Тень рыбы
2 февраля Владимиру Таблеру исполнилось бы 55 лет...
Мир литературы представляется мне обширной равниной, по которой течёт полноводная река. Подводный мир этой реки - поэты. Там живут говорливые краснопёрки, остромордые щуки, мудрые философствующие сомы и прекраснодушные караси, премудрые пескари и разнообразные донные рачки, а где-то в очень глубоком омуте, возможно, живёт неведомая царь-рыба с ясным взором. Река настолько велика, что её глубины потрясают удивительные дельфины и киты, поющие свои волшебные песни. По водной глади, прихрамывая на ямбах и хореях, скользят водомерки, но их в расчёт никто не принимает: их скользящий полёт короток, как существование летающих рыб, жизнь быстротечна, а рифмованные строки не складываются в стихи.
По тучной равнине бродят другие удивительные создания. Здесь другая, отлична от подводного мира жизнь. В этой жизни есть место шакалам и гиенам, высоколобым слонам и зубрам, львам и оленям. Здесь не прихрамывают на каждом слоге и цезуре, а живут синтаксическими периодами, рассказами, повестями и романами. Возможно, где-то здесь даже есть своё мемориальное кладбище слонов, куда поседевшие мамонты приходят и укладываются в землю.
Критики здесь занимают место птиц и летают в небе: чайка выхватывает из воды свою жертву, орёл парит высоко-высоко и оглядывает цепким взором всё равнинное пространство. Где-то веселятся стервятники и шумят волнистые попугайчики, на которых сурово посматривают мудрейшие в мире вОроны.
Этот мир уравновешен острыми треугольными головами редакторов, выглядывающими из травы. Редакторы живут долго и знают как устроен мир, их мнение уравновешивает всё и вся. Они мудры и к ним прислушиваются.
Владимир Таблер среди собратьев, для меня, скорее всего ближе к лососю. Сильный, сияющий яркими чешуйками, не боящийся водных перекатов, где-то идущий против течения, если ему так надо. Его стихи остались со мной, хотя Володи уже нет….
Сам себя он однажды сравнил с карасём в стихотворении, посвящённом жене "Ты не корми меня этой лапшой": "…Завтра посмотрим./Сегодня я сплю - /Самый счастливый карась в Титикаке". Нет, всё же не карась - лосось.
Владимир Таблер удивительно музыкален. Обращает внимание, как чудесно он использует в стихотворении сонорные, придающие тексту прекрасную мелодию ("Романс"):
Как я любил...
Я создавал миры.
Я их ловил в густом чернильном мраке.
И белая вселенная бумаги
кипела от превратностей игры.
Аллитерации стихотворения подчёркивает вибрант и почти столкновения Л, М, Н и Р придают тексту плавность и делают его волнующе мелодичным.
В своей диссертации, посвящённой творчеству Иосифа Бродского, Виктор Куллэ останавливается на словах Якобсона, справедливо утверждающего, что "романтический стих в замысле идёт к песне, к преображению в музыке". Т.е. музыкальность стиха - признак его романтичности. Может, поэтому и у Владимира Таблера многие стихи становились песнями? Таблер искусно и активно использует во многих своих стихах аллитерации и ассонансы, "романтическую" лексику, глаголы эмоционального состояния (ср. "Концерт для гобоя и струнных A.Марчелло. Адажио", как ещё один образец его лирики).
Определение "романс" для стихотворения, прямо нам говорит о жанровой принадлежности текста, аллитерации и ассонансы усиливают выразительность лирического переживания, чёткостью содержания.
Обращает на себя внимание в тексте стихотворения превалирующее количество глаголов прошедшего времени, которые показывают нам завершённость событий, уже случившихся и окончательных.
Глагол в русской поэзии наиболее точно отражает эмоции. Семантической структуре глаголов состояния посвящён целый ряд филологических и литературоведческих работ. В текстах Владимира Таблера глаголы эмоционального состояния, переживания и отношения держат ткань стихотворений, как столпы и раскрывают для нас внутренний мир лирического героя. Стихотворения бывают связаны глагольными рядами (например, любил-создавал-ловил-населял-разбрасывал…). Так на первый план в "Романсе" выходит семантическая значимость "любил" (сема "любовь"), как важнейшего чувства, потому и в стихотворении это предложение выделено автором и стоит отдельно. И потому создание миров уподоблено здесь не только демиургическому акту и приравниванию поэта к Творцу, но и признанию в любви к женщине. "Я в твою честь не поднимался в бой,/ не плющил лоб в неистовстве молитвы...", но я писал стихи, создавал миры, и в этом для меня была явлена/реализована любовь к тебе.
