Перед уроком. Рассказ

               
       Будильник, как всегда, прозвенел в 6.11. Почему в 6.11? Он не мог сам себе ответить на этот вопрос. Просто ему нравилось число 11. Оно напоминало ему о важном событии в его жизни – и своё пробуждение он связывал именно с ним. Да и не прозвенел будильник, а прокукарекал. Специальная программа в мобильнике могла по желанию воспроизводить крик петуха. В городских условиях это казалось колоритным, но у него к петушиному крику было своё отношение. Ранний крик петуха порождал у него специфические ассоциации, которые помогали ему быстро встрепенуться ото сна. Просыпаться приходилось и в пять утра, и позже – в семь, но минуты всегда выставлялись на одиннадцать. Кстати, о «просыпаться»…
       Бывали времена, когда, с трудом разомкнув глаза, можно было позволить себе немного полежать, потянуться – так сказать, попросыпаться. Не спеша встать… Потом, помолившись, приступить к насущным делам. Нельзя сказать, что бы их было мало. Забот всегда хватало, но сегодня их стало столько, что «полежать-потянуться» осталось уже в глубоком прошлом.
       В прошлом  целыми днями можно было читать. И он читал. Читал и из любви к чтению, и по необходимости, когда учился. Ему нравилось учиться, как школьнику. Уроки, домашние задания, ответы в классе, отметки… Всё это напоминало детство. А детство казалось таким далёким… Да нет же… Как вчера… Господи, как быстро течёт жизнь! Детство… Учёба тогда представлялась невероятной пыткой. Сорок пять минут, которые длился урок, казались вечностью: время словно остановилось, а если и движется, то так медленно, что терпение вот-вот лопнет – и ты сорвёшься с ученической парты в школьный коридор, сметая всё на своём пути…
       Школьный коридор… А ведь теперь именно в него ему придётся входить чаще, чем под своды храма… Да… Храмов в его городе «понастроили» уже столько… аж четыре… и пятый «на подходе». Да, теперь его, солидного дядю, будут сносить развесёлые, шумливые ученики, когда он попадётся им на дороге. Дороге, которая ведёт от заточения к свободе – из класса вон – переменка! Кто бы мог подумать, что его «педагогическое прошлое» будет так востребовано. Где-то в глубине сердца таилось сожаление о том времени, когда его никто особо не беспокоил. Приходские дела – службы, требы, тары-бары о духовной жизни (редко, кто реально вставал на этот путь… да и сам-то ещё с душевным не разобрался – и «до духовности, что пешком до Китая», как приговаривал один из его сослуживцев). Теперь же: совещаний на неделе не по одному, а по несколько, - приглашения от  различных организаций  «принять участие» так и сыплются… Его чёрная ряса стала привычным атрибутом в городских мероприятиях, где «батюшку»  ждали и люди в погонах, и люди в белых халатах, случалось, и в тюремных робах (есть именной пропуск в места не столь отдалённые). - Кстати, белые халаты носят не только врачи – мелькнуло в его сознании. Действительно, он видел их и в лабораториях различных учебных заведений, куда теперь «не возбраняется» приходить. По сердцу пробежал холодок раздражения – нет-нет, да и ткнёт какой-нибудь знаток Конституции, что Церковь, де, мол, отделена. -Поражаешься порой – размышлял он – откуда такое озлобление?  Ладно б, иноверцы возмущались, так нет… Говорят: мы тоже к церкви с почтением и со всем уважением, только что-то вас стало много… Да где ж много то?! Сколько было, столько и есть – не теснимся. Одни умирают, другие рождаются – процент всегда один и тот же – евангельский – один к десяти. Ну, плюс-минус миллион. Криво усмехнувшись своей глупой шутке, он уже шёл к машине.
