Приходишь домой без скольких-то, допустим, семь,
стоишь в коридоре, касаешься блеклых стен,
луна на паркете мешает узор и тень,
выходит почти ковер.
А сколько-то дней я не помню, ну вот совсем,
как будто бы их из памяти кто-то спер.
Наверно, сидит как воришка над кошельком,
копается в них: там от кресла и до скандала,
от мыла с замахом меда, сосны, сандала,
и до какого-то горнего перевала,
где память завязана хитрым таким узлом,
что даже бы я, наверно, не развязала.
Стена едет вниз, и становтся все светлей.
На сумке бы был порез, ну а мне-то что-то.
Сочатся из памяти лица, смешки, заботы,
уходит усталость, а в восемь приходит кто-то,
и долго и горестно топчется у дверей.