Я его совершенно по касательной и мельком видела, знакома – не была. Но видела и запомнила – прямо как кадры из кинофильма. Такой мощи личность… после того он стал своим, не посторонним…
Я, как многие, наверное, хотела стать космонавтом… Такие были мечты у молодёжи – время было такое. Ну, и семья соответствующая. Несмотря на сильную близорукость, я в последних классах школы даже ходила у нас в Чите в аэроклуб, и вылетела самостоятельно на планере.
И для этого же, конечно, сначала я поехала поступать на физический факультет в МГУ – там экзамены были на месяц раньше, чем везде. На астрофизику! Конкурс был солидный, и, хоть я и прорешала дома огромную гору "Квантов", но всё равно нужно было подстраховаться столичным уровнем. Родственники помогли найти хорошего репетитора по математике с физикой.
Однажды я ехала к этому репетитору, одна, без мамы, она оставалась у дяди Вани, у её двоюродного, метростроевца Феофана Устиновича. А я тогда ходила в таком виде (и очень забавлялась этим), как я себе это представляла, как Брюн - Чадо из «Отеля погибшего альпиниста» Стругацких – помните? Белые брюки... Кеды... Белая рубаха в горошек с короткими рукавами, черный ремень и аэрофлотовская сумка через плечо, достаточно короткая стрижка и затемнённые очки. Народу было совершенно непонятно – мальчик или девочка. Еду в метро, в автобусе, а все недоумевают – мальчик или девочка. Меня тогда в мои семнадцать лет это очень даже веселило.
Ну вот, и тут – стою это я на автобусной остановке, ловлю, как люди опять шептаться начинают: «Мальчик или девочка, мальчик или девочка?». И вдруг.
Вдруг какой-то дядечка – роста невысокого, волосы непонятные, вроде рыжеватые – смотрит на меня весело и пристально, улыбается ехидно и говорит ярким низким голосом с какими-то весёлыми драматическими интонациями: «Мадемуазель!» Вы не представляете, что было. Раскусил! Но дело не в этом. На меня напало какое-то такое ужасное порывистое смущение, и тут подъехал как раз – слава Богу! – мой автобус, я вскочила в него и уехала. Мне же было 17 лет! И вообще – из провинции…
Потом я благополучно провалила первый экзамен, письменную математику. Три ошибки – и двойка. Причём совершенно формальных, в МГУ очень тогда большой был конкурс – плюс минус где-то не поставила, и ещё что-то типа. Апелляция была бесполезной, на этом экзамене отсеяли около 60%.
Пришлось маме лететь домой, к папе и остальной семье, а меня временно отправили к бабушке, в Смоленскую область. Мама сажала меня на поезд с Рижского вокзала. И тут…
Стоим мы на вокзале. А внешне тогда мы его не знали. Голос – да, песни его уже звучали, но сопоставить было как-то никак…
Стою, ем мороженое эскимо на палочке, очень вкусное. Мама, когда сама училась в Москве, только московским пломбиром – рассказывала – и питалась. С булкой. И мама тоже эскимо кушает, и одновременно говорит мне, что делать, когда в Рославль приеду. И как в Питере в общежитие поселиться, чтобы экзамены сдавать - документы в университет мы снова, туда теперь, подали.
Поезд уже подали. А неподалёку стоит весёлая компания. Да. Кстати, там у них, кажется, гитара была… Не помню, а, может - уже наведённые галлюцинации (фантазии ретроспективные)… Тоже провожают кого-то. Смотрю – а там среди них тот самый дядечка. И он меня тоже заметил. Имидж у ребёнка всё тот же, как бы вызывающе-загадочный. Но он-то раскусил! Он понял, что смутил, и выражение у него на лице нарисовалось очень определённое - торжествующе-ехидное. И начал подкрадываться. Я, естественно, бросаю недоеденное эскимо в урну и нервно говорю маме: «Ладно, мам, пошли!». Мы зашли в вагон, вот и уехала я, так и не успел он снова озвучить своё уличающе-раскатистое: «Мадемуазель!».
Это были первые две встречи...