www.stihi.ru/2011/01/30/177
Сашка Михайлов:
Выход Марта вослед уходящему Февралю.
Сцена вторая.
***
всё те-же горы дымкой надо всем
под шум оваций ускользает малый
числом, уменьем осыпать - едва ли,
последний из остуженных совсем
тот час в мечтах сиреневый гарем
предвосхитив, одаривая вербой,
сусальным золотом но так прекрасно-первым
пока еще не брат и не кузен
смирен походкой, грацией блажен,
вдоль рампы,тихо, слушая капель,
(во взгляде в небо - сказочный апрель).
всё те-же горы дымкой надо всем
Юлия Рахманинова:
О, этот март! Обветренный бушлат,
потёртый драп, пропахший снеготаем
на все века,
он то в душе читает
о чём обычно вслух не говорят:
зачем на шее фиолетов газ,
подъём ноги подчёркнут свежей замшей,
и отчего в забвенье день вчерашний
(как был уже не раз, не раз, не раз)
и семафорят жёлтые цветы
кому-то над цыганщиной ручейной,
кто как и ты - беспамятный, ничейный
из арочной выходит темноты...
Сашка Михайлов:
...на солнце, недоступное без слёз,
хотя на сердце - песня и свобода,
(а боль оставим тем теням по сводом
подъезда под созвездьем зимних грёз)
и каждый шаг, как месяца число,
минута, час, печальных вздохов ворох -
всё ускользает, прячется, ушло
в звенящий сад, в объятья снежных створок...
Юлия Рахманинова:
В объятьях снежных створок тишина,
оцепененье, степень хладнокровья,
как кожа лягушачья, что нежна
и не жива в стеклянном льду прудовья.
Капризен, брат, наш петербуржский март,
глаза его то голубы, то сЕры,
не верь ему, он врёт любой из карт.
Пусть он любовь. Не принимай на веру.
Сашка Михайлов:
не принимай на веру белых зорь,
лимон заката и сугробов талье,
пришпорь свой стих, печаль свою зашторь,
строку на свет влеки калёной сталью
тебя узнает в сотнях голосов
твой Питер, как спасение от боли,
и станет улыбаться сотней львов
на славных сфинксов меж дорожной соли...
Иглою Ангельской укажет в небеса
-"Там Бог". И, может быть, ты первый,
сегодня слышишь эти голоса:
"Я есть любовь".
Прими меня на веру
Юлия Рахманинова:
Тихо. Деревня не подымает век -
ей до весны ещё век. По дороге к дому
вдруг начинается медленный редкий снег,
как в ноябре, но выглядят по-другому
деревья.
Они-то знают: конец зиме,
скрытую слышат работу, и непричастность
в лицах даётся с трудом им - наедине
с ними ты тоже слышишь и это...счастье? -
да, потому что нету пути назад,
в скованность губ, бесшёпотность, сон без песни,
да, потому что там, впереди - смарагд,
павнами нам обещаннный в редколесье.
Да, говорю. Прощай обжитой порог,
просо синиц, решение без вопроса.
Бог - он везде и всюду, и с нами Бог.
На повороте весеннем особо остро.
Сашка Михайлов:
Завтра - уже, а готовы ли и почему
К завтрашней прозе всюду добавить маков.
Ночь на раздумье. Жалко февраль. Ему
Нас получилось встретить, найти и плакать
Робко слезы роняя с крыш
солнечным утром (и так иногда бывало:)
эти слезинки пил воробей-малыш
от вкусноты такой крылья топорща маме.
Завтра взлетать ему, утром уже в полёт,
Нас оставляя внизу, на льду, на белом,
Пробовать клювом то, что вовек не найдёшь,
Хоть обойди весь мир - чистое небо
Юлия Рахманинова:
Чистое небо - вымытое стекло,
вафельный наст, хрустящий сквозь синий сумрак,
а на проспектах...кофе понатекло,
будто бы слили тысячи гущ из турок
в их желоба. Но всё чётче и легче шаг
через желейно-влажные акварели
спящих аллей. И перчаточный скинув лак,
пальцы озябшие тянутся к батарее
в недрах парадного - это она! Она! -
свежая, нервная, нежная (как и прежде),
жданная гостья с синицей в руке - весна,
и с журавлём на подступе - для надежды.
P.S
Сашка Михайлов:
Мы растратили зимний запрятанный крендель.
Что беречь - эта жизнь словно маленький миг...
Многоточием чувств, возвращаться как Ге;нзель и Гре;тель,
Нам по крошкам стихов в этот сказочный бережный мир.
Юлия Рахманинова:
Мы оплакали этот февраль как умели, своей нищетою
(И на вензеле наших следов проступила коричная ржа),
Мы слагали по нём пастораль, отягчаясь его наготою,
Мы солгали, расстратив любовь. Разлюбив его. Не удержав.