Под идеей этого стихотворения может подписаться, наверное, любой пишущий. Все мы создаём свои миры и населяем их "звериным и растительным" народом. В этом мире не действуют законы логики - они "отменяются движением пера" и все утверждения поэта становятся истинными.
Его стихи дышат. В них свежий ветер хлопает окнами и бельём на верёвке, льнёт к женской фигуре:
Какой сегодня ветер во дворе!
Кто обвинит в нем май - не ошибётся.
Глядите-ка, полуденное солнце
горит на нем, как шапка на воре.
Развешивает женщина белье.
А ветер ее ситцем облепляет,
как пестрою пыльцою, и влюбляет
ленивых доминошников в нее.
В этом стихотворении происходит столкновение двух миров: статичного и динамичного. Образ женщины здесь вырастает до эпических размеров. В финале стихотворения она развешивает на инверсионный след от самолёта святыми руками холсты, ставшие для наблюдателя облаками. А мужчинам, как водится, хочется выпить, отдохнуть от навалившейся жизни: они сидят за игрой в домино, они устали от строительства пирамид, но ветер возвращает всё на круги своя и облепленная ситцем женская фигура гасит тоску в мужских взглядах. Любовь побеждает всё.
Лексика стихотворения "Май" тоже несёт на себе отпечаток романтизма: "Глядят на чистоту ее полотен/,мечтающих в замедленном полете/ стать парусом иль гюйсом корабля..." Ванильные острова, гюйс корабля, Кюрасао… Но за этой выставленной на первый план романтикой жёсткая и суровая правда жизни, которой лирический герой смотрит в глаза: "А будет жизнь им кадыки тереть,/тяни ее - для пирамиды глыбу..." Чёткий, точный и мужественный образ жизни. Человек здесь однозначно решён как вечный работник на строительстве фараоновой усыпальницы. Глаголы настоящего времени в стихотворении активно передают движение. Читатель погружается в мир и смотрит на открывающееся, существующее и реализуемое лирическое событие глазами лирического героя. И тут среди настоящего времени появляется время будущее: "будет жизнь им кадыки тереть…" Эта строфа выделена автором, следовательно, можно думать, что она несёт в себе дополнительную нагрузку. Столкновение двух времён глаголов даёт ощутимый эмоциональный толчок, служит центром стихотворения: здесь прозрение и предсказание жизни: "пусто-пусто/стало быть и рыба!". Финита. Всё. Игра окончена. Больше нет ходов. Тупик. Жизнь проходит (буквально пролетает самолётом) мимо? Оттого и тупик? Но символика стихотворения говорит об обратном. Ветер, холсты (простыни) становящиеся парусами, большие кучевые облака - всё говорит о мотиве порыва, устремленности вверх, к изменениям (потому и рука вырастает и поднимается в небо). А пирамида стоит незавершенной и глыбы всё несут и несут к её подошве. Так и поэтический труд сродни сизифову: поэт тянет камень вверх, а он срывается и скатывается к подножью горы. Изо дня в день - вверх, к вершине… Тут проявились нам потёртые жизнью кадыки, и в прошлом осталась романтика.
Автор не снял под этим стихотворением ни первую, ни вторую дату. А между ними - 19 лет. Огромный срок. Что изменилось? Исчезла одна большая империя, появилось много маленьких стран. А вот в междугодье поместилась жизнь человеческая.
19 лет это примерно тот временной срок, в котором Владимир Таблер не писал/записывал стихи…
Наверное, метафоре "время - река, река времени" столько же лет, сколько существует поэзия. В русской литератур мы даже могли бы назвать её окаменевшей метафорой. Она настолько глубоко вошла в нашу кровь, что мы её стараемся не замечать. Вспомним Державина и написанные им оды, например, "Водопад", последние его стихи. Посмотрим на лейтмотив воды в некоторых стихотворениях Владимира Таблера. Этот лейтмотив мы можем здесь понимать расширено (река, море, озеро, пруд, дождь и т.д.).
В стихотворении "Текла Швянтойи" лейтмотив воды в финале стихотворения переходит в лейтмотив неба, воздуха, бесконечности. Да и само стихотворение начинается явной отсылкой к Библии: "И было лето. И было утро..." - Быт. 1, 3. Быт. 1,4 и Быт.1,5. Присутствие Создателя возникает в стихотворении с первых слов и проявляется безоговорочно в финале, где река, буквально, Святая - Его слеза. Это стихотворение можно анализировать, на мой взгляд, в параллель с "Зимней ночью" Пастернака. Несомненная перекличка стихотворного размера позволяет это сделать. И там и там стихотворения построены на антитезах. Там - метель и кружение снега, у Таблера - кружение чешуек, шерстинок, нитей, кореньев, всё свито в узлы… И там и там чётко обрисован окружающий мир, он вещественен и зрим. У Пастернака - горящая свеча символизирует веру и надежду, у Таблера - солнце, пропитавшее ткань текста, можно соотнести со свечой.
