9 января 2012 г, в 42-х летнем возрасте от нас ушёл поэт Дмитрий Попов.
Здесь о нём:
http://www.stihi.ru/2012/01/09/10480
Далее его стихи, отобранные для коллективного сборника.
* * *
Чистой строкой похоронена
в жёлтых тетрадных листах…
Родина, милая родина,
где я тебя ни искал!
В далях пространства и времени,
в слове поморских былин,
снилась ты раем потерянным,
виделась краем земли.
В чреве уставшего города,
в стоне гудков заводских
я тебя вижу закованной,
вижу зажатой в тиски.
В нагроможденьях уродливых,
в этих ослепших огнях,
родина, милая родина,
нет ни тебя, ни меня!
Где суждено отыскать тебя?
Где мой приют на земле?
Может, на выцветших скатертях
тех, не тетрадных полей,
В вольных лугах за околицей
встречу родное, своё?
Что-то послышится, вспомнится,
что-то к себе позовёт?..
Соединившись с природою,
сброшу упрямую спесь!
Родина, милая родина,
где же ты, если не здесь!?
Только молчит настороженно
мудрая сонная стынь.
Мне ли, «учёному», «сложному»,
да до её простоты!?
Сердцем бы, взглядом обжечься мне,
бросить, забыть, опьянеть!
Да, я искал тебя в женщине…
в музыке, в музе, в вине.
Сколько отмеряно, пройдено,
сколько потрачено зря!
Ты же сама, слышишь, родина,
можешь меня потерять!..
В думах, уже не пугающих,
может, уже неспроста,
тянет всё чаще на кладбище,
к тихим и вечным крестам.
* * *
В васильковых лугах и берёзовых рощах
Красотой естества проникаюсь насквозь,
Разбираю природы затейливый почерк,
Но не вижу самих ни цветов, ни берёз.
Забываю и путаюсь в датах и лицах.
В мерном шелесте лет – лишь одни голоса.
Сочный срез поколений, как оттиск страницы,
След натянутых строк от руки к небесам.
Тлеет занавес дня электрическим цветом.
Он прозрачен, как тень, и как тень, невесом.
Очень редко слепцу суждено быть поэтом,
А меня признают безнадёжным слепцом.
* * *
Заметил вдруг, что ночь нежна,
что в объясненье нет ответа,
и эта жёлтая луна –
не просто стылая планета,
что чай остывший не сластит,
не вызывает аллегорий,
что можно попросту простить
и отпустить себя на волю,
полускорбя, полушутя
над обречённостью побега,
как то капризное дитя,
как пёс, который ищет снега.
* * *
Неужели стихами своими
Мне уже никого не пленить?
Расцветёт чьё-то новое имя,
И нависнет причудливо иней
Над безмолвием белых страниц.
Не решаясь коснуться бумаги,
В танце судорог бьётся перо,
И течёт грязно-белая накипь –
Не слова, а условные знаки
Образуют подобие строк.
Их дыханье всё реже и тише,
И становится чётко видна
На заборах, на окнах, на крышах,
В чёрных лентах моих пятистиший
Седина, седина, седина…
* * *
Сочатся оттепелью глаз
Веков измученные веки,
Но жажда света в человеке
Пока ещё не родилась…
И боль невидима извне,
И множатся простым деленьем
За поколеньем поколенье
В слепом утробном полусне.
* * *
О чём же ты заплакала, зима?
Вчера ещё морозна и сурова,
Ты землю одевала и дома
В шелка и ситец зимнего покрова.
О чём же ты заплакала, скажи...
Хотя молчи. Я сам всё знаю лучше:
Ты плачешь о зиме моей души,
Ведь не хотела ты морозить душу.
И даже соль блестит в твоих слезах,
И лёгкий стон в порывах ветра слышен.
Зима, зима. А на моих устах
Холодный вздох усмешкой едкой вышит.
Поговорю с тобою. С кем ещё
Мне говорить и видеть, что я понят?
А сердце… нет, оно не горячо –
Возьми его, погрей в своих ладонях.
А как оно, бывало, жгло огнём…
Так вот в чём суть: ведь я не запер дверцу
И, новогодней сказкой опьянён,
Снегурочку пустил к нему погреться.
* * *
Как узоры, ложатся строчки,
Завиваются по краям –
Немужицкий красивый почерк:
Пусть хоть в этом художник я.
Чем нигде, так уж лучше в этом
Пусть проявится мой талант.
Недоделанным стал поэтом
Недоученный музыкант.
Чей удел оставаться бывшим?
Только был ли он? Не зови.
…недопевший, недолюбивший –
Безголосый певец любви.
* * *
В мастерской моей – пыль и грязь,
скрип несмазанных шестерней, –
видно, женщине отродясь
не пришлось убираться в ней.
Полыхает кузнечный горн,
копоть страшная, хоть рисуй,
и проёмы слепых окон –
будто призраки, на весу.
Под ногами какой-то хлам –
он то чавкает, то шуршит,
тени прячутся по углам,
и воротит порой с души,
как от содранных с ран бинтов,
как от общих отхожих мест,
век не чищенных… Но зато
здесь рукой подать до небес.
