Однажды сын, тоской терзаем,
Пришел с вопросами к отцу,
Что часто к Богу обращаем,
В минуту трудную свою:
«Зачем, отец, так много боли,
В людских израненных сердцах,
Зачем в земной, несчастной доле,
Мы познаем и зло и страх?
Зачем нечестье правит миром,
Война сменяется войной,
И перед алчности кумиром,
Невинных кровь течет рекой?»
Отец его обнял с любовью,
С собою рядом посадил,
И в речи с грустью золотою,
Он в дали взгляд свой устремил:
«Все было славным изначально,
Как сотворил весь мир Творец,
Среди гармонии хрустальной,
Сиял творения венец...
То - человек в завидной доли
В сиянии образа Творца,
Живя с восторгом в Божьей воле,-
Блаженству он не знал конца.
С ним дева - чудное создание,
Во благолепье красоты,-
Дано ей спутницы призванье,
Для совершенства полноты.
Адам и Ева - два творенья,
Два изумительных венца,-
Несли печать благословенья,
В священном образе Творца.
Господь как щедрое признание,
В любви к творенью своему,
Раскрыл объятья мироздания,
Чтоб принять первую чету.
С заботой нежной Он устроил,
Эдемский Сад - радушный дом,
Где всякую нужду восполнил,
Чтоб человек был счастлив в нем!
И насадив в средине рая,
Два древа - мира две судьбы,
Он дал им волю изъявляя,
Самим избрать себе пути.
Один - остаться в сем призвании,
Отведав с древа жизни плод,
Избрав навеки мироздание,
Где славой Богу все живет.
Другого древа - плод опасный,
Добра познания и зла,
Сулил им многие несчастья,
Ведь смерть тогда бы к ним вошла.
И вот, в тот час судьбы веленья,
Чтоб путь избрать один из двух,
В обличии змея с искушением,
К ним послан был мятежный дух.
Он был прекрасным херувимом,
Но возгордившись красотой,
В самом себе создав кумира,
Он сделал выбор роковой.
Желая быть Творцу подобным,
Он Божьей волей пренебрег,
Был Люцифер - стал демон злобный,
Что ангелов на бунт повлек.
Но был низвержен дух мятежный,
И с ним - избравших ложный путь,
Господь велел во тьме кромешной,
Блюсти на страшный, вечный суд.
Лишь к человеку с испытаньем,
В последний раз его послал,
Чтоб царь земного мироздания,
Призывам лжи противостал...
В Эдеме, среди неги счастья,
В один из безмятежных дней,
Предстал пред девою прекрасной,
Мудрейший из творений - змей.
Готовя страшное паденье,
Змей деву хитро вопрошал,
Родить желая в ней сомненье:
«О, подлинно ли Бог сказал,
Плоды вкушать вам запрещаю?»
«Нет, - дева молвила в ответ,-
Плоды любые мы вкушаем,
Лишь есть один у нас запрет.
О древе, что в средине рая,
Добра познания и зла,
Его плоды мы избегаем,
Чтобы душа не умерла».
«Нет, - нагло врал он, - не умрете,
Но в час, как вкусите плода,
Вы тайный дар приобретете,
Добра познания и зла,
Вы будете богам подобны!»
И вот уж прелестью манит,
Плод девы разум обольщенный,
Что смерти яд в себе таит.
О, страшный миг грехопаденья!
Чуть робко плод рука берет,
И приняв смерти откровенье,
Адаму плод жена дает...
И ели, и глаза открылись,
Познали "тайны бытия",
В стыде друг друга сторонились,-
Постыдной стала нагота.
Как жалок был тот дар познанья!
В осколках прежний мир лежал,
Из листьев сшив опоясанья,
Трусливо человек бежал.
Бежал от голоса родного,
Звучащего в прохладе дня,
«Адам, где ты?» - а сердце вторит,
Бедою страшною, - «Где я?»
Где мир, что красоты созвучие?
Где благодати пьедестал?
Над миром тем нависли тучи,
А вихрь остатки разметал.
О, человек, что ты наделал?
Зачем вкусив запретный плод,
Ты смертным сам себя соделал,
И весь последующий род?
Зачем внял ложным уговорам,
Господней волей пренебречь?
И вот, звучит к тебе с укором,
Его возвышенная речь:
«Адам, не ел ли ты от древа,
Плод, что вкушать Я запрещал?» -
Вопрос тот не был полон гнева,
Лишь к раскаянию взывал.
Но сердце грех уже отметил,
Адам как змей заговорил:
«Жена, которую Ты дал, - заметил,-
Плод принесла и я вкусил».
Затем, греха являя дело,
Господь жены спросил ответ,
«Змей обольстил меня и ела»,-
А раскаянья нет как нет.
Произошло грехопадение,
Открыт для мира скорбный путь,
Царицей смерть вошла в творенье,
Былого счастья не вернуть.
Пути же скорбного веленье,
Господь Адаму возгласил:
«Ты возвратишься через тленье,
В земную персть, чем ты и был».
Чтоб не проклясть венца творенья,
Господь вселенную проклял,
Его же славы откровенье,
Уже никто не отражал.
Тот день, мой сын, - греха рожденье,
Всех бед начало из начал,
И нет такого из творенья,
Кто б этот день не отмечал.
Ребенок муками рождаясь,
Уже рыдает в первый миг,
Со всем твореньем сокрушаясь,
Что после дня того возник.
Труд на земле в поту борений,
И плод труда - волчцы и терн,-
Все стало памятным знаменьем,
Дня, что проклятым наречен».
«А что же змей, отец, уже ли,
Господь его не истребил?
Ведь в том греха постыдном деле,
Он человека погубил!»
«Хотя, сын, змея искушение,
Начало дало всем грехам,
Но в Боге зародить сомненье,-
То человек позволил сам.
За то отныне до скончанья,
В грехе неведенья времен,
Оставлен змей для испытанья,
Чтоб выбор каждым был свершен.
Язык его во лжи раздвоен,
Ползет средь низменных страстей,
И жалит в пяту тех, кто волен,
В безбожьи жить своих путей.
Но кто соблазны отвергает,
Избрав по божьей воле жить,
Того Бог властью наделяет,-
Главу у змея сокрушить!
Все было славным изначально,
И будет так в конце времен,
Когда в гармонии хрустальной,
Наш будет мир преображен!
И человек, венец творенья,
Опять сподобится сиять,
И будет Бога откровенье,
Все мирозданье наполнять!»