Вошел он, молодой, но грузный,
В палату, тяжело дыша.
Краснели и лицо и пузо,
Когда в мобильник он вещал.
Цепь, как вериги, в полкило,
Златая, на груди лежала.
Но в виде барственном его
Заметен был испуг и жалость.
В час посещения к нему
Модельная блондинка приходила,
Жена, наверно, судя по всему,
И принесла питье, белье и мыло.
Здесь в хирургии все равны,
Как перед матерью иль Богом,
У всех спортивные штаны,
Всех по фамильи кличут строго.
И есть, и пить врач запретил,
Его готовя к процедуре,
А он тайком всё воду пил,
Надеясь, что судьбу обдурит.
Ему велели не вставать,
Всё исполнять в больничной койке.
Он не послушался опять.
Встал ночью. Утром был покойник.
Когда он рухнул наповал,
Над ним врачи засуетились,
Но сердце вновь не запустили.
И бедный он уже не встал.
Я видел, как он умирал,
И мы надеялись на чудо…
И каждый извлекал мораль
В тот час его последний судный.
Войдя сюда на хирургию,
Гордыню личную смири,
Как на последней литургии,
Раб божий, в корень посмотри.