Это с виду – сырой подвал,
но какой в нём бескрайний мир!
Я сюда приношу слова,
всуе брошенные людьми.
Я не пробую их лечить –
ложной жалости к звукам нет:
их калю в огневой печи
и с размаху швыряю в снег!
Слово чистое не горит,
не коптится в густом дыму.
Если вдруг сорвалось на крик –
я не верю уже ему.
А теперь – на десятки зим –
В никуда, в погреба, на дно!
В глубь забвения погрузить,
И пусть выживет хоть одно -
над ничтожностью всех стихий,
презирая их грязь и желчь…
В нём одном – все мои стихи.
Этим словом и буду жечь!
* * *
Та же комната. Та же ночь
Из-за штор на меня глядит.
И никто не уходит прочь.
Просто некому уходить.
Тем же светом зовёт свеча.
Та же тень на мою тетрадь.
Только строчки мои молчат.
Видно, нечего им сказать.
Ни на счастье, ни на беду.
Ни беспутицы, ни пути.
Если я никуда не иду,
Значит, некуда мне идти.
1992 г.
* * *
Нет, о любви со мной не говорил
Стекающий в ладони лунный свет.
Я не купался в зеркале зари,
Не знал рожденья музыки в листве.
Я честно рылся, как навозный червь,
Чтоб стали почвой глина и песок.
Из камня мрачных рудниковых недр
Я слово высекал для новых строк.
Оно свинцом великого труда
Упрятано в моём карандаше.
Оно на белый лист, как на алтарь,
Сочится кровью принесённых жертв.
В нём каждый звук и каждый мерный вздох
Оплачены с лихвой по всем счетам.
Оно как… вечный каменный цветок.
Как… серая надгробная плита.
* * *
Посвящается матери.
А за городом есть пустырь.
На непаханой век земле
Проросли, как бурьян, кресты
Среди заспанных тополей.
И по уровню сонных крон
Вязким омутом стынет тишь,
И ни времени, ни сторон
Не услышишь, не разглядишь.
Молча люди сюда идут.
Тянет искренность этих мест.
Новым деревом в том саду
Новосёлу поставят крест.
Здесь разделят, как на суде,
Нас на грешников и святых…
Связь холодных и тёплых душ,
Доживающих и живых,
Обречённых не умирать…
А как хочется умереть!
И, как высшая благодать,
Здесь раз в жизни – даётся смерть.
И вздымает земля кресты,
Деревянные паруса,
От могильных холмов мосты
Простираются к небесам…
Погоди, я умру сперва,
Чтоб на всё тебе дать ответ.
Ты, я знаю, уже жива,
А меня ещё просто нет.
* * *
Устала природа дождями дышать,
И скорчился лист пожелтевший от боли.
В деревьях, наверно, есть тоже душа,
И так же надеется, верит и молит.
Как странно легко в разговоре с листвой!
Кого-то из нас эта вера мудрее.
И в поисках истины, чаще всего,
Поэты приходят к дождям и деревьям.
Попробуй прижаться, доверить, излить!
Попробуй понять, разглядеть и услышать,
Почувствовать силу и нежность земли,
К которой с годами всё ближе и ближе.
* * *
Да что ты, нет. Не осень в том повинна.
Я лишь случайно совпадаю с ней,
С тобой и с той забытой половиной
Меня, что чудом выжила во мне.
* * *
Ещё полвека – дожить до смерти,
И лишь мгновение – до разлуки.
Забывшись болью, притихло сердце,
Устав от счастья, уснули руки.
Едва к земле прикоснётся Вечность,
Твою судьбу заплетя с моею
В коротком миге – разлуки, встречи –
И снова к звёздам умчит скорее.
Туда, где память чиста, как детство,
Где горька радость и сладки муки,
Где лишь от счастья устанет сердце
И в сладкой боли затихнут руки.
* * *
Г.Рудаковой
Я вижу след в заснеженной пустыне
до рези белого тетрадного листа,
её строкой пройдённые места…
И этот след, неведомый доныне,
он для меня теперь Печатью стал.
Призывный вздох, как смелый тёплый ветер,
где каждый звук в свои миры течёт
уже не мёртвым, а живым ключом,
как штрих, пульсирующий на мольберте,
на сильной доле прерывает счёт.
В тот миг, когда в себя впускаешь слово,
как плоть во плоть, лучом живой души,
оно так жадно начинает жить!
И, становясь рефлексом безусловным,
Быть для тебя перестаёт чужим.
Оно взойдёт не вдруг, не в одночасье,
ростком пробив слоистые века,
и вырвется наружу, как вулкан!
И может быть, порвёт тебя на части,
но даст начало песням и стихам.
* * *
За окном моим нет берёз,
Не бегут огни по ночам.
Двор лохматой травой зарос,
Будто зверь какой, одичал.
А с другой стороны окна
Есть такой же лохматый пёс.
Глядя с улицы на меня,
Двор считает, что я зарос.
И от счастья сияет весь,
Что не он один так смешон.
Что-то тайное в этом есть –
Нам обоим с ним хорошо.
