работой
Занят так, что не глядит.
Стража, всадников узревши,
Загодя сбежала прочь.
Свой рожок убрал царевич
И хохочет во всю мочь.
Говорит купец с издёвкой:
«Что опять ты ржёшь, дурак?» -
Подгоняя пётлю ловко.
«Сам дурак! Не видишь, как, -
Молвит Пётр, - твою пшеницу
Голуби мои клюют?»
А купец ответу злится,
Обернулся он и тут
С перепуга пошатнулся,
Изумлённо глядя вниз,
На скамейке поскользнулся
И на той петле повис,
Что царевичу готовил,
Удавился и висит.
А царица хмурит брови,
Губы сжала, но молчит,
Не спешит на помощь, медля.
Говорит не зря народ:
Кто другому ладит петлю,
Сам в неё и попадёт.
Пётр-царевич вдруг на плаху
Скинул шутовской наряд,
А под ним чудо-рубаха -
Так узоры и горят!
И ему воды умыться
Подаёт Иван-кузнец.
Краска с грязью вниз струится,
И пригожий молодец
Предстаёт пред государем,
И «ура!» кричит народ.
А царицу как ударом
Бес хватил, она встаёт,
Поглядела и узнала
Вдруг Алёнины черты,
Диким голосом вскричала
И, скатившись с высоты
Трона, замертво упала,
Чёрный дух в ад отлетел.
Но никто о ней нимало
Ни минуты не жалел.
Облачился Пётр в доспехи,
Сел на ворона коня,
К батюшке-царю подъехал,
Голову пред ним клоня.
Ворожба злодейки мёртвой
Испарилась в миг один.
Молвит государь нетвёрдо:
«Неужели ты мой сын?
Помоги мне, Святый Боже,
И сомненья уничтожь!
На жену Алёну кто же
Может быть ещё похож?»
А царевич отвечает:
«Батюшка! Да, я сын твой!»
Спешился и обнимает
Государя пред толпой.
Царь узнал нательный крестик
И на нём своё клеймо,
Сердце новости не вместит:
«Сын нашёлся… Боже мой!
Расскажи, царевич милый,
Как возрос и возмужал,
Чьё дитя лежит в могиле,
Над которой горевал
Столько лет я безутешно?
Бог других детей не дал.
Ты прости меня. Я, грешный,
Ничегошеньки не знал».
«Лучше выспросить у крёстной
Верной матушки моей,
Как спасла меня в час грозный.
Доверять ты можешь ей, -
Отвечает Пётр. - Недаром
Отличал её». Зовёт
Повариху к государю,
Та немедленно идёт.
Всё поведала, что было:
Как царевича спасла,
Чем Каина погубила
Матушку его со зла
И царя приворожила,
Как сама у кузнеца
Царское дитя крестила…
Рассказала до конца.
«Повариха, ты отныне,
Стало быть, моя кума.
Жалую тебя княгиней!» -
Царь, от счастья без ума,
Приказал. Он рад безмерно!
И народ возликовал:
Лучшего исхода, верно,
И никто б не пожелал.
Позади печали-беды.
Во дворце царь-государь
Речь заводит на обеде:
«Сын, послушай, я уж стар,
Править больше нету силы:
И устал, и изнемог.
Принимай престол, мой милый,
Да поможет тебе Бог!
Ты хозяйство знаешь лично,
Полюбил тебя народ.
Знаю, справишься отлично,
Дело в гору вновь пойдёт.
Я же воспитанье внуков
На себя теперь возьму,
Стану их учить наукам».
Пётр сказал: «Быть по сему!
На Крещенье Катерине,
Даст Господь, и выйдет срок,
И родит она мне сына,
Будет у тебя внучок».
Поддержали и бояре
В том решении царя
И назвали государем
Все царевича Петра.
IX
В государстве православном,
В стольном городе державном
Все колокола звонят,
Торжества идут три дня.
Во соборе во старинном
Свет-Петра с Екатериной
Всем народом величали
И на царство их венчали.
В этом храме наконец
Старый государь-вдовец
Сам с княгинею-кумой
Обвенчался в день второй.
Пусть она немолода,
Но невеста хоть куда:
Не толста и не худа,
Краснощёка, белолица.
Ни к чему ей быть вдовицей.
Не случайно говорится
Так в народе: в сорок пять
Баба ягодка опять.
В третий день Иван-кузнец
Вёл Настасью под венец.
Веселились, пили, ели…
Торжества все отшумели,
Как боярин он старшой
Брату правою рукой
Снова стал. Царь Пётр за дело
Взялся в государстве смело,
Основательно и споро.
И пошло хозяйство в гору,
А царю в казну доход.
Оживился вновь народ,
В сёлах-городах порядок,
В каждом доме есть достаток,
Он крепчает каждый год,
И торговый оборот
Увеличился недаром:
За товаром и с товаром
Из далёких стран земли
Зачастили корабли.
Государь промеж забот
В кузнице своей куёт,
К удивленью заграницы,
Драгоценные вещицы,
Снаряженье всех родов
Для заводов и судов.
Мощный государев флот
У морских стоит ворот,
Войско стережёт границы…
Родила царю царица
Трёх здоровеньких царят,
Старому царю внучат.
И хотя они шалят,
Дед возиться с ними любит,
И балует, и голубит,
Книжки им с женой читает,
На спине своей катает
Двух царевичей с Алёнкой,
Их малюточкой-сестрёнкой.
Во дворце любовь и счастье,
И в любых делах согласье,
Уваженье и совет
С той поры уж много лет.
* * *
В этом царстве православном,
В стольном городе державном
Побывала я в гостях,
Танцевала на балах,
На пирах там угощалась,
На судах с царём каталась,
В окруженье статских дам
Прогулялась по садам,
Свечки с маленькой царевной
Ставила в соборе древнем
И стихи в дворцовых залах
Царским детушкам читала.
Тихим вечером в беседе
Добрый старый царь поведал
Жизни всей своей рассказ.
Записала я для вас
Эту сказку слово в слово
И поклясться в том готова,
Но была я в той стране
Только лишь в счастливом сне.
Иллюстрация Анастасии Шуховой. 14 лет