К государыне надо. Не помню зачем... В кринолинах
неудобно бежать через заросли острова, где
фехтованию учится отпрыск в ближайших лещинах,
в пух разряженный франт, что учителем загнан к воде.
Неумеха со шпагой в ботфортах, в реке по колено...
Не отбиться бедняге и впору пощады просить!
Но увидел меня....Фехтование второстепенно,
если можно обиду случайно на мне отомстить,
Притащил к педагогу, приставив мне шпагу к гортани,
Говорит - вот причина моих боевых неудач!
К государыне ходит не теми местами. И длани
свои длинные держит, как будто секунда - и в плач!
Истерический вьюноша, нервно дрожит и моргает.
Не поранился б шпагой...Уж лучше бы дали ружье -
застрелился бы сразу. А то ведь, гляди, порубает
панталоны-колготки, а маменька разве зашьёт?
Впрочем мне так стоять с его шпагой совсем не светило.
Государыня ждет, но не знаю, убейте, зачем...
Педагога прошу отодвинуть со шпагой светило,
потому, как пора, и без шпаг мне хватает проблем.
Но, однако, не вышло. Поскольку он - телохранитель.
Тело в сейф заключил и давай на айподе листать
и показывать, как зажигал он недавно на Крите,
и саму Клеопатру ему довелось целовать...
- Ты герой, спору нет, дай пройти, драгоценны минуты...
Государыня ждет, но не помню уже и кого…
- Заплати, молвил он, - а не то я в шелковые путы -
да в острог упеку очень быстро и даже легко!
Отдала сердолик - оберег на бечевке в кармане.
Он лежал и берег, но, похоже, спустя рукава.
Побежала в закат в нисходящем лиловом тумане...
Государыня ждет, и все это - не просто слова.
Спят привратники крепко, и настежь распахнуты двери...
Петр промчался навстречу - ужасен и странен на вид.
Лоб мой перекрестил (Плохо выгляжу, иль суеверен?),
напугался меня и со свистом прошел сквозь гранит.
Я потрогала камни - нагрелись от царственной прыти!
Да, с напором таким не заметить метровой стены -
пустяки. Он силен и в пространстве идет по наитью,
словно солнце сейчас от осени и до ближайшей весны.
Да и дел у него! Он все строит и строит и строит...
Города и миры. Как экзамен, сдает без конца.
Только жизнь для него ничего, как и прежде, не стоит,
И поэтому он не дождется от неба венца.
Но прозреет и он и разыщет всех тех поименно,
кто под градом полег, и на ком он сегодня стоит.
И покается в плаче, и небо откликнется звоном,
поминая загубленных алым закат загорит!
Коридором иду, здесь обои, похоже, из шелка,
Золоченою ниткой украшен тут каждый лакей.
Государыня ждет, но не знаю зачем. Кривотолки
разношерстные в воздухе, уши торчат из дверей.
Ах, что будет, что будет! Пропитан интригою воздух.
Полужесты и вздохи, и взгляды, скользящие сквозь...
Государыня ждет, и душе ее надобен отдых,
чтоб самой осознать, для чего ей престраннейший гость?
Ведь звала просто так, чтоб пред ликом предстала и ясно
объяснила, зачем, вдруг, века в этом месте срослись.
Почему здесь брожу, от меня ли так осень ненастна?
И еще что-нибудь (по секрету) про личную жизнь...
Но смешались все мысли, как только вошла я в палаты,
и она поняла, что пришла я сама по себе...
- Ты зачем здесь? – спросила, - Ты думаешь я виновата,
что России печать на моей беспокойной судьбе?
- На моей, успокойся, не меньше лежит и не больше.
Вот хожу по дворцам, а в квартире не меряно дел.
Просто снишься ты мне и все чаще, все горше и горше...
Что с душой у тебя? Ты чего побледнела, как мел?
Не здорова ль сейчас или тянут сердечные муки?
Или царская жесткость, как кол в середине груди?
Задрожали вдруг губы и в камнях холеные руки...
- Уходи, прошептала, скорее же прочь уходи...
Развернулась, пошла, трепыхнулось в подсвечнике пламя...
В спину слышу, - Постой! Снизойди до меня, подойди...
Ты скажи мне сейчас, что же будет с Россией и нами,
и для грешной меня что Господь приберег впереди?
Государыня, я - не пророк, не святая, не ведьма...
Просто снишься ты мне, я брожу в этом веке не раз.
В 21-м живу...Что грядет очень просто мне ведать -
Все случилось уже, и царей нет в помине сейчас...
Все проходит, пойми...Лишь всецело живя настоящим,
полной грудью вдохнув и, открывшись навстречу ветрам,
сможешь стать и потом ты не просто минувшим, вчерашним,
но единственной женщиной, правившей после Петра.
- Не одна я, ты что? Здесь была до меня и другая,
тоже Катя - царица - супружница государя.
- Знаю. Память о ней, словно снег, очень быстро растает.
И Великой запомнит Россия навеки тебя.
Мне, однако, пора. О любви я тебе не сказала...
Сердце стонет… Царице приходится жить головой.
Принести сердолик государыня тут приказала.
Забрала я свое и проснулась, вот счастье, живой.