Не ранена душа, а выжжена дотла.
Так стали чернотой дрова в камине старом.
Лишь множили огни пустые зеркала,
и разжигали боль шесть нервных струн гитары.
Я снова был один. И ощущая миг
печали и вины, привиделось в камине,
как нагло арлекин мне показал язык
и в пламени исчез, как не было в помине.
В Рождественскую тишь я настежь дверь открыл.
Там падал крупный снег в фонарном желтом свете.
Как будто в небесах лишился кто-то крыл
и песню недопел заснеженной планете.
Но показалось мне, что прерванный аккорд
там, где-то в вышине, еще дрожит и длится,
что след его любви, как и моей, не стёрт,
и чудом Рождества, быть может, возвратится.
И понял, что в беде своей я не один.
Достаточно чутья и пристального взгляда.
А в комнате плясал в камине арлекин,
не зная, что виной корить меня не надо.
Запомнил я аккорд, что подарила ночь.
И мой гитарный гриф под пальцами послушен.
У всех своя беда, но каждому помочь
способна музыка, людские зная души.