Извини, – стащила папаху.
Она пахла порохом, рыбой…
В ней себя волоку на плаху,
в край великих костров,
где дыбой
мне мерещили геенну жизней
две бесполые недонерпы.
Много куришь. Я веткой вербы
подметаю крошево мыслей.
Раздевалась матрешно, в Еву,
но меня не пускало платье.
Я украла носок твой синий,
с дыркой…
Помнишь, как в подкроватье
ты нырял и в пыли возился,
объясняя про рай и вырий
два отличия… Голубь бился…
Запрягали кобылок лоты.
Было много святой босоты,
– все пожухли от позолоты.
Голубь бился в кровавой пене,
весть в окно бестолково гулил.
Лютовала сука на сене,
по грехам ты меня голубил.
Ощипала! И красным флагом
заполошье желаний грубых,
так Сирена, смеясь над магом,
напевает про царство юных.
Ты прости мне Средневековье:
– след твой вырыла, заховала…
Все в помете-роду такие,
разноглазые… – Царства мало!
Все русалочьи сети – в клочья.
Все подводные камни – в крошку.
Отвела рукавом урочья,
и Урал-река стала с ложку.
Помнишь лодку, что кверху днищем
от дождя челкашей спасала,
догнивая век у кострища?..
Не ищи, – и ее украла.
Вот плыву на звезду без весел,
дура дурой, плюс клептоманка.
– Дорогой Василий Иваныч!
Заблудилась в тумане…
Анка.