         Пятнадцать лет он ходил пешком, а потом пришлось обзавестись «конём железным». Скажи ему лет десять назад, что будет водить машину, рассмеялся бы в лицо. Боялся он их, автомобилей – китайской грамотой казалась коробка передач – как это они (водители) знают когда и куда что передвинуть? Но… Условия служения в последние годы резко и качественно изменились, и, рассуждая серьёзно, он не мог не согласиться с тем, что «профессия священника» приобрела в новейшей истории неведомый доселе никому облик. Да и сама матушка-Церковь никогда не жила и не служила в подобных исторических условиях, когда власть, будь то городская, областная, или государственная, не может закрыть глаза на то, что у людей не вытравлено понимание, что без Бога не до порога… да и сама она (власть) – люди, которые болеют, терпят лишения (у кого бисер мелкий, у кого щи пустые)… да и умирать придётся ж – всё-таки… а как? Вот и зашевелились потихоньку ( и слава Богу). И неглупые мужики – понимают-таки, что лучше опереться на неё, Матушку (а когда подводила?), чем палки в колёса вставлять. Хотя есть и такие – вспомнилось ему – улыбаются так… и говорят, что хотят помочь, но… Ну да Бог им судья.
        Покряхтывая, он сел в салон автомобиля. Хороший конь, добрый… Понимая, что разговаривает с железкой, он всё-таки осознавал, что это просто потребность общения… не одушевляя, нет, просто зная, что во всём Бог, вернее, Его Премудрость. Вон цветы – мозгов у них нет, но всё ж таки ведут себя соответственно Премудростию Божией: знают когда раскрыться, закрыться и всё такое… Вода вон – какие возможности Премудростию  Божиею в ней заключены… Даже камень! Что в нём? Мёртвый, холодный камень – скажет кто-то. Камень и камень, если не обработал скульптор… А ведь как форму держит Премудростию Божией! – восхищался он, вставляя ключ в зажигание. Так и мой «конь железный» Премудростию Божией и из беды выручал, когда опаздывал, и местом укрытия становился, когда спать хотелось смертельно… И… Как Штирлиц, остановившись где-нибудь между Богоявлением  и Белой Поляной, «лицо духовного звания» приклоняя главу свою на мягкие подголовники, благодарно выпускал свои мысли. – Может, и мы, люди, научимся понимать Премудрость Божию – и «простые», и «власть предержащие» научимся понимать Бога, научимся понимать друг друга, может, и себя научимся понимать?.. а то ведь вон что вытворяем – в голове опять пронеслись, как стая ворон, часто кружащих над его двором, нелёгкие мысли. Вздохнул. Перекрестился…
       Во всем Премудрость Божия – и в скорбях и в радости – удовлетворенно подумал он. Снова осенил себя крестным знамением, прочитал шофёрскую молитву – «…дай мне до глубокой старости дожить без бремени убитых и искалеченных людей…» – и отпустил сцепление. Впереди была дорога, по которой он движется без малого уже двадцать лет. Его ждали дети – первоклашки, которых он многих хорошо знал, ещё по детскому садику, куда батюшку любили приглашать их родители.  Хочется, чтобы чадо получилось добрым… А кто ж в этом поможет, как не Церковь-матушка? – и опять по сердцу пробежал холодок раздражения, но уже против себя. – Чего ты такой самодовольный, хваля её, и себя как бы хвалишь? И мы пахали… Нет, брат… Благодари Бога, что допустил в виноградник в одиннадцатый час, и выкладывайся, как раб неключимый.
       Он уже ехал по проспекту родного города и мысленно повторял строчки своего любимого поэта: «Дорога, уходящая… Куда? Слепящий снег ложится под колёса. Мохнатых сосен вдоль дороги череда. Снег тает на стекле – и, словно слёзы, бежит, бежит холодная вода…» Слёзы… А где ж их взять? – хотел посокрушаться он, но уже надо было выходить из машины.
       Тема его уроков всегда одна – ЛЮБОВЬ.

________________________________________
Газета "Есенински булевард" №1(20), 2012 (на болгарском)
http://reading-hall.ru/publication.php?id=4235