Но если для Пастернака важен в стихотворении мотив соблазна, то для Таблера более важен мотив смирения, который дарит нам плавно текущая среди пиршества река. Здесь вновь следует вспомнить Державина с его "где стол был явств…", поскольку у Таблера пиршество вершится через смерть, дарующую новую жизнь. Таким образом, "Текла Швянтойи" - философское произведение, размышление о жизни и смерти и принятие неизбежного, о чём говорят заключительные строки стихотворения. Здесь лейтмотив воды решён как метафора "река жизни", ускользающее и убегающее время.
В "Текла Швянтойи" для понимания сути лирического героя, важно понять поэтическое мышление автора. Оно вбирает в себя чрезвычайное количество сигналов извне. Действительность здесь наблюдается с разных углов зрения: "И шмель гудящий,/и ужик скользкий,/и птах парящий… …Кому-то - когти,/ кому - копытца,/кому-то - крылья…" Взгляд скользит по воде, земле, поднимается в воздух, затем в небо… И всё везде кружится, меняется и переливается. Человек же находится в центре этой вселенной и вслушивается в мир, наблюдает за этим миром, поражается его сложности и многогранности. Все художественные средства служат в стихотворении для передачи переживания лирического героя перед сложностью бытия.
Лейтмотив воды в другом стихотворении ("Стужа была - опричь ее...") соотносится с мотивом освобождения. Здесь, в лирическом стихотворении, возможно, дан образец пейзажа души. Лейтмотив воды, картина взломанного ею льда, служит некоему освобождению лирического героя, прорыву в новое после мёртвящего холода. От этого здесь обращения к любимой. И стихотворение можно с чистой совестью отнести в любовной лирике. Здесь любовь - радостный кислород. Таблер даёт удивительно свежие образы: выпуклые и яркие. Его мир вновь весь в движении, время смерти проходит (снег, лёд, холод) и на смену ему приходит жизнь (в воздухе колокольчики), причём выпадение глагола в конструкции даёт дополнительную экспрессию происходящему, а другие активные глаголы и глагольные формы подчёркивают действия. Мир здесь пантеичен "глянула ртуть на лик нуля/и - побежала вверх./Речка в ладони дельтовой стиснула острова,/так напряглась от этого/- лопнули рукава", а человек часть единого мира.
В стихотворении "Я хотел бы родиться у тёплого моря…" вновь лейтмотив воды служит медиатором другого лейтмотива - освобождения. Начало стихотворения относит нас к двум другим текстам в русской литературе: первичное "Я бы хотела жить с Вами…" М. Цветаевой (…Я бы хотела жить с Вами/В маленьком городе,/Где вечные сумерки/И вечные колокола) и "Развивая Платона" И. Бродского (Я хотел бы жить, Фортунатус, в городе, где река…). Оставим сейчас в стороне стихотворение Цветаевой и чуть подробнее остановимся на небольшом сравнении стихотворений Бродского и Таблера.
Как и Бродского, у Таблера в финале стихотворения освобождение дарит смерть: ср. "Придет брат Изабель с револьвером и скажет: " Муерте" - Таблер с "И когда бы меня схватили в итоге за шпионаж" - Бродский. И там и там прозаизация текста и переносы в нём способствуют раскрытию внутреннего конфликта лирического героя и ситуативного момента. И там и там реализован мотив насильственной смерти, дарующей освобождение. Это сближает рассматриваемые поэтические модели мира с экзистенциалистами. И там и там абсурдность жизни, и отчуждённость от действительности определяют внутренний мир лирического героя. И там и там есть оправдание страданию и боли, присущее экзистенциализму. И там и там, в тексте смертность человека - неизбежность.
Бродский в поэзии смело в одном тексте "смешивал" разные речевые пласты. Высокий штиль в стихотворении у него может свободно соседствовать с низкими словами, просторечьями, ненормативной лексикой. Подобная полилексичность определяется авторской депоэтизацией и расширением горизонта стихотворного текста. Эти же приёмы берёт на вооружение в своей поэтике Владимир Таблер. И здесь мы можем отметить, что пред нами всё же не романтический автор со своим романтическим лирическим героем, о котором мы говорили выше. Романтический герой в поэтике Таблера - одна из авторских масок, нарративная маска, игра, свойственная постмодернизму. Следует лишь отметить, что присущая стихотворению отчуждённость лирического героя от мира генетически восходит к романтическому двоемирию, где "Я" героя противопоставлено другим. Здесь экзистенциализм, если так можно сказать, наследует романтизму, но с той разницей, что "Я" в первом случае от самого себя отчуждается.