Если кто-нибудь пристыдит,
Может каждый махнуть рукой:
Погляди, кто в окне сидит,
Я ещё не такой плохой.
За окном пробегают дни,
А с другой стороны – года.
И похоже, что мы одни,
И похоже, что навсегда.
В целом мире – лишь я и двор,
Я и двор – мы и есть весь мир.
И, наверное, оттого
Так мы стали похожи с ним…
Помню, всё во дворе цвело,
Юный май утопал в цветах,
Замечая, как за стеклом
Кто-то вместе с ним расцветал.
Сыпал звёзды с небес июль,
Тихо ими земля цвела.
И счастливую жизнь свою
Я срисовывал со стекла.
И не слышал, как пробил час,
Тот, который толкнул вперёд.
Кто-то первый тогда из нас
Взялся за руки с сентябрём.
Нет, не он. Это я старел.
Пахло вечностью со двора.
Он всего лишь опять горел,
Я же раз навсегда сгорал.
Мне бежать тогда б от окна,
Бросить, вырваться поскорей…
Вечность. Видно, она сильна,
И куда мне тягаться с ней!
И, когда вдруг придёт зима,
Будет двор беспощадно бел.
Не успеть бы сойти с ума –
По короткой моей судьбе.
* * *
Приоткрою окно: туман
в темноте тишину кружит.
Дверь закрою и ключ – в карман,
и забуду, где он лежит.
И, пожалуй, зажгу свечу
(пусть устанут глаза, плевать).
Мне осталось совсем чуть-чуть:
мне осталось открыть тетрадь
и на белых листах её
строк своих расплести узор,
и услышать, как запоёт
рифм моих мелодичный хор.
А когда звёздный брызнет свет,
я уйду под его дожди…
Кто сказал мне, что я – поэт?
Я ведь только что начал жить…
1993 г.
* * *
Я помню снег, уснувший в волосах
и взгляд, забытый на моих ресницах,
живую тень, дрожащую в руках,
о воздух не успевшую разбиться.
Я помню слов недопитых вино,
несмелый звук, разбуженный дыханьем,
и музыку Вселенной, вместо нот
со мной заговорившую стихами.
Я помню день последний на Земле,
я помню час перед моим рассветом,
я помню миг длиной в сто тысяч лет –
безумный миг, когда я стал Поэтом.
1994 г.
* * *
Земляникой не пахли губы,
Васильком не цвели глаза.
Звёзды ткали над нами купол
И не путались в волосах.
Невесомым своим звучаньем
Бой часов никуда не звал.
Так же ровно сердца стучали,
Так же ровно текли слова.
И смыкались живые звенья,
Но уже потеряв родство.
Было тёплым прикосновенье,
Обжигавшее до того.
Не сбивались от ветра мысли,
Не захлёбывались от слёз,
И ничто не теряло смысла,
И не рушилось, не рвалось.
Звёзды тихо свой купол шили.
Лился взгляд холодком немым.
Неужели мы живы были?
Неужели любили мы?
* * *
Ты веришь, что сердце не скоро остынет?
И думать не смей!
А жизнь незаметно идёт к середине,
к вершине своей.
Неспешно и тихо. И сколько осталось
до той высоты?
И что-то успеть в эту самую малость
пытаешься ты.
А там, на вершине, всего лишь мгновенье –
ломается путь.
Так хочется перед началом паденья
его растянуть!
Но мира законы, увы, нерушимы.
Ужели конец?
А может, попробовать с этой вершины
коснуться небес?
* * *
Чья-то знакомая лёгкая поступь
в призрачном царстве теней.
Ты ли, моя овдовевшая Осень,
вспомнила вдруг обо мне?
Хрупкую тайну забвенья разрушив
пламенем ярких одежд,
ты ли пришла помянуть мою душу,
траур по ней не надев?
Знаю, никто тебя больше не слышит
в шумном разливе весны.
И никому твои танцы на крышах,
кроме меня, не нужны.
Кто ещё будет твою непогоду
так терпеливо прощать
и остальные три времени года
попросту не замечать?
Жить ожиданьем осенних бессонниц
в сладком волненье души…
О, как я ждал тебя, милая Осень!
Может, я жив ещё, жив?
Дай мне прохладную нежную руку,
вместе нам будет теплей.
Мы украдём на минуту друг друга
у всех времён на земле.
И оживёт в этой сказке осенней
строк океан голубой.
Будет похоже на стихотворенье
наше свиданье с тобой.
* * *
Ни печалью, ни лютой злобой
и ни едкой усмешкой вслед...
Что ж ты медлишь, родная, трогай
белым облаком по земле,
по уснувшей зиме, по вьюгам,
по заснеженной тишине.
Будет звон бубенцов баюкать,
будет мягким и тёплым снег.
И желанней, и откровенней,
словно вылитой изо льда,
будет чистая даль забвенья,
самой дальней из дальних даль,
превзойдённое совершенство!
Как тут, милая, не посметь
ощутить полноту блаженства,
как мечту, как награду, смерть.
На фото: Дмитрий Попов,встреча в с.Ломоносово.