Время и пространство в стихотворении "Я хотел бы родиться у теплого моря…" смещено и переплетает координаты бытия. Здесь и ждущий писем полковник Маркеса и работник районного винзавода, т.е. Южная Америка и Россия сливаются в сознании воедино. Тут и коррида, и самба, полуденная жара и снег. Это подчёркивает вымышленность и абсурдность времени-пространства. (Ср. то же в стихотворении "Сим сообщаю.."). Подобный приём характерен для постмодернизма, где временные пласты наслаиваются друг на друга. Реальное историческое время в тексте может смешиваться даже со временем и пространством литературным, но всё воспринимается и происходит в нашем сознании здесь и сейчас. Тем самым автор стремится достичь вневременности.
Пространство в стихах Владимира Таблера практически всегда распахнуто, но этот мир не перешёл в запредельность, как у Бродского. Если у второго и пространство, и время стремится к избытию, то Таблер раздвигая пространственные координаты, остаётся на земле и смотрит на мир очень требовательным и живым взглядом. Если хронотопный ряд Бродского это бесконечная перспектива, порой даже впадение в тщательное перечисление материальных примет пространства, где пребывающие в нём вещи могут притворятся живыми, то у Таблера пространство гудит, пребывает в живом движении, полно запахов, вкуса и стремится к локализации. Если одиночество лирического героя Бродского подчёркивается расширением пространства до бесконечности, то у Таблера это одиночество показано чаще всего в стремлении к обратной перспективе и ведёт нас к конкретной точке.
Жизнь в стихотворениях Таблера чаще движется не в пространстве, а во времени. Обратите внимание на стихотворения "Когда того потребовали даты", "Детство. Я проснулся", "Зима пришла так вдруг, так сразу…", "Где эти комнаты…", "Итак, ты выжил…"… Даже сами названия циклов его стихов в этом плане знаковы: "Когда оглянешься", "К той реке", Мне помнится тепло"…. Память - важнейшая составляющая поэтики Таблера. Это подчёркивают, например, превалирующие глаголы прошедшего времени в его стихотворениях "Когда того потребовали даты", "Итак, ты выжил…" и других или прямые указания в тексте "я вспомнил", "вспомню", контекстные обращения в прошлое лирического героя. И вновь поэтические приёмы служат здесь для передачи экзистенциального одиночества, и мотиву утраты, потерянного рая. Взгляд, обращенный в счастливое и светлое прошлое, отворачивается от настоящего. Есть ли здесь некий побег от действительности? Ни в коей мере. Обращение в прошлое служит будущему. Перед нами кризис, переживаемый в настоящем. Отсюда попытки разобраться во внутреннем мире, заглянуть в прошлое, понять: что привело к внутреннему конфликту. И этот конфликт, на мой взгляд, заключается в понимании смертности живого, неизбежности утраты и приближения к вечности. Он сродни "ужасу" Толстого. Это торжество экзистенциализма. Лейтмотив воды, о котором мы говорили выше, не только сопряжён с лейтмотивом утраты, но и сопрягается с мотивом смерти. Река Швянтойи стремится убежать в бесконечность, девушка "с глазами жеребёнка" бросает письма в чёрный пруд (в никуда), "ты простоял, как ботик на мели", "море высохло"…
У Достоевского поездка за океан в Америку эвфемизм смерти. У Таблера лейтмотив воды, её убегания, исчезновения, протяжённости в пространстве ("Сим сообщаю…") плотно переплетается с лейтмотивом зимы, снега, холода и лейтмотивом утраты и становится единым мотивом смерти. Разрешение внутреннего конфликта, выход из ситуации неприятия смерти мы находим у лирического героя в смирении перед владычицей жизни в стихотворении "Наверное, пора бы о душе…". Человек здесь уподоблен тростнику. И от мыслящего тростника Паскаля он отличается только тем, что стоит на пронизывающем ветру в снегу. А поэт остаётся голосом, ветром, колышущим тростник…
Но как это не парадоксально звучит, именно явное или завуалированное присутствие мотива смерти в стихах Владимира Таблера делают их живыми. Жизнь происходит здесь и сейчас, обращается к прошлому и двигается во времени… Конечность и растворение жизни в вечности подчёркивают её ценность, хрупкость и единственность. Лирический герой Таблера экзистенциален, но кто из нас не одинок во вселенной?
Поэты живут в своём мире и ныряют в глубины языка. Река поэзии продолжает течь. Может, рядом со мной плывёт тень большой, сильной рыбы. И мне комфортно рядом с этой тенью. У неё есть голос, и она читает мне стихи Владимира Таблера. Поэта, так мало прожившего, и столь много успевшего мне сказать.